Бэтмен: По следу Спектра - Саймон Хоук

Сопровождая такси, они углубились в смешанный квартал — невзрачные кирпичные здания и частные склады, вдоль примыкающих к воде доков и сексбаров. Кэб свернул к обочине. Женщина вышла и, расплатившись с водителем, дальше пошла пешком.

— Странное местечко она выбрала для ночной прогулки в такой час, — заметил Палмер.

— Особенно, в одиночестве, — добавил Джерниган. Оба напряженно вглядывались в едва различимый силуэт женщины, которая перешла на другую сторону улицы и направлялась в сторону пустынного темнеющего пространства под эстакадой шоссе.

— Сдай немного назад, — сказал Джерниган, — если мы не хотим, чтобы она засекла нас.

— А ты сможешь ее увидеть? — спросил Палмер, отгоняя машину к тротуару. Он покосился на ночные тени за ветровым стеклом.

— Подожди минутку, — ответил Джерниган, доставая бинокль ночного видения. — Да. Она как раз стоит под эстакадой шоссе.

— Должно быть, у нее назначена там встреча, — сказал Палмер.

— Это я и пытаюсь выяснить, — отозвался Джерниган, осматривая в бинокуляры окрестности. — Если ты только спросишь меня, какого лешего можно поджидать на этом пусты…

Заднее стекло неожиданно разлетелось на куски, а Джерниган уткнулся лицом в приборную доску, когда пуля ударила ему в затылок и вылетела по другую сторону черепа. По лобовому стеклу растекалась отвратительная смесь крови, мозгов и осколков кости.

— Господи! — воскликнул Палмер, но продолжения фразы не последовало. Второй выстрел из бесшумного мощного полуавтоматического пистолета последовал почти сразу же за первым, швырнув Палмера на руль управления.

До женщины, прятавшейся в тени под эстакадой, донесся гудок машины. Высокий пронзительный звук разорвал тишину ночи, дрожью пробежав по ее телу, а через секунду-другую также неожиданно оборвался. Она нервозно смотрела по сторонам, покусывая нижнюю губу. Раскрыв сумочку, она положила ладонь на рукоятку небольшого револьвера 38-го калибра с укороченным дулом. Присутствие оружия вернуло ей немного уверенности, но только немного.

Черт возьми, думала она, этого мне только не хватало. Мысли о том, что она в этом квартале совсем одна, с такой кучей денег в пиджаке и о невероятном шансе, который ей представился… Но сотня тысяч долларов, чистыми, стоила этого. Ну, не то чтобы у нее был выбор. Слишком глубоко она сидела в этом дерьме. И слишком многим была с ними повязана. Как соблазнительно было убраться подальше с целым миллионом. Вот только она сомневалась, что сможет далеко уйти. Но даже если бы все удалось, у нее не было ни малейшего желания провести остаток дней своей жизни, постоянно оглядываясь через плечо. Нет, хватит, думала она, это было в последний раз. Она передаст деньги, получит свою сотню тысяч, запрыгнет в первый самолет на Каймановы острова, очистит свой счет в банке и растворится где-нибудь в Аргентине, Мексике или Коста-Рике. А там отложенные ею на черный день деньги, вырученные от торговли информацией, обеспечат для нее очень приятный образ жизни.

Она услышала, как сзади зашуршали колеса автомобиля, и быстро обернулась с револьвером наготове. Черный «мерседес» неторопливо подбирался к ней по гравийной дороге. Она подняла руку, закрывая глаза от слепящего света фар. Машина остановилась рядом с ней и водитель опустил боковое стекло.

— Ты принесла деньги? — спросил он с европейским акцентом.

— Они в пиджаке, который ты мне дал, я сделала все как ты говорил, — ответила она.

— Превосходно. Забирайся.

Она убрала револьвер обратно в сумочку и обогнула автомобиль, намереваясь сесть на переднее сиденье. Устроившись рядом с водителем, она захлопнула за собой дверь. Через секунду послышался приглушенный грубый звук, и дверца «мерседеса» снова отворилась. Красивое женское тело неуклюже выпало из кабины. Но пиджака на нем уже не было. Черный «мерседес» плавно тронулся и через мгновение растворился в темноте.

Кийотеро Сато, как обычно, проснулся в четыре утра, не дожидаясь милости будильника. Он спал не в постели, а на плетеном татами с маленьким деревянным чурбаком вместо подушки. Его дом представлял собой маленький закуток арендованного чердака над рестораном «Сцечуань». Одно время, когда стремление к роскоши затопило Готэм-Вилледж[2] и начало распространяться в Чайна-Таун,[3] некоторые старые чердаки были вычищены и восстановлены, а затем переоборудованы в новомодные резиденции с отполированными деревянными полами, современными ванными и кухнями со встроенными в стены и мебель холодильниками, плитами, комбайнами, моющими машинами и т. д. Но охотникам за комфортом не удалось покорить Чайна-Таун, и они перебрались на более зеленые пастбища соседних кварталов, таких как Ковентри, и Манчестер. Чайна-Таун оставался таким же, как всегда — маленький кусочек другого мира, чужая культура в сердце Готэм-Сити.

Чердак, который Сато снимал у владельцев здания, был одним из немногих отреставрированных, причем, без сомнения, очень артистично одаренной личностью. Пол был выстлан красивым паркетом, а стены являли собой грубую кирпичную кладку, все, за исключением одной, которая во всю длину была отделана панелями красного дерева. Застекленная крыша осталась нетронутой — дизайнер чердака предпочел атмосферу неба глухой покатой стене. А чтобы попасть на свой чердак, Сато пользовался большим грузовым лифтом.

С тех пор как Сато въехал в помещение, он мало что изменил в своем жилище. Чердак идеально подходил для его целей, да и плата была приемлемой. Владельцы здания, которым также принадлежал и расположенный внизу ресторан, сдали ему мансарду очень дешево, Во-первых, из-за уважения к его положению в обществе, а во-вторых, он взялся обучить их детей и персонал ресторана боевому искусству.

За исключением маленького уголка, отделенного ширмой, где он спал, чердак превратили в спортивный зал — додзе «Додзе — место борьбы в школах боевых искусств.». На отделанной деревом стене висели американский и японский флаги, которые разделяла большая картина Бодхидкармы[4] в раме. Ровными рядами расположилось на стене боевое оружие: боккены,[5] сай,[6] нунчаки,[7] сурикены,[8] копья и другое тайное оружие боевых искусств. Доспехи Кендо и подшитые войлоком парусиновые шлемы со стальными прутьями забрал были аккуратно сложены у стены. Сато использовал их не только для обучения искусству Кендо, но и для достижения безопасности при спарринге в полном контакте. Он не признавал такие западные нововведения, как перчатки и бутцы из пенистой резины. С такими «защитными костюмами» можно было серьезно пострадать на тренировках, в то время как сорок фунтов доспехов Кендо и легкие войлочные перчатки не только обеспечивали надежную защиту, но и повышали боевые возможности учеников.

Сато легко, с гибкостью, скрывающей его истинный возраст, поднялся на ноги. Никто в точности не знал, сколько ему лет, а сам он не стремился говорить об этом. Он вообще избегал говорить о своем прошлом. Те немногие сведения, которые были известны о нем его ученикам и соседям были в лучшем случае отрывочны. Он был родом из Окинавы, но жил в Китае. Это все, что было о нем известно. Слухов ходило много, но ни один из них не был достоверным. Уверяли, что он был важным чиновником в одной из провинций, или что он воевал на стороне Японии и сдался в плен одним из последних, или что его нашли на отдаленном Тихоокеанском острове через много лет после окончания войны, или что он был монахом-буддистом, пострадавшим от китайских коммунистов. Но все это были лишь предположения, а Сенсэй Сато, как его звали в квартале, не считал нужным раскрывать свое прошлое.

В действительности, только одно нужно было знать о нем и лишь одно имело значение — он был мастером. Никто правда, не знал, какого ранга, поскольку Сато не носил цветных поясов. Он также не присуждал их своим ученикам. Черные пояса, коричневые пояса, желтые, красные и голубые пояса различных оттенков, — все это ничего не значило для Сато. «Назначение пояса в том, — говорил он часто, — чтобы поддерживать штаны».

Из-за его нетрадиционного подхода к боевому искусству, его не признавала часть так называемых мастеров, а некоторые из них посещали его занятия с целью проверить его искусство. Но как только он догадывался об их намерении, Сато просил их удалиться. В отличие от остальных, он предпочитал не называть себя мастером, ему больше нравилось простое обращение «Сенсэй» — учитель. Он не стремился что-либо доказать и не поощрял к этому своих учеников. Он не разрешал им участвовать в турнирах. «Мы занимаемся боевыми искусствами, — постоянно разъяснял он, — а не боевым спортом. Если вы хотите соревноваться, играйте в баскетбол».