Доводы нежных чувств - Яна Завгородняя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Генри неожиданно очень бесшумно поднялся и приблизился к ней.
— Останься, — услышала она шёпот позади себя. Его слова обдавали шею теплом прерывистого дыхания. — Ты сводишь меня с ума, Ада. — Девушка, обомлев от неожиданного напора, вознамерилась броситься к выходу, но ей не дали этого сделать. По обе стороны от неё находились руки мужчины, крепко упиравшиеся в столешницу. Она в ужасе обернулась, прижимая к себе сумку. Встретившись взглядом с Генри, она обомлела. Карие глаза мужчины казались почти чёрными из-за расширившихся зрачков. Он без стеснения прижимал девушку к столу так, что его край больно упирался в ягодицу.
— Пустите, — взмолилась она, ощущая уже знакомый ей ужас.
Подполковник проигнорировал просьбу. Одной рукой он в ту же секунду обхватил её за талию, другой вцепился в подол юбки, намереваясь поднять его. Когда его рука коснулась нежной кожи бедра девушки, Генри как с цепи сорвался. Он рывком уложил свою жертву на стол, покрывая её шею настойчивыми поцелуями. Адалин принялась кричать и звать на помощь, отчего Адамсон закрыл ей рот рукой. Она ощущала тяжесть его тела, слышала звон тяжёлой бляхи ремня, упавшего на деревянный пол. Она плакала от бессилия и смотрела на дверь, запрокинув голову. Она ждала, что кто-нибудь придёт и спасёт её. Но никто не приходил и ужас овладевал ею всё больше. Внезапно, Адалин затихла. Казалось, она смирилась со своей участью и уже готова была принять судьбу. Подполковник это почувствовал и довольный собой ослабил хватку. Он чуть отстранился, спуская брюки и освобождая возбуждённую плоть, но когда снова приблизился, не сразу понял, что и как произошло. Он застыл в той же позе согнувшись над столом, но при этом всё его тело вместо блаженного наслаждения испытывало боль настолько сильную, что в ушах стоял звон, а из глаз летели искры. Адамсон медленно сползал на пол, удерживаясь руками за пылающую промежность. Когда он окончательно осел, Адалин поднялась, слезла со стола, поправила рубашку и юбку, попыталась пригладить волосы, после чего перешагнула через скрюченного на полу офицера, легким движением подхватила сумку со стола и молча вышла из комнаты.
В предбаннике дома она встретила майора Готца. Тот сразу же по её состоянию понял, что что-то случилось. Он совершенно искренне разволновался и потребовал, чтобы Адалин позволила ему проводить её до общежития. Девушка не стала отказываться. Майор в отсутствии Виктора был одним из немногих, кто внушал ей здесь доверие.
Они благополучно добрались до дома. Патриция с Камиллой уже закончили мыть малыша и готовились уложить его спать. Адалин вызвалась сегодня взять его к себе и когда совсем стемнело, некоторое время ещё покачивала на руках, глядя на полную луну и размышляя о том, что несмотря на летнюю жару ей снова придётся вернуться к неудобной военной форме. А ещё о том, что метод Патриции по устранению чрезмерно настойчивых ухажёров и впрямь оказался очень эффективным.
Глава 45
Даже в самых неудобных обстоятельствах всегда можно устроиться и жить спокойно. Девушки были рады тому, что ночные дежурства в госпитале и в медпункте получалось переложить на солдат. В их оправдание следовало уточнить: Адалин и Патриция любили свою работу. Они готовы были трудиться в поте лица столько, сколько потребуется. Но они попросту боялись оставаться одни ночью вне общежития. Адалин по понятным причинам опасалась больше всех. Логичным объяснением всего этого для себя и окружающих девушки выбрали заботу о малыше, что в общем-то и было правдой. Обе предпочитали бессонные ночи, вызванные громкими детскими криками, чем страхом перед незваными гостями.
Вечерами они по заведённой традиции встречались у медпункта, передавали дела дежурному и с Кевином на руках отправлялись домой. Из солидарности с подругой Пати вскоре тоже вернулась к военной форме и с досадой осознала, что ни капли не соскучилась по спадающим брюкам и огромной фуражке. Она долго не могла добиться от Адалин внятных объяснений по поводу смены гардероба, но, будучи барышней догадливой, хмурила брови всякий раз, когда рядом с ними оказывался подполковник Адамсон. Тот, в свою очередь, держался с достоинством, свойственным людям с завышенным самомнением, тогда как Адалин, завидев его издалека, спешила отойти подальше и не попадаться ему на глаза. В конце концов ей пришлось признаться и получить от подруги поток ворчливого порицания за то, что явилась к этому нахалу без сопровождения и похвалу за то, что сумела наконец постоять за себя.
Дни пролетали в вихре забот, но в один из вечеров привычная рутина разбилась о суровую реальность военного времени. Девушки уже выходили на крыльцо медпункта вместе с дежурным, когда с южной стороны послышался гул. Он нарастал и с каждой секундой разбавлялся новыми звуками. Теперь уже до слуха доносился шорох нестройных быстрых шагов. Кто-то кричал, другие стонали. Изредка можно было уловить нечто, похожее на хриплый смех. Адалин прижала к себе Кевина. Вместе с Патрицией они вбежали обратно в дом. Сумерки не давали глазу сфокусироваться ни на чём и через замутнённое окно не было видно, кто приближался к лагерю, а потому обеим пришло в голову наилучшее в данных обстоятельствах решение — спрятаться в ожидании надвигающейся угрозы. Пати уже открывала крышку люка, подзывая Адалин с малышом спуститься первыми. Звуки становились всё громче и отчётливее, и когда руки девушек уже похолодели от страха, а мелкая дрожь разлилась по всему телу, кто-то с грохотом дёрнул запертую дверь. Знакомый оглушительный бас, перемежаемый отборной руганью, раскатился по округе:
— Свои! Открывай!
Солдат, предусмотрительно заперший дверь медпункта, перевёл взволнованный взгляд на девушек. Пати махнула ему, чтобы поторопился, после чего парнишка отпер дверь и резво отскочил в сторону. В ту же секунду без лишних церемоний в дом ввалились несколько человек. Двое тащили носилки, на которых лежал третий. В первом — грязном и обросшем бородой — врачи узнали доктора Хореса, во втором — чуть более опрятном, но тоже небритом — генерала Леграна. На носилках лежал доблестный капитан Ларсен и ему, судя по всему, было хуже всех. Он обессилено
