Меридон - Филиппа Грегори

Я достаточно знала о деревенской жизни, чтобы понять, что это неслыханно. Сирот и детей бедняков нужно было доставить в ближайший работный дом, где их ждало жалкое детство, а потом их при первой возможности продавали нанимателю. Ри и Кейти в один голос твердили, что хуже работного дома ничего нет.

– Меня все время били, – однажды сказал мне Ри, удивленный тем, что насилие не порождается гневом, но входит в ежедневный распорядок. – Каждое утро до завтрака. За то, что я роми.

– А в средней части дома, – продолжал Уилл, – живут старики, которые больше не могут работать. Они вместе прядут, присматривают за малышами, когда матери в полях, занимаются резьбой, сушат травы. А мы им немножко платим за труд и продаем их изделия для корпорации.

Ему в голову пришла мысль:

– Вы же выросли с цыганами, да, Сара? Может быть, покажете им, как вырезать цветы из дерева и красить их в яркие цвета? Можно было бы их продавать на ярмарке в Мидхерсте.

Я рассмеялась.

– Единственные ремесла, которые я изучила, это воровство и карточная игра, – сказала я. – Не хотите же вы, чтобы я научила толпу старух крапить карты.

Уилл тоже рассмеялся:

– Нет. Этими знаниями лучше не делиться.

– А здесь, – сказал Майкл, указывая на открытую дверь, – моя образцовая школа. Когда я сюда приехал, тут была обычная школа с дамой-учительницей. Немногие умели читать, а писать почти никто. Девочек учили на домашнюю прислугу, мальчиков – ходить за плугом.

Я это изменил! – воскликнул он. – Теперь у всех одинаковые уроки, у мальчиков и у девочек. Я не позволю учить их по-разному. Они все умеют вести плуг, все могут подковать лошадь, и все сумеют приготовить обед на семью из четверых. Это все должны уметь, и тогда клеймо рабства и праздности богачей будет стерто!

– Вот как, – снова сказала я.

Уилл открыто улыбался, наблюдая за моим озадаченным лицом.

– Но еще я учу их тому, чему они больше нигде не выучатся, – продолжал Майкл. – Они учатся читать, чтобы все знание мира было им открыто. Писать, чтобы могли говорить друг с другом даже в разлуке. Еще я учу их географии, чтобы знали, где они, и истории, чтобы понимали, почему они, бедняки, одержат победу в борьбе с богачами. И французскому я их тоже учу, чтобы они могли говорить со своими братьями и сестрами в славной Французской республике.

– Вот как, – повторила я.

И закрыла рот, потому что челюсть у меня ползла вниз.

Уилл громко рассмеялся.

– Ты напугаешь Сару своим якобинством, – весело сказал он. – Она решит, что ты задумал ей голову отрубить.

Майкл быстро взглянул вверх и улыбнулся. Улыбка у него была кривая и очаровательная, вместо одного переднего зуба зияла пустота. Я увидела, что он моложе, чем мне показалось. И лицо его вовсе не было уродливым, оно просто было каким-то мятым. Одежда его оказалась не такой странной, как сперва померещилось. Я думала, что он в костюме, но теперь поняла, что его одежда что-то означает. Все что-то должно означать.

– Я не хочу отправить сестру на гильотину, – просто сказал он. – Как бы я мог? Она была бедной девушкой, жила простой жизнью, как мы. Я рад приветствовать твое возвращение домой, сестра. Надеюсь, ты найдешь для себя здесь много достойного труда.

Рот мой слегка скривился при мысли о моей «простой жизни», состоявшей из сплошного обмана, переодеваний, фокусов и мошенничества; а что до достойного труда – я подумала, что едва ли хоть день в своей жизни занималась тем, что этот человек счел бы достойным или хотя бы честным трудом. Но ему я это объяснять не хотела.

– Ты не можешь радоваться, что я вернулась домой, – решительно сказала я.

Он снова мне улыбнулся, такой милой, такой уверенной улыбкой.

– Могу, – сказал он. – В этой деревне рано или поздно должен был появиться сквайр, и я очень рад, что это ты. Ты жила среди добрых бедных людей, ты видела их страдания. Ты поможешь нам сделать здешнюю жизнь лучше. Я рад тебе, сестра.

Я подозрительно на него уставилась. Или он был законченным плутом, или простаком. Не могло такого быть, чтобы он радовался, что я вернулась домой.

Он повернулся к Уиллу.

– Хотите зайти, брат? – спросил он. – Молодые граждане хотели бы увидеть свою новую сестру.

Уилл посмотрел на меня.

– Нет, – сказал он, верно догадавшись, что не хочу встречаться с детьми, пока не смогу толком обдумать встречу с их удивительным учителем и этой странной деревней. – Сара сегодня просто осматривается. Ей нужно освоиться, прежде чем видеть новых людей. Передай детям привет от нее.

Майкл кивнул.

– Братский привет, – уточнил он.

Уилл рассмеялся.

– Да, – кивнул он. – Передай им ее братский привет и скажи, что она встретится с ними позже, завтра или послезавтра.

Майкл улыбнулся нам обоим и пошел назад к школе.

Мы дождались, чтобы закрылась дверь школы, услышали, как стихотворный ритм рассыпался на много высоких голосов, задававших вопросы, и повернули лошадей обратно, направившись мимо церкви к выгону.

– Он – замечательное приобретение, – сказал Уилл. – Можете считать его странным, но он сделал для этой деревни больше, чем кто-либо. Он повидал полдюжины разных корпораций и общин, опытных ферм и прочего. Был во Франции на заре республики. Он состоит во всех законных обществах, какие только есть, – и еще во множестве незаконных, как я понимаю. Нам повезло, что он с нами. Его пришлось долго убеждать.

– Ты его сюда пригласил? – удивленно спросила я.

Я думала, что Майкл – идиот, который сюда переехал, потому что больше нигде не смог найти работу.

– Я разве что на колени не встал, только это было бы старомодное раболепство, – ответил Уилл. – Он увлеченный, блестящий учитель, верящий в новый мир. Даже после всего труда, который он вложил в эти места, я не думаю, что мы сможем удержать его навсегда. Есть другие общины, которым он понадобится, и, думаю, в глубине души он предпочтет отправиться в Америку. Эта страна человеку с его талантами ничего предложить не может, его накажут, если увидят, как яростно он старается сделать лучше жизнь рабочего человека.

– Он не опасен? – спросила я.

Я что-то слышала о том, как народ Франции сбросил короля и какой там был бунт.

Уилл улыбнулся.

– Он человек мирный, – сказал он. – Я никогда таких не встречал. Он даже мяса не ест, потому что животных убивают ради человеческого удовольствия. Как подумаешь о нем и о викарии!..

Он прервался и вздохнул.

– А теперь, – сказал он, – клянусь, что выиграю в этот раз гонку у вашей скаковой лошади!

Я посмотрела на дорогу под копытами лошадей. Глубокий песок, пыльный сверху, толстый слой. Тяжелая дорога. У лошади должны быть крепкие ноги и мощные легкие, чтобы быстро и долго скакать по такой галопом.