Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи - Лев Гумилёв

Первая ипостась – Тэмуджин, человек злой, трусливый, вздорный, мстительный, вероломный.

Вторая ипостась – Чингисхан, государь дальновидный, сдержанный, справедливый, щедрый.

В самом деле, Тэмуджин как личность с первого момента кажется антипатичным. Его отец говорит его будущему тестю: «Страсть боится собак мой малыш» [66, § 66]. Болезненная нервность ребенка автором подается как трусость, т.е. самый постыдный порок военного общества.

Когда Чарха рассказывает ему об уходе улуса, Тэмуджин плачет [Там же, § 73]. Это вполне человечная черта, но ее можно было бы опустить, говоря об объединителе страны.

Во время набегов тайчиутов и меркитов Тэмуджин не принимает участия в организации отпора, и Борте, молодая любимая жена, сделалась добычей врагов только вследствие панического настроения мужа [Там же, § 103]. Молитву его на горе Бурхан также нельзя считать проявлением благородства как по содержанию, так и по стилю.

Тэмуджин говорит: «Я, в бегстве ища спасения своему грузному телу, верхом на неуклюжем коне… взобрался на [гору] Бурхан. Бурхан-халдуном изблевана жизнь моя, подобная жизни вши. Жалея одну лишь жизнь свою, на одном-единственном коне, бредя лосиными бродами, городя шалаши из ветвей, взобрался я на халдун. Бурхан-халдуном защищена, как щитом, жизнь моя, подобная жизни ласточки. Великий ужас я испытал» [Там же, § 103].

Действительно, опасность была велика, но Хасар, Белгутей, Боорчу, Джэлмэ подвергались такому же риску и все-таки держались мужественно. Однако, выпячивая трусость Тэмуджина, автор незаметно для себя проговаривается, что как тайчиуты, так и меркиты ловили только Тэмуджина. Надо думать, что автор опустил описание его качеств, более неприятных врагу, чем трусость.

Автор не останавливается на этом. Он приписывает ему порок, не менее позорный в условиях XII в., – непочтение к родителям и нелюбовь к родным.

Тэмуджин из-за детской пустячной ссоры убивает своего брата Бектера, подкравшись сзади. Отношение автора сказывается в словах матери Тэмуджина, гневно сравнивающей своего сына со свирепыми зверями и демоном [Там же, § 76, 77, 78]. Но эти слова не могла сказать императрица Оэлунь, так как в числе животных назван верблюд. Известно, что в XII в. монголы почти не пользовались верблюдами, они получили их в большом количестве после тангутского похода в виде дани. Поэтому можно с уверенностью сказать, что этот монолог был сочинен не в XII, а в XIII в. Когда же Тэб-Тенгри наклеветал на Хасара, Чингисхан немедленно арестовывает его и подвергает унизительному допросу, который прекращен только благодаря вмешательству матери. Однако Тэмуджин не перестает обижать Хасара, чем ускоряет смерть своей матери [Там же, § 244, 246].

Автор не упрекает Чингиса в гнусном убийстве Тэб-Тенгри, но подчеркивает небрежение его к брату Отчигину [Там же, § 245, 246]. Наконец, дядя его Даритай обязан жизнью, а дети Джучи, Джагатай и Угэдэй – прощением только общественному мнению, т.е. заступничеству нойонов, с которыми хан не смел не считаться.

Подозрительность и злоба сквозят также в эпизоде с Хулан, когда верный и заслуженный Ная подвергся пытке и чуть было не лишился жизни из-за несправедливого подозрения [Там же, § 197] в прелюбодеянии с ханшей.

Злоба и мстительность Чингиса специально подчеркнуты автором в описании ссоры с джуркинцами на пиру, когда пьяную драку он раздул в распрю [Там же, § 130, 131, 132]. А последующая расправа с Бури-Боко, подлинным богатырем, своим вероломством шокирует даже самого автора, привыкшего к эксцессам. Этот эпизод передан сухо, сдержанно и брезгливо [Там же, § 140].

Даже женщины-ханши чувствуют отвращение к личности героя повествования. Пленная Есугань, став ханшей, ищет предлога уступить место другой и подсовывает мужу свою сестру, а эта последняя, волей-неволей мирясь со своим высоким положением, продолжает тосковать о своем женихе, нищем изгнаннике [Там же, § 155, 156].

Конечно, все это могло произойти в действительности, но интересно, что автор старательно собрал и записал сплетни ханской ставки, тогда как более важные вещи им опущены.

Согласно «Тайной истории», в военных действиях Тэмуджин не проявляет талантов. Набег на меркитов – дело рук Джамухи и Ван-хана [Там же, § 113], битва при Далан-Балджиутах была проиграна, битва при Койтене получила благоприятный оборот лишь вследствие распада античингисовской конфедерации; разгром кэрэитов осуществил Чарухан; диспозицию разгрома найманов составил Додай-черби [Там же, § 193], а провели ее Джэбэ, Хубилай, Джэлмэ и Субэдэй.

Становится совершенно непонятно, как такой человек, бездарный, злой, мстительный, трусливый, мог основать мировую империю. Но рассмотрим его вторую ипостась.

Прежде всего, автор – патриот, и успехи монгольского оружия всегда ему импонируют. Травлю меркитов, поголовное истребление татар, обращение в рабство кэрэитов и найманов он рассматривает как подвиги, и тут Чингисхан получает все то почтение, в котором было отказано Тэмуджину. После битвы при Койтене Чингис показывает себя с наилучшей стороны: благодарный к Джэлмэ и Сорхан-Шире, рассудительный по отношению к Джэбэ. Его законодательные мероприятия состоят главным образом из благодеяний и наград начальствующему составу армии. Чингисхан внимательно прислушивается к увещеваниям своих военачальников и сообразует свои решения с их мнением [Там же, § 260]. Однако нетрудно заметить, что симпатия автора скорее на стороне награждаемых, чем их благодетеля. При описании армии автор впадает в патетический, даже экзальтированный тон [Там же, § 195].

Воззрения автора на Чингисхана – героя и вождя – выражены словами: «Итак, он поставил нойонами-тысячниками людей, которые вместе с ним трудились и вместе созидали государство» [Там же, § 224]. Автор тщательно отмечает, за какие подвиги даются те или иные милости, причем он не ленится даже повторить перечисление заслуг. В патетическом описании монгольской армии, вложенном в уста Джамухи, на первом месте поставлены «четыре пса: Джэбэ с Хубилаем да Джэлмэ с Субэдэем»; на втором – ударные полки Ууруд и Манхуд; хан и его братья на третьем, причем автор находит слова похвалы для всех, кроме Тэмуджина, о котором сказано лишь, что на нем хороший панцирь.

Любимый герой автора – Субэдэй-багатур. В уста Чингисхана вложен целый панегирик Субэдэю: «Если бы к нему поднялись (бежавшие меркитские княжичи), то разве ты, Субутай, не настиг бы, обернувшись соколом, летя как на крыльях. Если б они, обернувшись тарбаганами, даже и в землю зарылись когтями своими, разве ты, Субутай, не поймаешь их, обернувшись пешнею, ударяя и нащупывая. Если б они и в море уплыли, обернувшись рыбами, разве ты, Субутай, не изловишь их, обернувшись неводом и ловя их» [Там же, § 199]. Другие нойоны тоже упоминаются автором, но не в столь восторженном тоне, а в общих перечислениях награжденных. А Субэдэй упомянут еще и как победитель русских [Там же, § 277]. И даже в числе четырех преступлений Угэдэя упомянуто тайное убийство Дохолху, простого чербня, но «который всегда шел впереди всех перед очами своего государя» [Там же, § 281].

Итак, можно констатировать, что автор приемлет хана постольку, поскольку его приемлет армия, но это не все.

Автор подчеркивает верность «природному государю» как положительное качество, безотносительно к тому, вред или пользу приносит оно делу хана.

Чингис казнит нукеров Джамухи, предавших своего князя, и Кокочу, конюшего Сангума, бросившего его в пустыне, и, наоборот, награждает Ная и Хаадах-багатура за верность его врагам, но их «природным государям». Но и в этом, по существу, видна проповедь солдатской верности знамени и вождю, так как учитывается только преданность в бою, а отнюдь не в мирное время. Идеология автора дает ретроспективное искажение описываемых событий. Пока нам важно установить, что положительная трактовка Чингисхана связана в глазах автора с последовательным служением собственному войску, а отрицательная – с его личными качествами.

Эта трактовка событий сомнительна. Надо полагать, что дело обстояло не совсем так, как рисует нам автор «Юань-чао би-ши», тем более что он сам дважды проговаривается.

В первый раз – когда Сорхан-Шира и его семья спасают Тэмуджина от тайчиутов, подчиняясь только обаянию его личности. Во второй раз – Боорчу бросает отцовское хозяйство и идет за незнакомым ему человеком по той же самой причине.

Автор написал эти этюды, желая восхвалить Боорчу и Сорхан-Ширу, но тем самым он незаметно для себя бросил тень на свою концепцию, создание которой я отношу за счет уже неоднократно отмеченной тенденциозности.

Для полноты картины следует рассмотреть характеристики врагов Чингисхана: Ван-хана и Джамухи, его детей – Джучи, Джагатая и Угэдэя, и фактического преемника его власти – полномочного министра Елюй Чу-цая.

С Ван-ханом дело обстоит просто. Автор его явно недолюбливает, но, по-видимому, одновременно тут примешивается какая-то личная заинтересованность. Когда Ван-хан разбил меркитов, то «из этой добычи он не дал Чингисхану ничего» [Там же, § 157]. Очевидно, сам автор рассчитывал на долю меркитской добычи и обижен, что ему ничего не досталось. Чтобы очернить злосчастного кэрэитского царька, автор собрал сплетни, в которых обычно не бывает недостатка, и повторил их дважды: в особом абзаце [Там же, § 152] и в послании Чингиса к вождям враждебной коалиции [Там же, § 177]. Однако если собрать воедино все упоминания о Ван-хане, то он представляется старичком, недалеким, вялым и добродушным. Собольей шубы оказалось достаточно, чтобы купить его благосклонность, и он, рассчитываясь за подарок, предпринял нелегкий поход для освобождения Борте. На резкие упреки Джамухи в опоздании он отвечает в примирительном тоне; так же спокойно относится он к выбору Тэмуджина ханом, радуясь за симпатичного человека; на происки Джамухи он возражал разумно и спокойно, но склонность к компромиссам заставила его поддаться влиянию окружения и привела к гибели.