Дядя Лёша - Мария Семенова

— На кнопочки нажимай.

Кристина послушалась и скоро услышала протяжные гудки, а затем знакомый бабушкин голос:

— Алё!

— Бабушка, это я. Я у Лиды останусь, ладно? Мы тут вместе… халат кроим. Конечно, помогаю. Ну ладно, не беспокойся, все хорошо. Завтра, конечно, приду.

Она подала трубку Вадиму.

— Вот, позвонила, — сказал она с неожиданной обреченностью.

— Ну и фантазия у тебя! — засмеялся Вадим. — Значит, говоришь, кроим халат?

— Мы действительно кроили… — улыбнулась Кристина.

— Значит, помирились?

— Да, — кивнула Кристина. — А ты все помнишь… «Зря я все это затеял, — думал он. — Что мне теперь с ней делать?» Никаких желаний она сейчас в нем не вызывала, и он не очень понимал, что это нашло на него в то утро. «Постелю ей в гостиной, и пусть спит», — решил он. Утомление после тренировки начало сказываться, и сейчас ему больше всего хотелось доползти до собственной кровати и заснуть.

— Я тебе постелю, а ты пока, пожалуй, прими горячую ванну, а то простудишься. Давай, давай иди. Не хватало еще, чтобы ты тут слегла.

Кристина взялась за душ. Его теплые тугие струи коснулись ее тела, и лихорадочный озноб прошел. Вновь проснулся голос холодного разума. Ну ты и даешь, девочка. Пришла к незнакомому мужчине. А ведь ты его ни капли не интересуешь. Он давно забыл про тебя. Вытирайся, да и чеши-ка ты домой.

— Да, так и сделаю, — сказала Кристина вслух. В этот момент дверь ванной открылась, и на пороге появился Вадим с большим махровым полотенцем в руках. Кристина замерла и, продолжая держать одной рукой душ, другой инстинктивно прикрыла грудь. Этот жест и решил все.

Продолжай она спокойно стоять под струями воды, возможно, Вадим повесил бы полотенце и ушел, но жест смущенной добродетели напомнил ему все события того утра. Он вдруг вспомнил все — вспомнил не умом, а какой-то совершенно иной памятью. И вдруг почувствовал острое желание немедленно сжать в объятиях эту непокорную девчонку.

— Опять на лестницу голышом поскачешь? — спросил он и с удивлением обнаружил, что горло странным образом пересохло.

— Нет, — тихо ответила Кристина.

Вадим скинул с себя одежду и через секунду уже стоял вместе с ней под душем. Рядом с ее тонким гибким телом он казался мускулистым гигантом.

— Дай я тебя помою, — сказал он и, намылив руку, начал нежно водить по ее стройному телу — по спине, по груди, по ляжкам, осторожно пробираясь ко внутренней стороне. В голове у Кристины застучало, и она как будто опьянела. Вадим взял душ и начал смывать мыльную пену. Затем обнял ее и прижал к своему горячему телу.

— Ну, малышка моя, — тихо прошептал он. Кристина только тихо вздохнула и закрыла глаза. Потом Вадим, завернув ее в полотенце, отнес в комнату и уложил на широкую кровать.

— Иди сюда, — прошептала Кристина.

— Иду.

Ей казалось, что раньше она была пуста, а теперь он наполнил ее, и блаженство все нарастало, пока не стало совершенно нестерпимым. Кристина тихо застонала, и Вадим вслед за ней тяжело задышал, на миг замер и остановился.

Они лежали молча. Кристина вглядывалась в темноту, не чувствуя собственного тела, не чувствуя ничего, ее переполняла неземная радость. «Он — мой. Мой!» — крутилась в голове единственная мысль.

— Ну что, теперь спать? — спросил Вадим.

— Любимый, — прошептала Кристина. — Любимый.

Вадим внутренне поморщился. Он действительно устал, и теперь, когда возбуждение прошло, ему очень захотелось спать.

— Спи, — стараясь говорить нежно, прошептал он и повернулся на другой бок.

Любовь

Ноябрьское утро больше походило на непрекращающиеся сумерки. Кристина проснулась первой. На миг она замерла и тут же вспомнила все. Это было счастье. Она повернулась к Вадиму, который лежал к ней спиной, и уткнулась лицом в его затылок. Она, как бы еще не веря своему счастью, легко провела рукой по его плечу. Какой он ослепительно красивый. И это прекрасное тело рядом с ней — она может касаться его, гладить, целовать. Он-с ней.

Ее легкие прикосновения разбудили Вадима. Он повернулся к ней и, еще не окончательно проснувшись, начал целовать ее мягкий розовый рот. Затем стиснул в объятиях и, легко подняв ее, положил на себя.

— Ну что, с добрым утром, Пеппи Длинныйчулок, — сказал он, отдышавшись.

— Почему Пеппи? — удивилась Кристина.

— Ты мне еще в прошлый раз ее напомнила, — засмеялся Вадим. — Ну как, ты не разочаровалась?

— У меня никогда так ни с кем не было, — призналась Кристина.

— У меня тоже, — сказал Вадим и вдруг понял, что это не просто вежливые слова.

Он поцеловал ее еще раз, но на этот раз поцелуем признательности, симпатии, почти любви. Он внезапно подумал, что это приключение, которое казалось ему минутной прихотью, так просто не кончится.

— Ну что, покроили халат? — вдруг вспомнил Вадим и рассмеялся.

— Покроили! — расхохоталась Кристина. Почему-то это показалось ужасно смешным, и они оба некоторое время веселились как сумасшедшие. Потом Вадим вдруг стал серьезным и, задумчиво посмотрев на Кристину, провел рукой по ее темно-рыжим волосам.

— Что же мне теперь с тобой делать? — спросил он.

— Ничего, — ответила она. — Любить.

Так у Кристины началась любовь. Такая, от которой голова идет кругом и весь мир преображается. Кристина вдруг поняла, что раньше была слепой, что, сама того не зная, видела мир черно-белым и только теперь он открылся ей во всех красках. Некоторые вещи, казавшиеся важными, теперь потеряли всякое значение. И вообще на свете не было ничего важнее их любви.

Все прекрасное в мире напоминало ей о Вадиме.

Была ли то понравившаяся картина, стихи или взволновавший ее фильм по телевизору, она сразу же вспоминала о нем, как будто во всем, что было в мире прекрасного, была и его заслуга.

Он, казалось Кристине, открыл перед ней ворота в другую, настоящую жизнь, где живут иные, высшие люди. Счастьем было даже просто сидеть у него дома в окружении прекрасных вещей и книг. Эти вещи, сделанные когда-то с любовью, теперь отдавали эту любовь людям, которые жили вместе с ними. И рядом с дубовыми книжными шкафами и креслами красного дерева Кристина чувствовала себя иначе, чем наедине с полированной стенкой из древесно-стружечной плиты, которая стояла в бабушкиной комнате.

Здесь творил дедушка, здесь же во время блокады умерла еще совсем молодой бабушка Вадима. И все эти предметы — кресла и черный кожаный диван, буфет и ковры — все это было их, вороновское, а не купленное в шестидесятые годы за бесценок в комиссионке, когда выбрасывали резную дубовую мебель, предварительно распилив ее на куски, чтобы вместо нее поставить в гостиной столики на тонких разъезжающихся ножках.

И картины… Картины Вадима Воронова-старшего и те, которые дарили ему друзья.

Здесь все было настоящее — и картины, и книги, и вещи. И Кристине казалось, что это залог того, что Он — ее Вадим — такой же настоящий. Такой была и ее любовь к нему.

Но это все во-вторых. А во-первых был он сам — его лицо, его губы, его тело, его непередаваемо нежные руки. Была страсть, была смятая постель и бессонные ночи, когда они засыпали утром уже под звон трудяги будильника. И Кристина, бежала на занятия, зевая на ДУ, а потом засыпала на общих лекциях. А Лида, встретив ее во дворе, с завистливым вниманием разглядывала тени под глазами у подруги.

И было еще много всего. И кресло-качалка, где любила сидеть Кристина, слушая, что рассказывает ей Вадим. И Новый год, который они отпраздновали вдвоем, распивая шампанское, так и не одевшись. Просто стояли с бокалами в руках и, когда пробило двенадцать, снова целовались до упаду.

Говорят, как проведешь новогоднюю ночь, так проведешь и весь год… Как хотелось в это верить…

Не умирай, бабушка!

Райская жизнь кончилась в тот день, когда Кристина, сдав последний экзамен, вернулась домой, собираясь вечером встречаться с Вадимом. Она уже заранее представляла себе, как будет проводить студенческие каникулы, тем более что родители Вадима собирались безвылазно сидеть на даче, благо отцу тоже не надо ходить на факультет. Это значило — вся квартира в их распоряжении. Бабушку можно уже почти не обманывать — по крайней мере, Вадима она видела, и он ей понравился: вежливый, культурный, он полчаса терпеливо обсуждал причины успеха Жириновского.

Пока шла сессия, они с Вадимом встречались не каждый день — Владимир Вадимович и Нонна Анатольевна были неотлучно в городе, да и к экзаменам приходилось готовиться. И вот — скоро свобода.

Кристина легко взбежала на четвертый этаж, открыла дверь, сняла куртку и сапоги, немного удивляясь тому, что в такой холод бабушки еще нет дома.

Внезапно откуда-то с кухни раздался слабый стон. Кристина бросилась на звук и увидела, что на полу посреди их маленькой пятиметровой кухни лежит бабушка — в том, в чем выходила на улицу: в шубе, меховой шапочке и суконных сапогах.