Мальчик, птица и гробовщик - Матильда Вудс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Складывайте все в мастерской, – сказал он не менее сорока раз.
Когда перевезли всю древесину и поезд наконец покинул станцию, Альберто едва мог втиснуться в свою мастерскую. Комната была битком набита деревьями, да так плотно, что ему пришлось просить Тито пролезть за инструментами.
Среди толпы собравшихся не было, наверное, только одного человека. Мэр не стал наблюдать со всеми, как его заказ доставляют в город. Но даже несмотря на это, сестры Финестра обо всем догадались. В конце концов, столько дерева могло потребоваться только для человека огромных размеров. Так что к полудню вся Аллора только и говорила, что о мэре и его тайном гробе.
Мэр зашел проверить древесину лишь ближе к вечеру. Он тихо постучал в дверь и ждал, когда Альберто ему откроет.
– Ну и где же он? – спросил мэр, когда гробовщик провел его в мастерскую.
– Прошу прощения? – Альберто попытался закрыть дверь, но из комнаты торчало столько деревьев, что это было невозможно.
– Я спросил: где он?
– Где что? – Альберто был уверен, что ослышался. Не мог же мэр в самом деле спрашивать о дереве.
– Где мой золотой дуб?
– Вот, прямо здесь. – Альберто указал на груду деревьев, лежавших на полу. – И вот тут. – Он обвел рукой пять бревен, которые придавливали верстак. – И там. – Он махнул в сторону деревьев, сложенных в коридоре.
– Но… – лицо мэра обвисло не меньше, чем его живот. – Они не золотые.
– Конечно нет. Деревьев из золота не бывает.
– Но он же называется золотой дуб.
– Это просто название. На самом деле оно ничего не значит, во всяком случае, уж точно не золото.
– Но… – мэр уже чуть не плакал. – Если эти деревья не из золота, то почему они такие дорогие?
– Потому что крепкие, как бык, легкие, словно перышко, и могут плыть до самой Африки.
– Но… но… они не золотые, – слабым голосом сказал мэр.
– Если хотите, я могу заказать другое дерево, – предложил Альберто. – Хотя его уже вряд ли доставят до весны, да и платить снова придется, но…
– Нет. Нет. – К мэру вернулся здравый смысл, и он отрицательно покачал головой. – Деньги не растут на деревьях.
– Росли бы, будь они золотыми.
Мэр не оценил шутку Альберто, но мальчик в коридоре фыркнул от смеха.
– Что это? – Голова мэра с хрустом повернулась, но к тому моменту, как он посмотрел в сторону двери, Тито уже исчез. – А, не обращай внимания. Должно быть, снова мой желудок. У тебя, случайно, не найдется чего-нибудь перекусить?
– Боюсь, что нет, – сказал Альберто. – Хотя, наверное, осталось немного заплесневелого сыра, на который я обычно ловлю мышей.
– Мышей? – лицо мэра побледнело. Мыши разносили ту пурпурную болезнь, которая унесла столько жизней тридцать лет назад. – У тебя в доме мыши?
– Только в кухне, – солгал Альберто.
На этом мэр решил, что пора откланяться.
Альберто проводил гостя и вернулся в свою мастерскую. Там его уже поджидал Тито.
– Ты это слышал? – спросил Тито, идя по одной из досок, словно канатоходец. – Он думал, что золотой дуб из золота! Даже я знаю, что это не так.
– Ну, мэр отличается от большинства людей, – заметил Альберто.
– Да, – согласился Тито. Он спрыгнул с доски и легко приземлился на земляной пол. – Большинство людей все-таки не настолько глупы.
– Ах ты негодник! – сказал Альберто, ласково покачав головой. – Иди сюда. – Он поманил Тито к себе. – Ну-ка взгляни на это дерево.
Стремительный, словно гончая, Тито в мгновение ока оказался рядом.
– Золотой дуб – это необычный материал, и обрабатывать его надо особым образом. – Альберто провел пальцами по самой большой заготовке. Из нее будет сделано основание гроба мэра. – Хочешь этому научиться?
– То есть… – глаза Тито расширились. – Я смогу помочь тебе с гробом мэра?
Альберто кивнул, и они тотчас же приступили к работе.
Чуть бьющееся сердце
Зима в Аллоре наступила рано – да какая суровая! Над морем бушевали бури, но, добравшись до суши, ливни превращались в снег. Серые булыжники, окружающие Аллорский холм, стали белыми, а рыбы взлетали теперь еще выше, лишь бы сбежать из ледяного моря. Постоянно шел снег, который, словно сахарная пудра на выпечке Энцо, покрывал надгробия на вершине холма.
Хотя дни становились короче, Тито оставался у гробовщика все дольше и дольше. Он говорил, что ему очень нравится работа. Но, судя по тому, как близко мальчик вставал к свечам и камину на кухне, Альберто казалось, что еще больше ему нравится тепло.
Поскольку количество смертей зимой традиционно увеличивалось, а гроб мэра был готов к дальнейшей обработке, Альберто был рад любой помощи. Даже Фиа получила задание: она приносила инструменты в своем остром клюве. Птица так выросла и окрепла, что спокойно поднимала даже молотки, и Альберто надеялся, что совсем скоро она сможет носить и доски.
Они столько работали, что на руках у Тито появились огромные мозоли, которые потом лопнули и затвердели. Но несмотря на то что кожа его грубела, сам Тито становился все мягче и спокойнее и начинал осваиваться в доме Альберто. Вскоре он уже проводил больше времени внутри, чем снаружи. Однако по-прежнему всегда уходил вечерами, за час до наступления темноты. Альберто часто провожал его взглядом, наблюдая, как мальчик мчится к кладбищу и, словно тень, растворяется в наступающей ночи.
Альберто очень хотел узнать, куда уходит Тито, но спрашивать боялся. Хотя мальчик охотно разговаривал о работе и Фиа, он всякий раз цепенел, когда Альберто спрашивал его о чем-то другом. Гробовщик понимал, что мальчик чем-то напуган – он явно что-то скрывал, но даже представить не мог, чем именно. И опасался, что если попытается выяснить это, то Тито с птицей разом исчезнут из его жизни.
Все шло хорошо, пока однажды над городом не разразилась сильнейшая буря.
– Сегодня я спускался к Энцо, – сказал Альберто одним вечером, когда они с Тито работали над гробом мэра. – И он думает, что пойдет снег.
– Но снег идет уже две недели, – заметил мальчик.
– Да, но это будет не обычный мелкий снежок. Надвигается сильный шторм. Энцо определяет это по рыбам. Их чешуя становится серой, и они выскакивают так высоко, что становятся похожи на мелкие камушки в небе. Здесь, в Аллоре, говорят, что когда идет снег, то поют крыши. От звуков падающих рыб стоит такой грохот, словно от тысячи барабанов.
– Мне кажется, за обедом я видел, как одна пролетала
