Святой папочка - Патриция Локвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Он такой, какой есть, и другим не будет, – говорит мама, щипцами подбирая кусочки мстительного картона, и эти слова так напоминают новое, запутанное предисловие перед литанией имен Господа, что я чуть не прыскаю смехом: «Он есмь суть своя и все, чем является», – думаю я и как-то успокаиваюсь. В ком из нас нет этого громкого «Я»? Кто из нас в собственной душе не стоит в просторной ночнушке, или любом другом наряде, или вообще с голой задницей, раскинув руки под личным широким небом, сияющим и неизменным, без конца и начала, тело – на запад, слова – на восток? Народ, который не может измениться сам, взывает к силе, которая на это не способна: «пожалуйста, спустись вниз» и «будь человеком». Я точно знаю, что как только разберу вещи и смою с себя недельный запас ярко-синего неба и соли, я исчезну точно так же, как и он сейчас. Я запрусь в себе, будто для молитвы, взывая к новому замыслу, останусь наедине со своими формами, символами и самой собой, выманивая ее из мрака своего сознания, растрепанную, пугливую, приговаривая: ну же, подойди ко мне, не бойся.
– Это он что, так кокетничает, что ли? – восклицает Джейсон, и я вздрагиваю, потому что мне кажется, будто он подслушал мою внутреннюю риторику, а затем сквозь визг гитар до нас доносятся обрывки песни «Я желаю быть желанным», и не услышать их невозможно, кажется, будто эта песня снисходит к нам из Рая, будто это сам Бог поет со своего облака.
– Ох, это было так здорово, – шепчет мама, обнимая меня. А затем провожает нас до двери и, пока мы не исчезаем, машет нам, стоя в центре подсвеченной светом двери, словно посреди теплой золотой страницы, и ее лицо как будто тоже излучает свет.
Когда мы выезжаем на дорогу, лентой вьющуюся к дому, я уже забываю свою просьбу дать мне хоть что-то, хоть кроху. Моя кожа все еще помнит прикосновение домашнего света, цвет пульсирует во мне теплом, и я понимаю: того, что у меня уже есть – вполне достаточно. Тускнеющий отпечаток приходского дома мелькает перед моим внутренним взором: белая дверь открыта и манит меня внутрь, ступеньки вечно бегут наверх, и я знаю, что могу остаться там сколько пожелаю. Это была идиллия. Конечно, идиллия. Семья не способна распознать идиллию, в которой живет, пока живет в ней, пока она лежит перед ней на красно-белой клетчатой скатерти, пока корзинка для пикника открыта и полна, пока муравьи еще не добрались до кусочков сахара и пока вся семья лежит на траве, наслаждаясь солнцем, обнажив ему навстречу сердца, свободно и сладко раскинув руки и ноги, наслаждаясь ленивым воскресеньем. Она поймет, что это была идиллия, немного позже, когда кто-то уйдет, навсегда или на время, или когда все просто охладеют друг к другу. Вся эта история – об идиллии, на кратковременно-зеленую траву которой я уже ступила и теперь не дам ей шанса увять. Эта история о том, как я вошла в дом и увидела их, и вдруг поняла, что так будет не всегда. О том, как они были счастливы, когда увидели меня. Как их лица озарил рассвет, и как в нашей семье начался новый чудесный день.
Благодарности
Тысяча благодарностей людям, без которых эта книга не появилась бы: моему бывшему агенту Молли Глик и редактору Полу Словаку, чье перо в прозе не менее изящно и остро, чем в поэзии. Команде в «Риверхед» и особенно Джеффу Клоске и Джинн Мартин, которые прислали мне виски в знак утешения после того, как меня ограбили. Хелен Йентус за работу над жакетом. И Меган Линч, яростно защищавшей эту книгу.
Спасибо моим родителям, которые поддерживали меня, даже когда я ходила за ними с блокнотом и записывала все, что они делали. И семинаристу, который относился ко всему не иначе как с добродушием и юмором. Моим братьям и сестрам, отвечавшим на десятки моих вопросов и поддерживающим мою спотыкавшуюся память. Людям, которые читали эту работу на разных стадиях: Грэгу, Мишель, Саше и Джесси. Спасибо Джейсону, который боится «крови» и «острых предметов, которыми тыкают в людей», но все же проявил огромное мужество, приехав в дом, полный окровавленных распятий, и передал это мужество мне. Моей коллеге по перу Элис, которая, к сожалению, не дожила до публикации и скончалась, когда я передала в издательство законченный черновик.
Особая и безграничная благодарность всем тем, кто жертвовал свои деньги, чтобы у Джейсона появились новые глаза.
Ну и наконец моим племянницам и племянникам: Вольфгангу, Арии, Серафине, Джону Полу, Джи-Джи, Гейбу, Дреде и Веронике – я подумала, что вам бы наверняка захотелось увидеть свои имена в настоящей книжке. Как хотелось и мне, когда я была молода.
Другие книги Патриции Локвуд:
«Motherland Fatherland Homelandsexuals»
«Balloon Pop Outlaw Black»
«No One Is Talking About This»
Об авторе
Патриция Локвуд – американская поэтесса, писательница и эссеистка. Автор книг «Святой папочка», «Никто не говорит об этом» и др. Ее произведения переведены на 20 языков, они становятся вирусными в интернете, о них спорят герои Салли Руни, глянцевые журналы и серьезные критики.
Lockwood Photo Credit Grep Hoax
Патриция Локвуд родилась в 1982 году в Форт-Уэйне, штат Индиана. Выросла в многодетной семье. Ее отец обратился к религии, служа моряком на атомной подводной лодке. Сначала он был пастором лютеранской церкви, а затем перешел в католичество. По особому разрешению Ватикана ему позволили стать католическим священником, несмотря на наличие жены и детей. Таким образом, Локвуд выросла в уникальной семье. Этот опыт нашел отражение в автофикшене «Святой папочка», отмеченном премией Thurber Prize for American Humor (за лучшее юмористическое произведение). В 2019 году The Times включила книгу в свой список «50 лучших мемуаров за последние 50 лет», а The Guardian назвала ее одной из 100 лучших книг 21 века.
Финалист Women’s Prize for Fiction 2021 года.
Финалист Букеровской премии 2021 года.
Патриция – один из популярнейших блогеров в Twitter. Работает редактором London Review of Books.
Замужем.
Примечания
