Французская одноактная драматургия - Жан Ануй

Жан. Как ты, мой ангел…

Сюзанна. Дорогой автор, ваше угощение откладывается до завтра…

Драматург. Тогда, мои голубки, я вас провожу хотя бы до машины. Я хочу сказать, что мои критические замечания, которые я сейчас высказал…

Сюзанна (прерывая его). Вы были совершенно правы. За исключением того, что касалось тебя, мой дорогой… Я нахожу, что в роли Жана он проявил и силу, и глубину… поистине исключительные. Что касается Стоваины, не могу судить… Может быть, вы и правы, что слишком много материнского… Но знаете, что я скажу? Только, пожалуйста, не обижайтесь! Если я буду играть иначе, до публики не дойдет. Поверьте моему опыту, дорогой: я играю эту роль единственным приемлемым для публики образом. Во всяком случае, уж в чем вы не можете упрекнуть меня — что я мельчу свою героиню… Мне думается… Я это говорю не потому, что напрашиваюсь на комплименты, вы прекрасно понимаете, что я выше этих мелочей… Мне думается, что я привнесла в роль какое-то третье измерение, если хотите, элегантность, артистическое достоинство… Вы понимаете меня? Вы создали роль, я создала женщину… Вы уловили смысл…

Драматург (ошеломленно). О! Да-да… Вы просто изумительны…

Сюзанна. А вот что касается девочки… я думаю, вы отчасти правы. Она суховата. Я никогда не критикую своих партнеров, вы знаете. Я это говорю в ваших же интересах… Вам бы, может быть, не мешало с ней уединиться еще до генеральной и объяснить, в чем заключается женское обаяние, широта души… Что значит играть нутром, обнажаться, душу вкладывать, всю себя… Ах! Я знаю, это нельзя сымпровизировать… Заметьте, она очаровательна и играет верно… Но одной струны ей не хватает… чувствительности! Никогда публика не поверит, что она может играть Арикию… Пет, большой актрисой ей не быть…

Жан (робко). Не сгущаешь ли ты краски…

Сюзанна (саркастически). Ну для тебя, конечно, она просто молода, красива, прелестна и, следовательно, гениальна… Ты думаешь, я не вижу! Стоит ей открыть рот — и ты млеешь. Смотреть смешно… В конце концов, мой дорогой автор, вы — психолог, скажите откровенно: что вы о ней думаете?

Драматург (в затруднении). Мне кажется, что опа…

Сюзанна. Молода, это ясно. Но кроме…

Драматург (снисходительно). Приятна.

Сюзанна. Приятна… приятна. Из чего вы делаете этот вывод? Из того, что у нее ребенок? Я могла бы их иметь дюжину, если бы захотела…

Драматург. Но я и вас тоже нахожу очень приятной.

Сюзанна. Меня? (Нервно смеется.) Это все, что вы могли сказать? Браво! В полете воображения вам не откажешь! За тридцать лет критики называли меня потрясающей, гениальной, бесподобной, щедрой… И это еще не самое хвалебное… Меня сравнивали с великой Сарой, с Элеонорой Дузе… А вы… вы находите меня «приятной»!

Драматург (огорченно). Я хотел сказать, что вы тоже приятны… то есть, приятны… сверх всего остального.

Сюзанна. Мой дорогой, вы нас убиваете. Мы играем вашу пьесу, которая и гроша ломаного не стоит, которую даже «приятной» нельзя назвать, мы готовы отдать ей все наши силы, весь наш талант, и единственное, что вам приходит в голову, — отпускать комплименты статисточкам, которых не взяли бы в толпу даже в оперетте! Так что ж! Раз уж она так хороша, отдайте ей все роли… Мы оба не будем играть. Уступим ей дорогу. Заявляю категорически, что я не считаю себя достаточно «приятной», чтобы играть вашу пьеску! И ради того, чтобы быть «приятной», не хочу выглядеть идиоткой! «Приятная»! Это переходит все границы! Если бы вы сказали, что она талантлива или красива, ну, это я, на худой конец, допускаю! Но — «приятна»!.. Это слишком, мой любимый… Оставим нашего дорогого автора, ему есть над чем подумать… Перед ним еще целая ночь, чтобы подобрать других актеров… среди «приятных» ему. Прощайте, мсье. Ну пошли, я спать хочу.

Драматург (на ухо Жану). Вы считаете, это окончательно?

Жан (полушепотом). Не сходите с ума! Берегите нервы! Завтра она и не вспомнит, о чем говорила. В субботу вечером мы обычно ссоримся, чтобы все воскресное утро мириться. Эта игра уже традиция. Вы подвернулись под руку и попали в нашу игру. Значит, завтра в два, в костюмах. Спито спокойно! И заранее постарайтесь смириться с выходками актрис, ода без этого не могут… Иначе, поверьте, вам будет трудно на драматическом поприще…

Сюзанна. Ну? Ты идешь?

Жан. Бегу.

Жан Ануй

Оркестр

Jean Anouilh — L’ORCHESTRE (1962)

Действующие лица:

Патриция, первая скрипка.

Памела, вторая скрипка.

Мадам Ортанс, контрабас и директриса оркестра.

Сюзанна Делисиас, виолончель.

Эрмелина, альт.

Леона, флейта (она немного горбата).

Пианист.

Мсье Лебонз.

Официант.

Доктор.

Из-за занавеса доносится веселая музыка. Занавес открывается. Перед нами — женский оркестр, выступающий на эстраде кафе курортного городка. Зал не виден. Оркестрантки одеты в полувечерние платья; их стремление принарядиться выдает дурной вкус.

Спиной к зрителям, за роялем, сидит худощавый невзрачный Пианист — вначале его даже трудно заметить. У края эстрады на пюпитре выставлена планшетка с цифрой «3».

Музыка смолкает. Оркестрантки тут же начинают разговаривать.

Патриция. Потом я мелко рублю лук и ставлю его тушить. Но не больше чем на десять минут! Когда подливка готова, рожу телятину на мелкие кубики…

Памела. Я кладу лярд.

Патриция. Позвольте вам заметить: в пуатвинскую запеканку лярд никогда не кладут.

Памела. А я кладу.

Патриция (поджимая губы). Тогда это не запеканка, а варево для кошек. Я родилась в Лудене!

Они отдают свои ноты подошедшей мадам Ортанс.

Памела. Чем гордиться! Я родилась в Батиньоле!

Патриция (едко). О! Париж!

Мадам Ортанс, собирая ноты, проходит перед Сюзанной Делисиас, которая украдкой вяжет, пряча вязанье за своей виолончелью.

Мадам Ортанс (тоже продолжает прерванный разговор). Три нет ли лицевые, две изнаночные, потом три спускаете и повторяете снова.

Сюзанна Делисиас. Это японская резинка.

Мадам Ортанс. Нет. В японской резинке, моя дорогая, одна нет ля изнаночная, а у меня две лицевые.

Сюзанна (с ядовитым смешком). Вы меня извините, конечно, но если вы делаете один накид, то в вашей резинке остаются просто-напросто две изнаночные нет ли! И для мужского свитера это совсем но подходит.

Мадам Ортанс. Это уж как кому нравится. Но японская резинка — слишком избито.

Эрмелина (заканчивая разговор с Леоной). Тогда я ему говорю: «Эдмон, безнаказанно так мучить женщину нельзя!»

Леона. А он что?

Эрмелина. Выругался.

Мадам Ортанс (заигрывает с пианистом, продолжая свой обход). А вы, мсье Леон, как всегда, витаете в облаках! Ну! Где ваша «Игра сновидений», а то мы опять запутаемся с партитурами! Вот мечтатель! Мне кажется, у вас стало больше перхоти.

Пианист. У артистов всегда перхоть.

Мадам Ортанс. Почему вы не попробуете «Папский бальзам», как я вам советовала?

Пианист. У него какой-то пряный запах. Мне кажется, мужчине не идет.

Мадам Ортанс (с улыбкой). Когда я познакомилась с мсье Ортансом, он им пользовался. А я могу похвалиться, что за двадцать лет замужества никакую женщину так не любили, как меня! Ах! Женщине о большем нечего и мечтать!

Пианист (скромно). Он был скрипач. А скрипачи…

Мадам Ортанс (значительно). Встречаются и пианисты с огненным темпераментом…

Пианист (по-прежнему скромно). Пианисты реже.

Мадам Ортанс относит ноты к столику в глубине эстрады, на котором лежат стопки партитур.

Сюзанна Делисиас (откладывает вязанье и отставляет виолончель, встает и подходит к пианино). Она опять за свое?

Пианист. Да мы просто поговорили.

Сюзанна Делисиас. Если вы не скажете ей, чтобы она замолчала, я сделаю это сама.