Возмездие за безумие - Елена Поддубская

Мужики замолчали на время, попивая пиво и осмысливая перспективу отпуска в Испании. Игорю даже почудилось, что он слышит запах дыма и шипение жирной свининки на углях. Вокруг была расхлябанная весна: то дуло, то парило, то заливало, то потом пекло нещадно…

«А на Средиземноморском побережье, наверняка тёплый бриз, крики чаек… золотистый, обжигающий ноги песок, как показывают по телику…».

Игорь пошевелил пальцами в туфлях, оттянул угол воротника рубашки:

– А море? Далеко от дома?

– Не-а, пешком двадцать минут. И прислуга за гроши: убирать там, харчи варить. Мы летим через месяц. Галке рожать в середине июня: месяц там долежит. А вы к родам прилетайте. Заодно будет кому тут за Юлькой присмотреть.

– Как за Юлькой? А ты её с собой не берёшь?

Виктор отрицательно помотал головой:

– У неё соревновательный сезон начинается. Тренер так надолго не отпустит. Короче: с деньгами я тебе помогу, а ты за дочерью последишь. А потом её с собой привезёте, пусть братику порадуется.

На этом и порешили. Очень скоро Виктор действительно принёс Игорю тысячу долларов и билеты на самолёт. В стране все, кто мог, держали сбережения в иностранной валюте, доверия к которой было больше. Иванов отдал часть зелёных бумажек Лене, а часть припрятал: знающие люди рассказывали, что за границей в казино всегда в первый раз «прёт». Игорь очень надеялся на крупный выигрыш в первый день.

«Покрою все долги и завяжу на фиг», – думал игрок, собираясь в Барселону.

Глава 7. «О! Кажись, началось!»

Про мягкий климат и тёплый ветер с моря Иванов не ошибся. На этот раз задуманным планам суждено было сбыться. Сделав за месяц паспорта всей семье, Игорь договорился с напарником о месячном отпуске. А у девчонок и Лены уже начались каникулы. Вылетая в Барселону десятого июня чартерным рейсом из Краснодара, вся семья Ивановых держала кулачки сомкнутыми до самого приземления в столице Каталонии. На их фоне Юля казалась расслабленной.

– Самолёт – это фигня. Я вот моря боюсь. Плаваю не очень. А самолёт что? Если сломается, ничего не поймёшь и сразу бухнешься, – весело рассуждала Юля в кресле, замечая, как на её шутку реагируют бледностью не только подружка Вера, для которой это был вообще первый осознанный полёт, но и тётя Лена.

Несмотря на то, что месяц перед вылетом Юля жила у Ивановых, и ёе берегли как хрупкую фарфоровую куклу, отчего-то в девочке созрела за это время неприязнь к отношениям в чужой семье. У соседей никто не приказывал, только предлагал, никто не выведывал, а только спрашивал, никто не ругался матом, даже просто голос не повышал. Юля с удивлением обнаружила, что когда тётя Лена накладывает девочкам в тарелки оладьи или жареную картошку, то не закусывает при этом губы и не стучит ложкой о край сковородки так громко, что звенит в ушах. Откровением стало и то, что оказывается, мужчины тоже умеют пылесосить, мыть раковину в ванной и даже вешать бельё на верёвку. Юля наблюдала за чужим бытом и так переживала от увиденного, словно её в жизни кто-то обманул, лишил чего-то, что составляет основу семейной жизни. И внимание Игоря к Лене было неподдельным, особенно когда женщина вдруг хваталась за спину: маялась поясничными болями. И просьбы Лены к Игорю не сопровождались кошачьим мяуканьем с целью получить деньги на покупку не только необходимых для дома продуктов, но и на дорогой крем или очередную пару итальянских полусапожек. Полусапожками на тонких каблуках и со «стеклянными» голенищами из синтетики тут тоже никто не страдал, а у Уховых их только в прихожей на полке стояло три пары для Гали и две для двенадцатилетней Юли, только без каблуков. Зато каждый вечер, возвращаясь домой, Вера без всяких криков и напоминания протирала обувь всех домочадцев специальными губками, пропитанными кремами разного цвета. Коробочки с ваксой и тряпки для чистки кожи до блеска лежали в аккуратно поставленном ящичке у входа. И не нужно было бегать по всему дому в поисках хотя бы куска салфетки, чтобы оттереть недельную грязь с голенища всё того же стеклянного итальянского сапога. А не найдя её, плевать на палец, тереть, потом нестись в кухню к мойке и отмывать руку.

Юля злилась на соседей, но на деле злоба была на что-то внутри самой себя: заложенное, привычное, от чего трудно было уже отказаться, несмотря на юный возраст. И, приземляясь в Барселоне, Юлечка Ухова практически знала, что несмотря ни на что, её родители – самые лучшие, хотя бы потому, что это они пригласили Ивановых, а не наоборот.

Отец встретил девочку спешным: «Привет!». Традиционные вопросы о делах и здоровье на ум Виктору в тот момент не пришли: Галя вот-вот должна была родить, её уже увезли в частную клинику, где койко-место в сутки стоили как месячная заработная плата половины персонала роддома на улице Пушкина, к которому Уховы были прикреплены в родном городе. Ухов злился на жену за расточительство: в Южном за четверть того, что предстоит уплатить за роды в Испании, можно было купить не только врача-гинеколога, а даже его душу. Про расходы на перелёт, дом, питание и съёмную машину Виктор вообще уже не говорил. Жалуясь Игорю по дороге из аэропорта, Виктор то и дело проверял мобильный телефон, лежащий в углублении у кресла шофёра: не отключился ли.

– Да, мужик, ты тут, смотрю, совсем покой потерял, – сочувствие Игоря было неподдельным.

Виктор тихо матернулся, отказывая себе в удовольствии выразить свои чувства полномерно, на растяжку, а может, просто оставляя это на потом, и показал на дорогу:

– Не, ну ты видел? Где по мировой экономике эта Испания, а дороги – масло на горячем тостере. И это мы ещё не во Франции; там автобан платный, но зато – просто зашибись. А у нас за Пашковку выехать нельзя, колдоёбина на колдоёбине, – последнее слово видимо уже не считалось грубым, поэтому произнёс его Ухов смачно. Девушки на заднем сидении кто сжался, кто захихикал. Вера искоса посмотрела на отца, не понимая, как он сносит в их присутствии грубости. Но Игорь был так увлечён пейзажем, что даже не отреагировал на сказанное. Виденные когда-то по телевизору или в журналах картинки проплывали мимо, как мираж. Очень хотелось, чтобы Виктор остановил машину, и все они вышли и потрогали руками толстые стволы пальм, посаженных зачем-то в странные кадушки. А ещё не терпелось выпить сервезы – испанского пива, попробовать креветок, выловленных прямо из моря. Иванов мечтал поесть салата из помидор и жёлтого сладкого лука, залитых бальзамическим соусом, настоящим, вязким, не разбавленным, оливковым маслом холодного отжима, тоже настоящим, не имеющим привкуса подсолнечника, и заправленных мелко нарезанным базиликом, не зелено-фиолетовым кубанским реганом, а прозрачно-зелёным, мягким, нежным. Желания Иванова избалованностью не отличались, отчего были легко выполнимы.

Закинув Лену с девочками в дом, мужчины сразу же отправились на маленький местный базарчик. Игоря удивляло всё: цены ниже их рыночных, русскоговорящие туристы, встречающиеся повсюду, жара, не тяготящая, а даже приятная, неразборчивый говор испанцев, вернее, каталонцев. Про национальный вопрос мужики проржались после первого же сделанного замечания. Бородатый толстячок, продавший им мясистый сладкий перец, походил ну, чем не на грузина, разбавленного абхазцем?

– А ещё про наших соседей говорят, что они разобраться в своих корнях не могут: да тут пол-Европы перепахано бывшим османским государством. Так что, турки вы все, граждане, турки и есть, – разъяснил Виктор очередному торговцу. Испанец, не поняв ни слова, заулыбался и стал расхваливать свой товар: эфирные масла и продукты гигиены из них.

– О, куплю Лене лавандового мыла, – Игорь отсчитал мелочь и сунул торговцу, – Она всю плешь мне проела, что надо его купить.

– Зачем? – не понял Виктор; мужики уже хряпнули по бутылочке пивка.

– Чтобы моли не было в шкафу. Ну, и для запаха.

– Зачем? – Виктор был такими хозяйственными заморочками не избалован.

– Как зачем? Представляешь, открываешь зимой шкаф, достаёшь полотенце, а оно у тебя лавандой пахнет. И сразу вспоминаешь, как классно ты отдыхал летом в Калейе. Виктор задумчиво потёр щёку горлышком от почти пустой бутылки.

– Ну, да…

С тех пор как Галя задалась целью любой ценой родить второго ребёнка, хозяйство в доме Уховых пошло по боку. Привыкнув в своё время к кухарке и домработнице, теперь, оставшись без них по причине экономической несостоятельности мужа, про чистоту и обеды Галина вспоминала только тогда, когда у мужа заканчивалась чистая одежда, пыль под креслами начинала летать по всему залу, а на кухне орал голодный Виктор. Сама Галя ела крайне мало, возраст давал знать, и замедленный с годами метаболизм после каждой неудачной беременности выпирал жировыми складками по бокам и на ягодицах. В момент этой последней беременности Гале было уже критических тридцать восемь лет. После родов женщина собиралась заняться диетами и ограничениями в еде незамедлительно, не теряя времени на вскармливание будущего ребёнка грудью. Отчего любые напоминания о необходимости готовить обед вызывали в беременной если не рвоту, то точно тошноту. В отсутствие мужа мать мучила Юлю бутербродами, а сама ела то ложечку тёртого с сахаром фейхоа, то довольствовалась глотком соевого молока, то заедала голод черенком от сельдерея. Юле, как молодой и растущей, таких пищевых наборов явно не хватало, отчего девчонка вечно покупала на карманные деньги то сладости, то печёности. В отсутствие дочери Галина терроризировала мужа, предлагая то пропущенный ужин, то лёгкий обед или диетический завтрак.