Отрок. Богам — божье, людям — людское - Евгений Красницкий

— Ой, мам, а Минька-то с попом поругался, выгнал его из крепости!

— Об этом я и толкую, доченька: заигрались вы там во взрослую жизнь, без Корзнева пригляда — Минька себя воеводой вообразил, ты — ведуньей, даже поп, уж не знаю кем… епископом, наверно, а Анна с Алексеем, нет чтобы приструнить, да место истинное вам указать, друг другом заняты. Эх… ладно, говорено уж об этом.

— А чего ж Корзень не приедет, да порядок не наведет? Что ж он не понимает, что ли?

— Все он понимает, Гуня, Корзень мудр, но учить-то вас надо! Он еще приедет, он так приедет — взвоете, но сначала сотник вам побарахтаться в делах даст, ощутить, сколь неподъемно это пока для вас, да так ощутить, чтобы обрадовались его приезду, а то и сами бы позвали бы. Корзень мудр… да и Нинея рядом — совсем уж до дурного не допустит. Я думаю, что у Корзня с ней уговор на этот счет есть… опять отвлеклись, ну что с тобой делать будешь?

Так, вот: если Михайла и вовсе удила закусит, так, что Корзню словом его обуздать не выйдет и понадобится силу употребить — остается надежда на тебя. Отроки и без того тебе перечить не смеют, а если ты еще с со старшиной их по-умному обойдешься… короче, ты защита Ратного от Михайловой отроческой дури. Так тебя ратнинцы и видят, вернее видели, но сегодня они зрели, как ты в слезах и соплях из Михайлова городка прибежала, и сразу же надежда на тебя ослабла. Понимаешь?

— Угу, только…

— Постой, не перебивай. Одновременно, ослабла и наша с тобой безопасность. До сегодня ратнинцы знали: стоит нас с тобой обидеть, Михайла так за эту обиду разочтется — Крестильник овечкой ласковой покажется! Мы с тобой, считай за стенами Михайлова городка укрыты были, а ты нас этого укрытия лишила. Мало того, ты и вообразить не способна, какие теперь сплетни о тебе по селу пойдут. Оправдываться, спорить, злобиться, бесполезно — ни веры, ни понимания, ни жалости не жди. А я на этом еще и часть лекарской силы потеряю — как мне сознание больного подчинить, с чего ему мне довериться, если я дочку толком воспитать не смогла?

— Мам, я и не думала… как же все в кучу свалено…

— Не в кучу свалено, а в сеть сплетено! У вас, молодых, все просто: здесь черное, там белое, это правильно, то неправильно, а на самом деле все вокруг тысячами нитей друг с другом связано — оборви одну такую нить, и обязательно это где-то в другом месте скажется, порой в самом неожиданном месте. Я тебе и десятой части не показала, а ты уже: «в кучу». А вот подумай-ка: как твой уход из Михайлова городка отзовется Сучку и Алене? Сучок и сам не знает, что его Младшая стража, вернее, опасение перед Младшей стражей охраняет. Ты ушла, старшину обидела — оборвала ниточку, и тут же Аленины ухажеры, уже ничего не опасаясь Сучка покалечат или убьют. Дураки, конечно, Михайла и за Сучка разочтется, но уже поздно будет! А не осядет здесь семейным домом Сучок — разбредется и его артель, во всяком случае, так быстро и хорошо, как при Сучке крепость не построится.

Вот тебе одна ниточка, а вот и целый клубок — девки незамужние. До вчерашнего дня как было? Ты — с Михайлой, полтора десятка девок в воинской школе уже женихов выбирают, а остальные, чуть не из обувки выпрыгивают — тоже туда хотят. Если не сами, то родители их. Правдами или неправдами, но приткнут, и — мир! Мир, Гуня, которого Ратное сотню лет добивалось — сразу со столькими дреговическими родами породнимся!

А что теперь стало? В каждой семье, где невеста подходящая имеется, уже прикидывают: а нельзя ли, как-нибудь Михайлу в женихи заполучить? Жених-то завидный! Перво-наперво, конечно, надо лекарскую дочку добить, чтобы с Михайлой не помирилась, а там, глядишь… Представляешь, как за тебя возьмутся? А насколько ценность Михайловых отроков, как женихов, уменьшится? По сравнению-то с самим Михайлой!

— Как муха в паутине… — пробормотала Юлька.

Ее можно было понять — всего за один день мир вокруг нее разительно изменился, просто страшно представить, как все в нем переплетено, как, оказывается, важен Мишка и для самой Юльки, и для матери, и для всего Ратного вообще, какие сложные и страшные игры ведут взрослые и какая, на самом деле, маленькая, слабая и беззащитная Юлька бьется в этой непостижимо сложной паутине взаимосвязей, действий, мыслей, намерений…

— Если бы муха! — прервала Юлькины панические мысли Настена. — В том-то и дело, Гунюшка, что мы сами — и мухи и пауки одновременно. Сами ткем нити, нас с миром и людьми связывающие, сами в них запутываемся, сами рвем. Трудно бывает понять: куда та или иная нить тянется, можно ли и нужно ли ее рвать? А еще труднее понять: надо ли новую нить прясть и к чему это приведет? Но сейчас все понятно — ты порвала не ту нить, и чтобы не запутаться и не задохнуться в ее обрывках, надо эту нить сращивать. Проще говоря, мирись с Мишкой.

Понимаю — трудно, но ты же ведунья. Слабенькая, пока, но ведунья. И ты женщина. Маленькая, пока, глупенькая, но женщина.

На глаза ему пока не попадайся. Пусть пройдет какое-то время, Михайла поостынет, что-то подзабудется, да и Крестильник внутри него ко всему этому, наверняка снисходительно отнесся, как к детской ссоре. Через несколько дней нагрузишь телегу лекарствами, еще каким-нибудь барахлом, вроде за этим и ездила. Возьмешь с собой еще двух девок в помощницы. Я тут их присмотрела — имеют склонность к лекарскому делу. Настоящих ведуний из них не сделаешь, а на повитух и травниц выучить можно. С этим добром и отправишься.

Внимательно смотри, как тебя Михайла встретит. Может случиться так, что он сделает вид, будто ничего и не было — самое лучшее, что может быть. Тогда и сама ему ни о чем не напоминай. Если станет ругаться, терпи, винись, можешь слезу пустить. Ох, не любят мужи наших слез, не любят, потому что не понимают. Притворной слезы от искренней отличить почти никто из них не способен, а уж про такое чудо, как сладкие слезы, никто из мужей и понятия не имеет. Так что, слезами от них добиться можно многого, только часто этим пользоваться нельзя — привыкнут.

Самое же худшее, что может случиться — вежливо поздоровается и пройдет мимо. Вот тут не стесняйся окликнуть и, что хочешь твори, но равнодушие его разбей! Не оглядывайся на присутствующих, внуши себе, что вас только двое — твое покаяние Михайлу в глазах отроков только поднимет, тебе же ущерба не нанесет. Они все поверят, что их старшина твоих слез и покаянных слов стоит. И найди способ ему хоть малую услугу оказать, любой пустяк — соринку стряхни, одежду оправь, о здоровье спроси, короче прояви заботу. Потом девок-помощниц ему представь, спроси о делах в лазарете — займи его мысли делами, уведи от ссоры с тобой. Не смотри, что он равнодушие показывает, на самом деле он от тебя знака ждет, первого шага к примирению. И ничего не бойся! Ты же любишь его? Или нет?

Юлька уставилась в пол и на вопрос не ответила.

— Ну, так как? Любишь? — продолжила настаивать Настена.

— Да не знаю я, мама! Хорошо с ним, интересно… он умный, все остальные дураки какие-то.

— Вот и ладно. А чтобы всегда с ним хорошо было, научись когда-то промолчать, что-то стерпеть, где-то улыбнуться. Он же к тебе по-доброму относится, ответь и ты тем же, надо уметь подстраиваться под любимого человека. А мужчин без изъянов не бывает. Никогда. Вообще.

Неожиданно, так что мать и дочь вздрогнули, за стеной заорал петух, вдалеке, за ратнинским тыном, на его крик откликнулись «коллеги».

— У-у, Гунюшка, засиделись мы с тобой, давай-ка спать укладываться.

— Угу… А как это, мама, без изъянов не бывает? Что, совсем?

— Совсем, дочка, совсем. Ложись-ка, а я тебе сказку про это расскажу. Давненько я тебе сказок на ночь не рассказывала, ты, поди, и не помнишь…

— Вот и нет! Помню… а Минька ребятам часто разные истории рассказывает, даже и не понятно бывает: то ли сказка, то ли правда.

— Ну, мою-то сказку он не знает. Укладывайся, Гунюшка, укладывайся.

Уложив Юльку, Настена присела рядом, заботливо подоткнула одеяло и заговорила не так, как положено было рассказывать сказки и былины — речитативом, нараспев, а так, словно рассказывала обычный случай из жизни:

— Надоело, как-то, Макоши жить одной, и решила она завести себе мужа. Но где ж его взять такого, чтобы никаких изъянов не имел и был бы точно таким, как ей самой хочется? В таком деле полезно бывает спросить совета у кого-то такого, кто подобным делом уже занимался, и отправилась Макошь на берега Варяжского моря к карельскому богу кузнецу Ильмаринену. Славен был Ильмаринен своим великим искусством, карелы верят, что это он сковал небесный свод и светила, выковал железную лодку, которая без весел и паруса по воде бежит, изготовил волшебную мельницу Сампо, из которой с одной стороны сыплется соль, с другой стороны — мука, а с третьей — золото.

Но не эти чудеса привлекли Макошь и заставили пойти за советом к Ильмаринену, а то, что сковал он себе из серебра и золота жену. Пришла она к нему в небесную кузницу, поднесла подарки по обычаю, поговорила для приличия о делах посторонних, а потом изложила ему свою заботу. Ильмаринен даже и задумываться не стал, так сразу и ответил: «Не трать время, не выйдет у тебя ничего. Не потому, что ты неискусна, не потому, что силы у тебя мало, и не потому, что не хватает мудрости, а потому, что ты — женщина, и желание твое, как и многие желания женщин, невыполнимо».