Среди сыпучих песков и отрубленных голов - Вильгельм Гартевельд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как порешили, так и сделали!
Ослик прожил еще 20 лет, 20 месяцев и 20 дней и, когда издох, то был похоронен с большой пышностью около Анау в местности, которую до сих пор называют Ядур-Карыб (ослиная могила).
Дервиш (вернее всего, это был злой волшебник) исчез бесследно.
Текинцы после чудесного превращения Хана стали проявлять массу распущенности и были даже смельчаки, выходившие среди белого дня из своих кибиток…
V
Байрам-Али и старый Мерв
Я выехал из Асхабада 12-го января, рано утром, прямо в Байрам-Али, минуя Мерв.
Карантин в Мерве (по случаю чумы) был только что снят, но каждый момент грозил возобновиться, и потому путешественник легко мог бы очутиться там в положении арестанта. Все это делало поездку и остановку в Мерве крайне неприятной.
На вокзал я приехал всего за несколько минут до отхода поезда и поспешил в первый попавшийся вагон. Но носильщик, указывая мне на красовавшуюся на вагоне доску с крупной надписью — «Для мусульман», сказал:
«Вам, господин, тут не место».
Подобные специальные вагоны «для мусульман» имеются всегда при всех поездах Средне-Азиатской ж. д.
Смысла в этом я мало вижу.
Говорят, будто сарты, бухарцы и текинцы неопрятны, но ведь и российские путешественники (особенно среднего класса) не так уж увлекаются гигиеной. Как-то, из любопытства, я зашел в вагон «для мусульман» и, уверяю вас, там не было грязнее, чем в вагоне «для православных». А, между тем, такое распоряжение несомненно оскорбляет туземцев.
Мне пришлось быть свидетелем такого сорта происшествия: как-то раз, в вагоне, между Андижаном и Скобелевым, окончив игру в карты, я со своими случайными партнерами пошел обедать в вагон-столовую. Во время остановки, на какой-то станции, в него вошли два сарта, очень хорошо одетые, очевидно, купцы. Один из наших партнеров, бравый капитан, сейчас же указал им на дверь с приказанием удалиться, причем все это было сделано в очень грубой форме.
Сарты смущенно ушли…
Мне стало стыдно и больно…
Но я отвлекся в сторону и прошу извинения.
В Байрам-Али поезд пришел вечером и я захотел, конечно, немедленно отправиться в гостиницу. Но она имеется там лишь в зачатке, и потому, благодаря любезности начальника движения Ср. — Аз. ж. д. г-на Карпова, я прожил все время своего пребывания в Байрам-Али в вагоне, вместе с некоторыми моими спутниками. Вагон этот поставили на запасной путь, и я не могу пожаловаться на свое вагонное житье. Жилось сносно.
Всего в полуторах верстах от вокзала расположена Государева экономия или, как принято ее называть, Государево мургабское имение. А совсем около станции находится замечательный, построенный по последнему слову техники хлопкоочистительный завод, принадлежащий этому имению.
Весь Байрам-Али живет и дышит, конечно, имением и заводом, и 70 % жителей состоят из высших и низших служащих этих учреждений.
Прекрасная и многоводная река Мургаб протекает близ самого имения, а в 25 верстах находится знаменитая Султанбентская плотина — одно из замечательнейших ирригационных сооружений края.
При экономии имеется 100 десятин виноградников, 50 десятин миндальных плантаций и одна десятина фруктового сада.
На землях имения расселены хуторами таранчи — выходцы из Семиречья.
Экономия образована еще не так давно, но уже очень благоустроена, и я с огромным удовольствием побродил там везде (где только было доступно).
Завод и имение расположены по левой стороне вокзала, а напротив, по правую сторону, лежит Старый Мерв, вернее, его развалины и небольшая азиатская часть Байрам-Али.
По своем приезде, я немедленно отправился осматривать царское имение и, признаться, был поражен его великолепным благоустройством.
Чудесен и роскошен парк редких и ценных деревьев с аллеями, усаженными пышным, темным карагачем (дерево из породы акаций). Дворец небольшой, но очень красивый, построенный в современном стиле и, по крайней мере наружно, содержится хорошо. В дворцовый сад я не попал, ибо при первой моей попытке войти туда был остановлен сторожем.
Система орошения при Мургабском имении представляет собой последнее слово техники.
Но поразительнее всего в Байрам-Али, это его арыки (канавки). Арык — уличная или степная канавка, желобок — имеет для всего Туркестана огромное значение. При скудости естественного орошения края, а местами полного отсутствия воды, арыки часто являются единственными источниками влаги. Они, большею частью, просто вырываются в земле лопатами или даже руками самым примитивным образом и вода, речная или дождевая, накапливающаяся в них, служит часто (как например в Андижане, Намангане и подобных местах) для питья как людям, так и животным. Вода, конечно, в них грязная, как всякая стоячая вода, и буквально смертоносна для питья, если ее хорошенько не прокипятить. Половина ужасных местных болезней родится в этих арыках.
Но в Мургабском имении арыки нельзя, в сущности, даже назвать арыками.
Это очень широкие (около аршина) канальчики, заключенные в гранитные стенки, и вода в них прозрачна и чиста, как в источнике Ипокрена. Эти арыки идут сетью по всему имению, питаясь водою из р. Мургаба.
Огромному количеству служащих людей живется в экономии больше чем хорошо, а те, которые недавно попали там под суд за злоупотребления или, как нежно выражаются в Байрам-Али, «за путаницу в отчетах», вероятно, просто с жиру сбесились.
А служащим здесь есть от чего жир нагулять.
Природа очаровательна, климат превосходный, мясо, дичь, молоко, фрукты и вина дешевы, а кроме того, кредит для служащих открыть широкий.
Словом, умирать не надо!
И немецкая поговорка «хапен зи гевезен» кажется полнейшей бессмыслицей там, где без всякого «хапен» живется жирно и привольно.
Много мне рассказывали о злоупотреблениях, бывших предметом судебного дела, и при этом спрягали глаголы «брать, взять», «красть» и т. д. на все возможные и невозможные лады.
Скучно и однообразно было слышать здесь о том, что и в России-то надоело.
Поселок служащих составляет целый маленький городок между вокзалом и имением. В нем есть, конечно, врачи, аптеки, магазины, парикмахеры и клуб (собрание служащих).
В клубе можно недурно пообедать и поужинать, и там же находится театральная сцена со зрительным залом, которая сделала бы честь любому губернскому городу средней России.
Пароконные извозчики недороги и в достаточном количестве.
Я хотел было посетить хлопкоочистительный завод, но, оказывается, посторонним лицам вход туда воспрещен; надо быть, по крайней мере, тайным советником, чтобы попасть туда. Я же, как не имеющий никакого сана, даже мысленно не дерзнул подумать о чем-либо подобном.
Но каюсь…
На двор завода все-таки ходил и позволил себе (конечно, с должным уважением) осмотреть огромные горы хлопка, лежавшие на нем.
Уже по этим горам можно судить о колоссальном значении завода для окружающего района.
Из хлопка здесь ничего даром не пропадает. По очищении его и после выжимания из него масла, жмыхи прессуются и в форме кубиков идут на топливо, которое употребляется во всем Мервском крае. Они горят прекрасно и дают массу тепла.
Имение и завод приносят, как говорят, хороший дивиденд, и содержание их, во всяком случае, окупается с избытком.
Восточного элемента здесь совсем не видать и все служащие русские.
Зато, пройдя через вокзал на другую сторону железной дороги, т. е. просто через рельсовые пути, вы сразу почуете Восток.
Тут не может быть сомнений.
«Правая, левая где сторона?»
Насколько по левой стороне рельс (в имении) все опрятно и благоустроено в русском духе, настолько «по ту сторону» все бедно и грязно с чисто восточным оттенком.
В этом небогатом азиатском поселке живут (преимущественно ремесленники) текинцы, бухарцы и несколько сартов. Есть там восточный караван-сарай и несколько «чайхана» (восточных чайных). Есть кое-какие восточные лавки и даже небольшой базар, где при мне расположился на отдых караван верблюдов
Что за славные животные эти «корабли пустыни» и каким роскошным подарком природы являются они для Туркестана!
Верблюд во многом превосходит лошадь.
Гордый конь по самой своей природе — аристократ.
Расовое различие между лошадьми огромное и чистокровный скакун, вероятно, с презрением смотрит на бедного тяжеловоза. Да, кроме того, лошадь требует ухода, а лошадиный аристократ «чистой крови» капризен не менее своего товарища людской породы.
И это несмотря на то, что, в сущности говоря, все эти скакуны «чистокровные» и все эти орловские и американские рысаки годны только для ипподрома, иначе говоря, для тотализатора, и в этом отношении являются (как всякие существа высшей породы) тунеядцами. А издохнет такой аристократ, то уже всему конец, и воспоминание о нем остается только у разных спортсменов да у завсегдатаев «тотошки».
