Беседы. Очерки - Даниил Гранин

Ничего подобного в истории сталинского режима не было ни с кем, ни с одним корреспондентом. Думается, благодаря своей, казалось бы, безответной переписке Капице удалось реализовать проблему кислородной и автогенной промышленности. Он сумел освободить от ареста Ландау и Фока, по сути, спасти их. И наконец, обезопасить собственную жизнь. Неизвестно, как обошлись бы с ним самим, не превратили бы его в английского шпиона? Хотя выступления против Берии, фактически борьба с ним повлекли за собой, по свидетельству Анны Алексеевны, снятие Капицы со всех должностей, слежку, прослушивание…

Борьба Капицы с Берией уникальна в истории советской репрессивной системы. И то, что Капица уцелел в этой борьбе, продолжал у себя на даче заниматься экспериментальной наукой, это была победа духа над силой, интеллекта над властью.

Белинский писал о Ломоносове: «Гений умеет торжествовать над всеми препятствиями, какие ни противопоставляет ему враждебная судьба».

Благодаря П. Рубиннику издан объемный том переписки ученого. Из него видно, что, подобно Ломоносову, который должен был писать без конца прошения Шувалову, Разумовскому, Орловым и прочим фаворитам, Капице приходилось тратить силы, время на переписку с советскими вельможами — Молотовым, Маленковым, Булганиным. После Сталина он также настойчиво «просвещает» новых владык — Хрущева, Андропова, Брежнева. «Не тот ученый, кто делает ученые работы, а тот ученый, кто не может не делать научных работ», — написал однажды Капица. Эта формула отличает просто талант, который делает то, что может, от гения, который делает то, что должен, подвластен задаче, которую ставит себе его творчество, не в состоянии отказаться от нее.

Однажды ЦК партии принял решение сократить объемы научных журналов из-за нехватки бумаги. В том числе «Журнала экспериментальной и теоретической физики». Главным редактором был П. Капица. Он добился, чтобы его выслушали на секретариате ЦК. Выступление заняло одну минуту. Он сказал: «Представьте себе, что вы приходите в магазин купить сливочное масло. Пожалуйста, говорят вам, сколько угодно, только у нас нет бумаги, чтобы завернуть его…» Неожиданный взгляд на эту проблему подействовал безотказно.

Незадолго до ломоносовского юбилея он сказал Хрущеву, что проблема омоложения научных кадров состоит в том, что трудно брать на работу способную молодежь: «Михаила Ломоносова, поскольку у него не было прописки, нельзя было бы оставить в Москве». Фраза эта пошла гулять по стране, Хрущев рассердился, но дело сдвинулось.

Анна Алексеевна справедливо замечает: «…как всегда, Петру Леонидовичу говорили: „Ну, вам все можно… Это же вы“. И не знали, какими трудами, какими страшными ударами получено это „все можно“, как он с этой судьбой сражался, как он не поддавался ей».

Однажды замечательный наш генетик В. Эфроимсон дал мне почитать рукопись своей большой работы «Загадка гениальности». Изучая наследственные болезни, Владимир Павлович на огромном материале устанавливал биохимические стимулы, которыми отличались гении. На выходе, в результате действия этих стимулов, появлялась фантастическая целеустремленность. Автор приводит такие примеры: Бетховен написал в своем завещании, что не может уйти из жизни, не совершив всего, к чему предназначен… Особый склад творческой энергии гениев лучше, четче всех выразил гениальный Гете: «И если в тебе нет этого „Умри, но стань!“ — то ты лишь скорбный гость на мрачной земле…»

К сожалению, рукопись Эфроимсона до сих пор полностью не издана.

Тема роли социальной среды, научной общественности настойчиво повторяется у Капицы. В докладе о Резерфорде он показывает, что коллективные усилия не могут заменить личность гения. Качество нельзя заменить количеством, армия ученых не может побеждать без полководца. Творец — всегда личность, а не коллектив. Но величие Резерфорда — в школе, созданной им. У Ломоносова школы не было.

Капица ставит вопрос, который давно занимает историков, — каким образом время от времени в искусстве, в науке возникает скопление гениев. Вспомним созвездие: Микеланджело, Боттичелли, Тициан, Леонардо, Рафаэль, Тинторетто. Или: Тургенев, Толстой, Достоевский, Некрасов, Фет, Тютчев. Или: Максвелл, Рэлей. Томсон, Резерфорд — великие ученые-физики, которые, как указывает Капица, один за другим руководили Кавендишевской лабораторией в Кембридже. Причину Капица видит в том, что в Англии в то время существовала культурная научная общественность, «правильно оценивающая и поддерживающая деятельность ученых».

В чем состоял гений Резерфорда? Изучив его работы, Капица считает, что Резерфорда нельзя отнести к ученым с большой эрудицией. Решающими качествами были — творческое воображение, смелость в построении гипотез, интуиция.

Талант, гений — это врожденная способность, тут ничего не поделаешь. Но, спрашивается, кто знает свои способности? Конечно, гений — это, как правило, внутренний призыв, настойчивое требование души. Молодой наш пианист Гиндин признается: «Я родился для того, чтобы стать пианистом». Наследственность, гены — все это счастливый случай, кости, брошенные судьбой. Эфроимсон, например, исследует как признак гениальности подагру, которой болели и Петр I, и Бетховен, и Тургенев и т. д. Вероятная связь выглядит весьма убедительно.

Вряд ли достаточно заболеть подагрой, чтобы стать Александром Македонским. Я готов согласиться со всеми определениями гения: терпение, упорство, целеустремленность — все так. Даровитых людей много, и тот из них, кто использует полностью потенцию своего интеллекта, достигнет многого. Но на одну особенность гениальных умов стоит обратить внимание. Это способность увидеть в обыденном удивительное, новое. В падающем яблоке — силу притяжения. В атомных весах элементов — стройную систему. Драгоценная способность повернуть магический кристалл так, чтобы мир предстал непривычным:

Случайно на ноже карманномНайди пылинку дальних стран —И мир опять предстанет странным,Закутанным в цветной туман.

Сдвинуть магический кристалл, освежить мир, посмотреть иначе на наши проблемы, увидеть невидимое. Такой способностью обладают многие люди, пользуются же ею — редко. Увидеть отстранение от самого себя, как увидел Капица судьбу Ломоносова. Для этого нужна еще и смелость.

Человек не может подбирать себе гены гения, но и того, что он получил от рождения, не использует. Боится перегрузки? Увы, никто не перегружает мозг. Желудок — да. Ни памяти не перегружает, ни доброты, ни воображения… Люди живут, не распознав отпущенных им дарований. Ум все больше уходит в наживу, корысть — одним надо побольше хапнуть, другим выжить, изловчиться, чтобы просуществовать. Радость творческой жизни становится редкостью, доступной немногим. Мы тратим себя бездарно и непоправимо. Мы вступили в период упущенных шедевров, открытий, свершенных не у нас, а то и вовсе не свершенных. Пустое время, сухой жар его бесчеловечен. Но, может, кто-то уже видит его по-другому?

1996

Русский интеллигент уходит

Шел вечер памяти Булата Окуджавы. Переполненный зал, щемяще трогательные гитары, лицо Булата время от времени возникает на экране. Он тихо подпевает, улыбается, грустит, смотрит на нас как бы оттуда. Кто-то позади меня всхлипывает. Я оборачиваюсь: две девушки, я вдруг вижу зал, у многих слезы. Это о чем? Сразу не скажешь. Слезы благодарности — за то прекрасное, что было, за чувство единства, что когда-то соединяло нас, тех, кого обозначили шестидесятниками? И тех, кто приходил позже. В совместном этом чувстве была доля печали; не по Булату, разлуку с ним оплакали, пережили, тут было иное — прощание со Временем, с такими, какими мы были. Мы были лучше, чем сейчас, но была горечь оттого, что с этим временем уходит нечто большее, куда важнее, чем наше Время.

Уходит интеллигенция. Знаменитая русская интеллигенция. Ощущение было подспудное и неотступное.

Путаная двухвековая история нашей интеллигенции, по-видимому, заканчивается. Примириться с этой мыслью нелегко. Ее можно оспаривать, и надо оспаривать, но процесс происходит у нас на глазах, и деваться от этого некуда.

Рожденная Петром, она уже в XIX веке стала не совпадать и ушла из царских дворцов. С тех пор несовпадение с властью стало ее приметой.

Русская интеллигенция появилась как принадлежность сперва самодержавия, а затем социалистической системы, опять-таки тоталитарного режима.

Каждая власть старалась ее использовать, все винили ее в разных грехах, списывали на нее свои ошибки, общие беды и долги. В смысле долга перед народом. Крест неоплатного долга сама интеллигенция взвалила на свои плечи еще до революции. Коммунисты превратили этот долг в ярмо: ученые в долгу, писатели в долгу, кино в долгу. Народ легко приучили к тому, что интеллигенты чуть ли не нахлебники, вечные должники.