КОГИз. Записки на полях эпохи - Олег Рябов

У нас в стране есть новый институт дворянства – это партия! Процент партийных в стране примерно тот же, что и дворян до революции.

Ну, вот, наверное, и все, о чем я хотел с тобой поболтать. В общем-то – ни о чем. Просто попрощаться. А то ведь с такой скоростью да на встречных курсах, тут не только что попрощаться, а и поздороваться-то иной раз не успеваем.

XXXI. Колодец

Девчонок надо поздравлять. Они любят, когда их поздравляют; сразу загораются, радуются, что наступил праздник, веселятся, суетятся, и сам начинаешь верить, что на свете есть место празднику.

Год прошел удачно и в творческом плане, и продал больше тридцати картин, тысяч на двадцать долларов. Вчера вообще повезло: три продажи, три новых клиента, непонятно откуда взявшихся. Значит, не напрасно он, Димка Горшенин, слонялся по всяким тусовкам и презентациям, светился на телевидении, заводил новые знакомства. Живописец в своей жизни тоже должен правильно выбрать время, когда надо пахать и сеять, если хочешь собрать урожай.

Шампанское, конфеты и виноград для девчонок, а для себя, любимого, коньячку Димка купил на площади Горького в «Европе» и пешочком, не торопясь, направился мимо родного когиза, поверженного американским общепитом, к Покровке в багетную мастерскую; именно они, Рита и Мила, одевали картины в рамы, превращая его холсты в приличный ликвидный товар. Да и похмеляться с ними приятнее, чем с бородачами-художниками.

– Ой, Дмитрий Иванович, мы что, Новый год будем отмечать?

– Нет, мы будем отмечать праздник под названием «предвкушение Нового года». Давайте втихаря по стаканчику шампанского, а потом вы за работу, а я посижу, побалдею.

Димка расположился в глубоком кресле, ощущая, как по всему телу разливаются послеконьячные волны тепла: дышать стало легче, во рту возникло ощущение свежести, голова начала понемножечку работать, и тут он обратил внимание, что сидит перед большим выставочным мольбертом, на котором стоит его «Колодец».

«Колодец» этот он продал вчера новому клиенту. Димка так и не сообразил, кто такой этот покупатель, откуда взялся и где они познакомились. Появился бесцеремонно в мастерской: без предварительного звонка, небрежно, даже неряшливо одетый, по-хозяйски стал перебирать составленные у стен холсты и почти сразу выбрал этот «Колодец».

Полусгнившие и серые от времени штакетины забора покосились и, падая в одну сторону, замерли, поддерживая друг друга. На фоне этого забора такая же серая полуразрушенная бочка со свалившимися ржавыми обручами. Серые клепки, вросшие в землю, похожи на зубы старухи, разошедшиеся в разные стороны. Три венца, всего три венца, чуть завалившиеся на один угол, мощных, серых, иссиня-серых, но еще мощных, – это сам колодец. И две ступеньки из плах – половинок бревен, укрепленных дикарем-булыжником с наших заволжских полей. Вот и все. Ну, может, еще за штакетником проглядывали серые пустые грядки. Но очень пустые.

Димка одобрил выбор нового клиента. Правда, тот сначала отобрал три работы и минут десять молча курил, сидя перед ними, после чего остановился все-таки на «Колодце».

– Я сам люблю этот натюрморт, – заметил художник, – пишу заброшенный колодец каждый год, когда приезжаю в родную деревню на Ветлугу. Мой учитель, академик Мыльников, говорит, что мастер должен проверять себя на стандартных вещах. Это как школа! Старый колодец в нашем огороде, на задах, для меня каждый год – новый.

– А потому что это не натюрморт, – безапелляционно заметил покупатель, – это ты сам себе придумал. Колодец не может быть nature morte! Колодец – источник жизни!

И дальше мужик развел такую философию, прочитал целую лекцию.

Начал с притчи о встрече Христа с самарянкой у колодца. Потом долго описывал скульптурную композицию «Колодец Моисея» из Дижона, объясняя, почему в средневековых сюжетах у распятья изображен бассейн с колодцем. Пересказал сказку братьев Гримм «Бабушка-метелица», сравнивая ее с такой же русской народной – «Девушка в колодце», делая при этом вывод, что в людском сознании колодец – символ богатства. Что-то фантазировал о живой и мертвой воде, о родниках Северной Руси и бедуинах Аравии. С большой натяжкой пытался отождествить «Святой колодец» Валентина Катаева с колодцем, в который упала Алиса Льюиса Кэрролла, хотя герой первого черпал оттуда свою память, а вторая теряла ее.

Ох, непрост оказался этот дядечка, непрост. Димка вспоминал вчерашний день, вспоминал, как они сидели на кухонке мастерской, пили крепкий чай, болтали, и чувствовал Димка, что что-то меняется в нем самом. Что-то сдвинулось в его сознании от общения с этим удивительным человеком. Вчерашнее вспоминалось с теплом.

– Да, конечно! – вполголоса произнес Димка, уставившись на стоявшую перед ним картину. – Девчонки, а когда надо отдавать заказчику мой «Колодец»?

– Дим Ваныч, он заплатил за срочность, мы обещали послезавтра сделать. Это его подарок супруге на Новый год, а послезавтра тридцать первое.

– Вы до скольки сегодня работаете?

– Как всегда, до шести.

– А могли бы на часок задержаться, я вас очень прошу: хочу на моей картине кое-что поправить.

– Дим Ваныч, раз просите, для вас мы всегда пожалуйста, но только хорошо ли это – поправить? Картина-то уже не ваша.

– Ждите, я к шести часам приду с красками и с шампанским.

Картина в новой раме из итальянского багета стояла на широкой спинке кожаного дивана. Хозяйка внимательно разглядывала подарок: слева, из-за рассохшейся бочки, на передний план вылезал огромный изумрудный лист лопуха.

– Слушай, это не та картина, которую я покупал.

– Нет, конечно. Я же говорила, что Рита и Мила из багетной мастерской делают чудеса: так они подбирают рамы.

– Да нет! Это картина – другая!

– Это чудо! Колодец – источник жизни.

– Но я покупал натюрморт, а это пейзаж!

Примечания

1

Тираж журнала с «Повестью непогашенной луны» Б. Пильняка был изъят и уничтожен. Сохранилось ограниченное число экземпляров, разошедшихся по частным подписчикам только в Москве. Весь тираж этого номера был перепечатан и разослан по стране с другим романом другого автора.