Тайный брак - Виктория Холт

— У вас не осталось друзей? — спросила я, чувствуя себя неловко, не зная, о чем говорить с этой женщиной.

— Люди так непостоянны, — ответила она. — А я… я теперь стара и одинока.

— Но друзья… у вас они были раньше. И ваш сын…

Она отмахнулась.

— Шарль никогда ко мне хорошо не относился.

— А вы к нему? — не удержалась я от вопроса и испугалась, что она обидится.

Но она даже не ответила. Она обладала способностью не слышать других. Говорила большей частью она одна. И в основном только о том, что интересно и важно для нее.

— Дети так неблагодарны, — сказала она. — Шарль сделался орудием в руках той женщины.

— Вы говорите о его жене?

— Жене! Моя дорогая, ты ничего не знаешь о том, что у нас творится. Его жена просто дурочка. Я имею в виду его тещу, Иоланду Арагонскую.

— Я кое-что слышала о ее влиянии на Шарля, — сказала я. — Считают, оно только ему на пользу. Потому что Иоланда сильная и умная женщина.

— Умная, когда дело касается ее выгоды. — И это говорила моя мать! — Что касается силы, то, ты же знаешь, она ни к чему, когда надо подчинить себе моего бесхарактерного сына. Единственное, чего добилась эта женщина, отвратила Шарля от собственной матери. И такой человек называет себя королем Франции!

— Но многие считают, что он имеет на это полное право, — сказала я.

Она с удивлением посмотрела на меня.

— Это говоришь ты?! Король Франции сейчас — наш дорогой маленький Генрих! Я не дождусь минуты, когда увижу французскую корону там, где ей надлежит быть — на его светлой головке!

— Но ведь Шарль ваш сын? — в свою очередь с удивлением и негодованием сказала я.

— Мой сын!.. — Она вульгарно прищелкнула пальцами. — Зато Генрих мой внук! А ты — его мать и моя драгоценная дочь! О, Катрин, ты всегда оставалась моей любимицей…

Не знаю, удалось ли мне скрыть отвращение, которое у меня вызвали эти лживые слова? Неужели она хотя бы на йоту верит в то, что говорит? Конечно, думает в первую очередь о себе и, несмотря на недавние успехи французских войск, не сомневается в конечной победе англичан, а потому остается на их стороне, действуя против собственного сына. Ее уверенность не поколебало появление Девы Иоанны.

Короткого разговора оказалось вполне достаточно, чтобы снова ощутить прежнюю неприязнь к матери. Впрочем, нет — к прежней прибавилась еще и новая.

— Как я мечтаю увидеть его коронацию! — повторяла она.

Надеюсь, этого не случится, подумала я, моя мать не будет приглашена на церемонию. Да и как бы отнеслись к этому парижане, появись у них на глазах женщина, которую они давно и стойко ненавидят.

В то же время, глядя на нее, слушая ее, я не могла отделаться от чувства жалости. Ей немало досталось в этой жизни. Четырнадцатилетней девочкой она попала в чужую страну к человеку, который ее обожал. Но он оказался больным — полусумасшедшим. Она рожала ему детей чуть не каждый год в течение почти одиннадцати лет. Она, безусловно, мечтала о высоком в юности — о настоящей любви, быть может, о душевном спокойствии… о сильной власти, наконец… И так ли уж справедливо обвинять ее во всех бедах, свалившихся на Францию? Не следую ли я, поступая так, за расхожим мнением большинства? А всегда ли они правы, эти многие?

— …Увидеть бы мне своего внука, пока я еще жива… — услыхала я слова матери. Тон у нее был просительный.

— Это решает герцог Бедфорд, — сказала я. — Он и кардинал Бофорт отвечают за его воспитание и распределяют время короля. К сожалению, не я.

Она покорно склонила голову.

Что это? Кажется, слеза скатилась по ее щеке. Настоящая слеза.

— Такой чудесный мальчик, — тихо произнесла она. — Я так горжусь им… Если бы только я могла…

Я повторила:

— К сожалению, не от меня зависит…

Вскоре я распрощалась со своей матерью, покинула суровый и неприглядный «Отель де Сен-Поль».

И, несмотря ни на что, почувствовала облегчение.

Я все-таки поговорила с сыном, и тот, с разрешения герцога, нанес визит бабушке.

О том, какое впечатление он вынес от знакомства с ней, я не спрашивала. Я полагала, он почти ничего не знает о ее не слишком достойном прошлом, а если и слышал что-нибудь, то в его возрасте и при нынешнем душевном состоянии эти сведения мало заинтересуют его.

Декабря десятого дня в соборе Парижской богоматери кардинал Бофорд возложил французскую корону на голову моего сына. Это действо прошло с положенной торжественностью, и, по первому впечатлению, парижане с охотой признали Генриха VI своим королем. Некоторые осложнения последовали потом, поскольку устроители церемонии не поступили по принятому обычаю — не стали раздавать подарки тем, кто присутствовал и выражал криками свое одобрение и преданность, возможно, именно в ожидании этих даров. Кроме того, никому из узников не объявили о помиловании, родственники их надеялись на это и оттого тоже пришли на церемонию.

Думаю, такая скаредность со стороны герцога Бедфорда объяснялась тем, что ему дорог каждый грош для содержания армии и он не мог выбрасывать деньги на подарки. Что касается освобождения узников, то, по его мнению, каждый преступник или противник англичан, получавший свободу, лишняя угроза спокойствию французов.

По этим ли причинам или по гораздо более серьезным, но уже через несколько дней после коронации настроение народа резко изменилось в прямо противоположную сторону. Бедфорд посчитал необходимым покинуть Париж и сопроводить нового французского монарха к берегу моря для отъезда в Англию. Чему я была несказанно рада.

Наше обратное путешествие проходило не так быстро, как мне хотелось бы, но все же еще до конца января мы прибыли в Кале. С опаской относясь к морским путешествиям, я еле могла дождаться дня, когда взойду на палубу корабля. И он наступил.

Путешествие по морю прошло благополучно. Со слезами на глазах я смотрела на приближающиеся белые скалы Дувра на английском берегу.

Глава 10

ПРИЕЗД КОРОЛЯ

Как чудесно и спокойно у нас в Хатфилде! С каким наслаждением взирала я на опушенные снегом тяжелые ветви деревьев, на тонкую кромку льда на прудах, на бледное зимнее солнце! Дыхание мороза щиплет кожу лица и рук. Какое это счастье — снова оказаться дома!

Оуэн почти непрерывно находился рядом со мной, и я видела, что он испытывает те же ощущения. Мы могли подолгу молчать, но каждый из нас знал, о чем думает другой, поскольку наш прекрасный союз осенен свыше.

В своих воспоминаниях о Франции я нередко возвращалась мыслями к матери, все больше жалея толстую, печальную, старую женщину, все потерявшую, надеждам которой на всеобщее поклонение уже не суждено осуществиться. Впереди забвение, унылое доживание в холодном, мрачном «Отеле де Сен-Поль». Никто не любит ее, никого не любит она. Круг замкнулся.