Опаленная юность - Зоя Смирнова-Медведева

В тот день, когда случилась беда, снайпер благополучно миновал большую часть пути. Ему оставалось проползти буквально несколько метров до груды заснеженных камней возле трех тонких расщепленных пеньков, где находился «секрет». В сумерки, как известно, освещение быстро меняется и очертания предметов расплываются, теряют привычную форму. Володе тоже показалось, что груда камней, за которой он прятался много дней, стала вроде более пологой. Пригляделся внимательнее — все, как было, но за камнями что-то едва заметно шевельнулось.

«Померещилось», — решил Заря. И пополз дальше. Вот и засада — горка камней, а за ней аккуратный окопчик в неглубокой воронке от снаряда. Заря остановился, чтобы перевести дух перед последним рывком. В тот же миг из его окопчика вылетел гитлеровец с ножом.

Володя вскочил на ноги, вскинул снайперскую винтовку, нажал спусковой крючок. Выстрела не последовало — какой же снайпер пробирается к засаде с загнанным в ствол патроном?..

Разозлившись, Заря перехватил винтовку за ствол, замахнулся, но немец упредил его.

Падая, Володя ударился головой о камень. В глазах помутилось, но сознания не потерял. Может, потому, что очень четко видел над собой нож. Второго удара [41] гитлеровец нанести не смог. Снайпер размозжил ему голову попавшим под руку камнем...

В ту же ночь мы отправили Зарю в медсанбат.

На другое утро разведчики только и успевали принимать гостей. То и дело отворялась дверь в землянку, заглядывали знакомые из других отделений и рот, чтобы справиться об успешном поиске, услышать с подробностями историю Володи Зари да и просто побыть с товарищами — день выдался тихий.

Зашел и Анатолий Самарский со своим неразлучным баяном. Ну а там, где Самарский, там и песня. Только начали «Землянку», появился комиссар полка Цапенко. Дневальный вскочил, собираясь скомандовать «Смирно», но комиссар подал знак, чтобы продолжали.

Однако допеть «Землянку» так и не пришлось.

— Пляшите, хлопцы! — закричал прямо с порога наш почтальон, которого ждали еще вчера.

Положив на стол толстую сумку, он, словно фокусник, доставал один конверт за другим:

— Радуйтесь! Пришли корабли с Большой земли! Писем на весь батальон! И не только письма... — заговорщически подмигнул он.

Раздав письма, почтарь приблизился к комиссару и доверительно шепнул:

— И посылки пришли... разбирают в полковой землянке бойцы комендантского взвода. Как раз к празднику Красной Армии.

С наступлением сумерек в полковую землянку потянулись делегации батальонов — получать подарки с Большой земли. С группой наших ребят шел и герой дня — подтянутый, стройный Кожевников, командир разведчиков. Пожалуй, только в тот вечер я разглядела, что у него правильные черты лица и большие серые глаза.

— Вот, товарищ старший сержант, получите личный подарок, — сказал комиссар, вручая Кожевникову одну из посылок. — И не глядите на меня с удивлением. Я не ошибся. Теперь вы старший сержант. Вам присвоено внеочередное звание.

— Служу Советскому Союзу!

— Будьте всегда и во всем примером для подчиненных. [42]

Кожевников смутился. Слишком много радостных минут пришлось пережить за последние сутки. Поэтому ответил, волнуясь, несколько не по-уставному:

— Постараюсь, товарищ комиссар...

Вернувшись в свою землянку, Кожевников осторожно вскрыл сверток и разложил на столе содержимое: кусочек туалетного мыла, вышитый кисет с табаком, авторучку, теплые носки, флакончик одеколона, две плитки шоколада.

— Шоколад... Это уж ни к чему... — протянул он и с каким-то виноватым видом стал мять в руках опустевший полотняный мешочек. — Давайте, братцы, разделим на всех, — от души предложил он.

— Э-э, нет! — откликнулся Николай Сизов. — Приказ комиссара. Лично вам подарок. Мы ведь тоже не обижены. Подарки получил каждый. А вот вы, товарищ старший сержант, — Сизов с особым выражением произнес новое звание Кожевникова, — вы, товарищ старший сержант, вынули из посылочки не все...

— Как не все?..

— Позвольте...

Но Кожевников сам обследовал мешочек.

— И верно! Письмо...

— А как же! Разве можно без письма? — Сизов заглянул через плечо своего товарища и земляка. — «Самому храброму защитнику Севастополя». Вот оно что! А ведь и вправду по адресу попало.

— По адресу, — согласились разведчики.

Кожевников вскрыл конверт и прочитал:

Дорогой боец, защитник города Севастополя! Поздравляю вас и ваших товарищей с 24-й годовщиной Красной Армии, желаю здоровья, счастья и новых боевых удач. Посылаю скромный подарок. И если выберется у вас свободная минута, напишите мне, пожалуйста, о своих фронтовых геройских делах.

Прочитал Кожевников эти строчки и задумался. Лицо его стало грустным.

— Товарищ старший сержант! — окликнул земляка Сизов. Он знал, о чем печалится командир: они были из одних краев, а в тех краях хозяйничали оккупанты. — Вот теперь и у вас есть кому писать, от кого ждать ответа. Молодец дивчина — вечное перо прислала, конверты, бумагу... [43]

В землянке разведчиков было тихо. Бойцы сидели у стола, наслаждаясь душистыми подарочными папиросами. Не сговариваясь, они освободили местечко, чтоб командир мог тут же приняться за ответ. Кожевников присел к столу, склонился над бумагой.

— А что про город написать? — заканчивая письмо, спросил старший сержант.

— Так и напишите, — отозвался за всех Сизов, — будем защищать город до последнего...

Любознательнейший Сизов и тут попытался заглянуть в письмо через плечо Кожевникова, но тот деликатно отстранил земляка. Так никто и не узнал, что написал Василий Кожевников девушке, приславшей подарок «самому храброму защитнику Севастополя». Известно стало лишь то, что письмо не было сдано почтальону. Его опустили на другой день прямо в ящик полевой почты, когда Сизов с Кожевниковым ходили в Инкерманские штольни — в госпиталь к Володе Заре.

* * *

Огромное помещение штолен было разделено простынями на «палаты».

Военврач 3 ранга Мария Андреевна Антонова, увидев Кожевникова и Сизова без халатов, нахмурилась, но ругать ребят не стала: наверное, не хотела беспокоить Зарю, который только уснул после тяжелой ночи, проведенной в бреду. Антонова поднялась навстречу разведчикам. Те остановились выжидающе, протягивая свертки и кульки — подарки для Володи.

— Видно, вы те самые ребята, что спасли снайпера? — спросила Мария Андреевна.

— Они, они, — закивал Сизов. — Вот он — командир, а я, стало быть, подчиненный. Мы и наткнулись на Володю. На Зарю, стало быть.

— Свидание, возможно, разрешу, но только к вечеру. И то при одном условии: если раненому будет лучше.

— Плохо ему? — спросил Кожевников.

— Заря потерял много крови. Но к Первомаю, думаю, будет здоров да еще, пожалуй, успеет увеличить свой снайперский счет.

— Вот, доктор, спасибо, — подлащиваясь, проговорил Сизов и нарочито громко вздохнул. [44]

— К чему эти вздохи! — строго сказала Антонова, правильно расценив маневр Сизова, бившего на жалость. — Я уже и так сделала для вас исключение. А то и вечером не пущу.

— Так мы... — начал Сизов.

— По глазам вашего командира вижу, что увольнительная у обоих до вечера, — улыбнулась Антонова. — Вот и идите в ленинскую комнату, посмотрите газеты, журналы. Наступит время — позову.

Проводив разведчиков до хода, который вел в ленкомнату, военврач ушла. Дождавшись, когда она скроется, Сизов сказал:

— Вы вот молчите, товарищ старший сержант, а так красноречиво, что женщины сами обо всем догадываются...

— Эх, Сизов, Сизов... У меня от трескотни немецких пулеметов голова не болит, а побыл с вами — на части разламывается.

— Так я думаю, это на пользу делу.

— Головная боль, что ли?

— Да нет! Мои разговоры. А голова... Ее лучше всего лечить хорошей папиросой на свежем воздухе. И все же польза от моих разговоров тоже имеется! Не скажи я дежурной сестре, какой вы, товарищ старший сержант, герой — не пустили бы нас в госпиталь.

— Ох, Николай... Что-то ты «завыкался», земляк.

— Так я не в обиду.

Остановились у выхода из штолен, закурили.

Детский смех, раздавшийся рядом, был так неожидан, что разведчики вздрогнули. Из-за поворота выскочила стайка мальчишек и девчонок в пионерских галстуках. Принялись играть в самые обыкновенные салочки. Когда курносый мальчуган спрятался от преследователей за спину Сизова, разведчик не выдержал:

— Небось в госпитале за ранеными ухаживаете, а шумите, как маленькие... Разве так можно?

— Да мы учимся тут, дядя! И школа наша тоже в штольнях. Сейчас перемена. А вы кто?

— Мы с передовой, — важно сказал Сизов.

— И не знаете, что мы здесь учимся? Мы еще сколько подарков вам послали! Может, не получили? [45]