Счастье потерянной жизни - http://horoshoe.info

Часто мучимые голодом пленные решались на самовольный выход за колючую проволоку в город, подкапывая или разрезая ее почти на глазах часового. Такие подвиги назывались "ушел на спацыр" или "на шпацир". Местное население было строго лимитировано в питании, кроме того, воровитый характер русских настраивал многих жителей против них. Лишь немногим удавалось благополучно возвратиться с печеньем, галетами и прочим выпрошенным добром.

Возвращались пленные открыто, через проходную, и почти беспрепятственно. "На шпацир" Петр ходил изредка, но всегда удачно. Трудность заключалась лишь в том, что по возвращении в зону начиналась большая борьба с самим собой. Голод неудержимо влек к принесенной добыче. Но что такое две-три пачки галет или печенья для изголодавшегося человека? И, руководствуясь остатком сознания, Петр шел на лагерный "базар", чтобы променять это лакомство на кусочек хлеба. Нередко приходилось с грустью возвращаться в барак, поскольку не находилось меновщиков. Если же и находились, то часто к тому моменту за пазухой оставалось от пачек лишь несколько штучек, остальное было постепенно вытянуто оттуда голодным нетерпением.

В праздники, по местному обыкновению, после утреннего богослужения добродетельные женщины приходили из города к проволочной ограде, и часовые разрешали им передавать передачу. Едва ли можно себе представить, что происходило там при многотысячной массе голодающих! Следует только сказать, что и те и другие чаще всего расходились после такой передачи со слезами. Таковы были будни и праздники пленных в концлагере.

В первые годы войны (1914-1916) иногда приходили посылки из Красного креста, но при их раздаче военнопленным доставалась лишь незначительная доля. Громко, во всеуслышание по баракам высказывался ропот: "Царь-батюшка с господами забыли про нас, пируют, пропивают вшивую Россию, поэтому мы и умираем здесь, никому ненужные". Однажды вечером Петр, проходя мимо большой группы военнопленных, заинтересовался: что здесь такое, о чем говорят?

В центре внимания был мужчина лет сорока с выразительным и умным лицом, судя по произношению - из деревенских, и спокойным голосом рассказывал следующее:

- К тому времени было объявлено заседание Государственной Думы, для чего в Петроград стеклось множество господ всяких званий, чинов и рангов. В том числе был приглашен от народа из нашей волости почетный гражданин Яков Григорьевич Чистяков. Ему указали по его мандату место, рядом с которым размешались губернские господа. Яков подошел, помолился про себя и, почтительно раскланявшись с окружающими, сел. Зал заседания заполнили представители русской знати: генералы, адмиралы, помещики, фабриканты и прочие знатные и великие люди в разном облачении и разного обличья; усы и усики, бороды и бородки, бакенбарды, чубы и лысины, ленты и ордена, монокли и очки, золото и драгоценности - все сверкало от изобилия света в зале.

После продолжительного шума и людского гомона, когда все заседатели заняли свои места, председательствующий колокольчиком водворил в зале полную тишину:

- Господа! - начал он, - из многих вопросов государственной важности нам прежде всего надлежит разрешить первый и самый важный: сегодня наша великая держава, кроме внешней опасности от изнурительной войны с немецкой империей и ее союзниками, стоит еще и перед внутренней нарастающей опасностью от народных волнений, происходящих по городам и селам империи. Сегодня один вопрос, требующий немедленного решения: что делать?

После этого вступления один за другим выходили знатные люди нашей империи и произносили речи. Одни предлагали сократить налоги, другие увеличить; одни - повысить жалование, другие отрицали это; некоторые требовали увеличить жандармские корпуса, полицию, привлечь армию к внутренней охране порядка, ввести более строгие законы и многое, многое другое. Два дня взволнованно гудел зал заседаний Государственной Думы, но из всех предложений не находилось ни одного достойного общего одобрения. К концу третьего дня один из почетных депутатов в губернаторском чине, сидевший позади Якова Григорьевича, встал и огласил:

- Господа! В течение этих двух с половиной дней мы слышали высказывания известных нам знаменитых особ, но ни одно из них не заслужило всеобщего одобрения. Я предлагаю дать слово представителям непосредственно от народа и конкретно указываю на личность почетного гражданина моей губернии Якова Григорьевича Чистякова.

Весь зал обернулся в сторону Якова Григорьевича и громкими, продолжительными рукоплесканиями подтвердил предложение генерал-губернатора. Яков Григорьевич встал с каким-то свертком в руках, неторопливо вышел из рядов и поднялся на трибуну. Его простое, но выразительное лицо, окаймленное черной окладистой бородою, выражало спокойствие и невольно располагало к себе.

- Господа! Что я по сравнению со всеми вами и что могу сказать вам после высказанных многочисленных речей? Ведь я всего только простой русский мужик от сохи.

Зал повторил свое расположение оратору еще более громкими и продолжительными рукоплесканиями. В это время Яков Григорьевич достал из своего сверточка Библию и, открыв ее, что-то коротко проговорил про себя.

- Ну что же, если вы настаиваете на том, чтобы я высказался, то мы прежде внимательно послушаем, что скажет нам Господь через Свою святую Библию.

Голоса восхищения и одобрения послышались в зале в ответ на выступление Якова Григорьевича. Внятно и громко он прочитал историю Самсона: как он родился, как возрастал, как всякими путями мстил он врагам-филистимлянам за свой народ. Потом как Далида обольстила его, обманула, остригла волосы головы его, в которых была сила его, и как потом враги выкололи ему глаза и заставили Самсона крутить у них мельничные жернова. Как потом, через томительные годы, волосы у него отросли и он опять почувствовал приток непомерной силы. В это время его господа в великом множестве собрались во дворце на пир. И когда они беззаботно пировали, слепого Самсона подвели к главным столбам, на которые опирался весь дом. Самсон помолился Богу своему, чтобы Он помог отомстить врагам за слепоту его, сдвинул столбы с места; своды и стены здания рухнули на пирующих. Погибли все враги Самсона и он с ними.

На этом остановился Яков Григорьевич. Весь зал с затаенным дыханием глядел на него. Он, осмотрев всех вокруг, решительно и громко закончил:

- Самсон - это темный, необразованный, слепой русский народ; филистимляне - это вы, господа... (У-у-у - пронеслось по залу.) Это вы выкололи ему глаза, лишив его образования, и, выколов глаза, заставили крутить для вас жернова! - продолжая, говорил Яков Григорьевич. - И вы не заметили, как и откуда выросли волосы у Самсона, то есть выросла скрытая сила в народе. И он теперь рвется, подошел уже к устоям, на которых зиждется наша империя. А вы, господа, пируете с женами и детьми вашими, тогда как вверенный вам Богом народ от нищеты, эпидемий и голода изнывает, забытый вами в селах и городах, во фронтовых окопах и во вражеском плену. Выхода нет, господа! Империя обречена Богом на крушение, и в этом Бог определил вам возмездие! - закончил Яков Григорьевич. Буря рукоплесканий сопроводила его на место.