Соня рапортует - Вернер Рут

Проблема конспирации стала пронизывать всю мою личную жизнь. Рольф, который презирал шанхайское буржуазное общество, в политическом отношении стал мне ближе. Его взгляды на китайский народ были с самого начала правильными и позитивными. Однако, когда еще до знакомства с Рихардом я сказала Рольфу, с каким нетерпением я хочу заняться партийной работой, он настоятельно просил меня отказаться от этого. Он говорил, что занимается созданием материальной основы нашей жизни в чужой и сложной стране, поскольку чувствует себя ответственным за меня и будущего ребенка. По его словам, я неправильно оцениваю свои силы, считаю себя сильнее, чем я есть на самом деле. Жестокость и зверства по отношению к коммунистам, если это меня коснется, я не смогу выдержать. Я не представляю себе, продолжал он, что будет значить для меня ребенок. «Я никогда тебе ничего не запрещал, – говорил он, – ни в чем не ограничивая твою свободу, но теперь вынужден настоять на своем». Уже в ходе этого спора, который взволновал меня так же, как и его, я решила, что если я получу связь с партией, то ничего не скажу об этом Рольфу. Я сочла также необходимым сразу же информировать об этом разговоре Рихарда. Он был удивлен, поскольку наверняка слышал от Агнес о Рольфе лишь хорошее, и это соответствовало истине. Этическим принципом нашего брака была честность: лучше причинить боль, чем что-то утаивать или лгать. Мы считали само собой разумеющимся, что порядочные люди должны так жить.

Теперь же для меня все изменилось. В течение трех лет нашей жизни в Шанхае Рольф не знал, что наша квартира использовалась для нелегальных встреч и что длительное время в шкафах были спрятаны чемоданы с информационным материалом. Он не знал ряд товарищей, бывших моими близкими друзьями, и если они с ним встречались, то лишь под видом коммерсантов – в его присутствии я также должна была обращаться с ними как с коммерсантами. Я не могла с ним говорить ни о людях, которые были мне дороги, ни о работе, составлявшей содержание моей жизни.

Когда мне было девятнадцать лет, я писала Юргену о своих политических разногласиях с Рольфом: «В такие моменты он для меня чужой, на прощание мы даже не пожали друг другу руку».

Сейчас ситуация приобрела шоковый характер и отразилась на нашей совместной жизни. Мою реакцию можно лучше понять, если вспомнить о суровом характере нелегальной работы в Китае или о временах нацизма в Германии. Я принимала участие в движении Сопротивления, а спутник моей жизни отговаривал меня от этой борьбы и устранился от нее.

По отношению ко мне Рольф вел себя ровно и деликатно; в последующие годы, надеясь сохранить семью, он смирился с разлуками и сложными обстоятельствами, обусловленными моей работой.

В Шанхае Рольф был поверхностно знаком с членами нашей группы Ханом и Венгом как с моими преподавателями китайского языка. Большего он о них не знал.

У Хана было подвижное лицо. Сотни раз за день он отбрасывал со лба свои длинные волосы. Это был темпераментный, схватывающий все на лету человек. Эти качества способствовали установлению между нами хорошего контакта. Венг отличался медлительностью и основательностью. Я поражалась его способностью работать методично, на научной основе. Я этими качествами не обладала.

Во время занятий языком я читала орган Коминтерна «Международная пресс-информация» с Ханом по-немецки и Венгом – по-английски. Оба занимались очень прилежно. О Венге я писала домой.

27 мая 1931 года

«…Я в совершеннейшем восторге от обоих моих китайских студентов. Не в том дело, что они мне слишком много дают, просто очень заманчиво научиться говорить по-английски с таким очаровательным преподавателем. Он, правда, говорит очень плохо по-английски, потому мы и занимаемся часами, но достаточно хорошо, чтобы понять, насколько это умный и приятный человек».

11 ноября 1931 года

«…Сегодня вечером придет мой учитель Венг, с которым раз в неделю я беседую о Китае. Он сейчас написал книгу о реквизициях, которые солдаты правительственных войск производят в сельскохозяйственных областях. Книгу он подарил мне с приятным посвящением. Прочитать ее я, разумеется, не могу. Его устный рассказ о содержании книги очень интересен. Речь идет о колоссальных средствах, которые подчистую изымаются у крестьян. Один товарищ перевел эту книгу на немецкий язык. Получилось 100 страниц – примерно брошюра…»

«…Была вчера на свадьбе у Венга. Накануне мы поинтересовались, сколько будет гостей, на что он ответил: «Очень просто – только родственники, 130 человек». Мы приехали, и я с ужасом увидела, что мой хороший и простой человек Венг – во фраке. Он надел «иностранную одежду», чтобы таким образом избежать длительной китайской церемонии. Далее все происходило очень просто: никакого официального лица не требовалось, бумага была подписана свидетелями и передана на хранение семье. Профессор Янг был свидетелем и очень мило выглядел в своем «ишан»[16]. Китайская кухня была чудесной. Во время еды его друзья выходили из-за стола на сцену: один пел, другой играл на губной гармонике. Родственники привели с собой кучу детей, которых надо было накормить и перепеленать. Другие же оживленно тараторили и были от всего в восторге».

Работая в Государственном институте социально-экономических проблем, мои учителя имели возможность показать и разъяснить мне такие вещи, которые иностранцам, как правило, было нелегко заполучить.

15 декабря 1931 года

«…Совершили чудесную поездку за город с половины девятого утра до половины третьего дня. Было очень холодно, мы ехали час до китайской деревни Минг-он, зашли сразу же, чтобы согреться, в чайную для кули, где пили горячий чай и ели орехи. Затем мы пошли в соседнюю деревню, женщины которой склеивали зимой спичечные коробки. Мы посмотрели, как они работают. За одну тысячу коробков они получают 30 купферов, что соответствует 15 пфеннигам. За день, при 14-часовом рабочем дне, они делают 1300 коробков».

11 января 1932 года

«…Рано утром в субботу я с Ханом поехала в Уси – город по дороге на Нанкин с населением 150 тысяч человек, известный своей хлопчатобумажной и шелковой промышленностью. Вагон третьего класса был переполнен – не очень-то обычная форма поездки для иностранцев, зато вдвойне интересно…

…Как собирают хлопок на больших, как бы покрытых снегом полях, мы уже часто наблюдали в окрестностях Шанхая. Теперь мы видели наполненные хлопком джонки у причалов фабрики…

Наиболее интересное в производстве хлопчатобумажной пряжи я могла видеть лишь мельком, так как в значительно большей мере меня интересовали работницы.

На хлопчатобумажной фабрике «Лишин» занято две тысячи рабочих, из них полторы тысячи женщин и сотни две детей. Рабочий день – 12 часов. Для женщин и детей предусматривается перерыв. Рабочие-мужчины работают без перерыва. Едят здесь же у машины во время работы. Возраст большинства женщин – от 16 до 22 лет. Их зарплата – от восьми до двенадцати марок в месяц. Страшно было смотреть на детей, многим из которых не больше десяти лет, работающих в раскаленном помещении и при оглушающем грохоте.

Дети, возраст которых был где-то между возрастом Рени и Пчелки[17], работали по двенадцати часов в день. Я видела, как они едят, стоя возле машины. В течение двух минут они постоянно отставляли миску с рисом, чтобы перевести рычаги или связать нить.

Фирма построила двухэтажные домики, вытянутые в ряд. Один рабочий показал нам свое жилище. Как и другие, это была пустая камера, где можно было поставить две кровати… Его семья состоит из пяти человек. За жилье надо платить полторы марки в месяц. Его дети работают уже с десяти лет. Первые полгода они числятся учениками и не получают ни пфеннига. Если выясняется, что они для работы подходят, то в дальнейшем они получают от 15 до 20 пфеннигов в день (если не подходят, их выбрасывают на улицу без какой-либо оплаты). В месяц на фабрике бывает два-три свободных дня – в зависимости от загрузки фабрики. Эти дни, конечно, не оплачиваются. Воскресенье – рабочий день».

Письмо большое, на нескольких страницах, рассказывающее о посещении шелковой фабрики, где дети лежали на полу прямо возле машины, а их матери голыми руками выхватывали коконы шелка из почти кипящей воды.

«Затем мы совершили еще вечернюю прогулку по улицам. Весь город окружает городская стена с четырьмя большими воротами, которые каждую ночь в 12 часов закрываются. Вне черты города многие люди ютятся в соломенных хижинах – крестьяне из голодающих провинций и безработные. В Уси из 48 шелковых фабрик работают лишь четыре. Причина – японская и итальянская конкуренция, повышение тарифов на ввоз в Америку, общее экономическое положение в мире…».

Так Хан и Венг помогали мне увидеть все своими глазами, познать Китай и его проблемы.