Живая Литература. Стихотворения из лонг-листа премии. Сезон 2010-2011 - Вадим Ковда

Рат-а-та-тат» —

Во тьме повторял его автомат.

А офицеры полиции произносили как эхо: «Позор, позор!»

Ласковая музыка, похожая на стоны ветра

В занавешенных окнах и распахнутых настежь дверях.

Пароходная труба без всякой пользы резонирует доносящийся

откуда-то вызов.

Пространство протягивает свой луч сквозь крыши домов,

В лабиринты улиц.

Кирпичи крошатся, стены оседают.

Душа Луи вылетела изо рта в виде котелка, сигары, коробки

Спичек и пыли, в которой он был распростерт.

Закройте окно у Доулана. У матери Луи тоже.

Засиженное мухами и тихо сходящее на нет утро понедельника.

Роберт Лоуэлл***(1917 – 1977)

В тюрьме

Завернутых в застиранный халат

По одному нас вводят в тесный дворик,

Где со стены взирает черный гомик,

И, смешанные с руганью, летят

Заигранные блюзы с балюстрад…

Рецидивисты с воем гнут решетки…

Нас взяли из туннелей, от лопат,

От готовальни, от кирки, от щетки

И заперли. На сколько лет? Еврей

Забыл все заповеди. Дни поста

За Гарлем свой лишь помнит.

Ночь. Тщета.

Но чем сильней власть возраста и тьмы

Гнетет Адама, тем, видать, скорей

Кузнечик-страх пропилит дверь тюрьмы.

Фрэнсис Вебб***(1925 – 1973)

Старухи

Пора высаживаться. Из объемов, масс,

Из роста, возраста, призванья, пола…

Воскресный день. Плывут изгнанницы-суда,

Бесформенные тучки, как летучий газ,

Все что-то нюхающие на руинах мола.

Сын, муж, любовник встали на свои места —

Пора страстей прошла. Покой и пустота.

Они в приемных ждут. Архаика одежд,

Стекло для чтения и минимум фразерства.

В их атмосфере всяк летуч как метеор;

Напыщенность и блеск – и никаких надежд;

Их воздух – весь наш век расчетливый и черствый.

Скрыть суть – вот для чего заводят разговор.

Закону одному подвластны все места.

Пасет свои стада гордыня-пустота.

И вдоль, и поперек успели истоптать

Стада и пастухи планету,

Которую жара и кашель растрясли.

Но тяжести закон их будет опускать

К оградам и стогам, к трудам тяжелым лета,

Коробкам сладостей, что детям привезли,

Заштопанным чулкам – все встанет на места.

Стада твои мычат и блеют, пустота.

Ее лицо – земля в пожарах катастроф,

Когда с небес, как дождь, свергаются кометы

И мегатонный взрыв во лбу горит свищом —

Стальной плитою смерть закроет этот ров.

Мужчина побежден, друг минерала, цвета,

Мелодии – всего, что почитает злом

Его пигмейка мать. Пора менять цвета.

Расторгли договор земля и пустота.

Накупят и тряпья, и хлеба, и одежд

Для универсума. И на костер событий

Для взрыва нового доставят огонька.

Неправда, что от них родился свет Плеяд.

Взгляните им в глаза. Теперь во тьму взгляните.

Так было, есть и так пребудет все века.

Она взрастет везде, поскольку все места

Равны для старости, – была бы пустота.

Джон Рассел Херви***(1889 – 1958)

Мертвый путь

По вечерам, когда в полях войны

Невысохшая кровь еще дымится,

Я очень часто думаю об Йитсе.

Как он умел взглянуть со стороны

На этот ад! Он шел своим путем

Всегда один через бескрайность морга,

И ангел задевал его крылом,

Иль дух немой из книги Сведенборга.

Ему казалось, северный спирит

Глядит на танец призрачного пира

И тонкая стеклянная рапира

В густом дыму таинственно звенит.

Он говорил военному врачу,

Что белокрылым ангелом он ранен…

На то он был поэт. Но я хочу

Смотреть на вещи как простой крестьянин

И чувствовать, как чувствует земля.

Мне безразличны ангелы и черти,

Я, право, звать не стану «маской смерти»

Цветы в садах и тихие поля.

И, возвратившись с похорон друзей,

Бухгалтерскую книгу я открою,

Прикидывая урожай полей

Недавней перепаханных войною.

Хильда Дулитл***(1886 – 1961)

Лета

Ни кожа, ни руно не защитит от ветра,

Ни алый плащ, ни кров

Из древесина кедра,

Ни кроны молодых лесов;

Ни можжевельнику не наклониться

К твоим ресницам, ни бутонам роз;

Болотная не встрепенется птица,

Не распоется дрозд.

Ни легкий вздох, ни слово, ни движенье

Тебя не встретит в холоде ночном —

Тебя подхватит темное теченье,

Не спрашивая ни о чем.

Уильям Олингхэм***(1824 – 1889)

Эльфы

Не ходи, охотник,

В горы через брод:

Там гуляют эльфы —

Маленький народ:

В курточках зеленых

Шествуют гуськом,

В шапках красных с белым,

Точно снег, пером.

Водоросли в речках

Испекли блины.

Там живут в довольстве

Горных фей сыны.

В озерках стоячих

Братья их живут —

Жабы, как собаки,

Дом их стерегут.

А король их старый

На большой горе —

Ум его в тумане,

Кудри в серебре.

Речку он по тучам

Может перейти,

И от нас до Росса

Час ему пути.

В холоде и мраке

Ледяных ночей

Он пирует с феей

Северных огней:

Пленница из плена

Убежать смогла,

Но друзей и близких

Дома не нашла.

В плен ее вернули,

Спать она легла —

Будят не разбудят,

С горя умерла.

Положили эльфы

Умершую в пруд —

Ожила и стала

Королевой тут.

В пустошах, на скалах

Колкие кусты

Вырастили эльфы,

На кустах цветы.

Кто по злобе вырвал

Кустик из земли,

Те в своей постели

Острый шип нашли.

Не ходи, охотник,

В горы через брод:

Там гуляют эльфы —

Маленький народ:

В курточках зеленых

Шествуют гуськом,

В шапках красных с белым,

Точно снег, пером.

Филип Френо***(1752 – 1832)

Стансы при виде деревенской гостиницы, разрушенной бурей

Где громоздятся днесь руины,

Вакхический был прежде храм;

Туда стремился гость чужбины,

Тревоги забывал он там.

И купол полыхал хрустальный,

И скорбь казалась далека.

Теперь лишь ворон там печальный,

Мышей летучих облака.

И жрица мертвого ковчега

Над славой попранной скорбит:

Ее фарфор белее снега

Разбит, бокал с вином разбит.

Хозяин доброго приюта,

Гостей встречавший много лет,

Не шлет сегодня почему-то

Усталым путникам привет.

Последний столб твердыни древней

Во прах низвергнуться готов —

Падут и крепость и харчевня

Под страшным натиском годов.

Там нимфы нежные блистали

И виночерпий молодой,

Уж нет их и следы пропали,

Не видно чаши круговой.

Давно ли мы в заздравном гимне

Жизнь славили – где та пора?

Где ты, король беседы зимней?

Где ты, что пела нам вчера?

Увы! Не дремлет больше Хлоя

На мшистом ложе меж камней,

Холодных стражей леса хвоя

Не возвышается над ней.

Где Хлоя? Все прошло, что было,

Глухая тишь над всем царит,

И никогда очаг остылый

Радушьем нас не одарит.

Вы, бури, вволю бушевали,

Срывали крыши вы с домов,

Из петель двери вырывали,

За кровом сокрушали кров.

Так наконец смирите ярость,

Пусть заново отстроят храм,

Чтобы в стенах его под старость

Испить хмельную чашу нам.

(С английского)

Кнут Гамсун***(1859 – 1952)

Остров в шхерах

Гляжу из лодки

На остров в шхерах,

На цвет зеленый

Лугов прибрежных;

Схожу на берег —

Цветы не сводят

Глаз изумленных

С меня и нежных.

И вот цветут они

В моем сердце,

И нет их краше

На белом свете;

Они беседуют,

Шепчут странно,

Смеются, кланяются,

Как дети.

Как знать? Быть может,

И я когда-то

Цветком был белым

Между цветами —

Недаром трепет

Воспоминаний

Я ощущаю,

Цветы, пред вами.

К плечу склоняюсь

Я головою,

Далеких грез

Надо мной туманы,

И ночь, сгущаясь,

Меня качает

Волною моря,

Волной нирваны.

Снег

Второй уже день на дворе снегопад.

Крыша к земле осела,

Изгородь плащ надела,

Снегирь ни зерна не найдет в кормушке —

Стоит с сугробиком на макушке,

Как папа в одежде белой.

Подлеска в новом плаще не узнать.

Снег на окне избушки,

И на крыльце, на опушке…

Легендой дохнуло в краю заметенном,

Открытые корни подобны драконам,

Посбиты ветром дерев верхушки.

Мороз, что Креститель, идет по лесам,

Дорогие перемеряя

И новые проторяя:

Чернею глаза, как орехи лесные —

Бесшумно вершит он пути потайные,

Себя узнать не давая.

День ясен, лишь ветер сбивает с пути —

Разбойник высокогорный,

И лес принизился черный

От снежных клоков на сучках древесных,

Деревья качаются в чащах окрестных

В белых серьгах узорных.

И, настом перистый снег сковав,

Мороз, как огнь, обжигает

И кожу тебе вздувает;

Рисует на стеклах кресты, опахала,

Свистит по дорогам, как бог обуялый,

И ставни с петель срывает.

Слышно, как поздний бормочет ездок:

«Кто в стороне от дровен

Мчится со мною вровень?»

И дальше мчится, уже засыпая.

Клубится, качается даль золотая,

Голос невнятен, образ бескровен.

Место погребения

Не дай мне, Боже, последних дней

Среди подушек и простыней,

Среди слез, скорбей и унынья.

Заблудиться дай мне в лесу густом

И упасть бездыханным в месте таком,

Где никто не бывал доныне.

Я сын твой, лес, и уж как-нибудь

Меня ты проводишь в последний путь,