Ангел-наблюдатель (СИ) - Ирина Буря
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А почему они кукол танцевать заставляют? — спросила она, разочарованно надувшись. — Почему сами не танцуют? Почему они прячутся?
— Если хочешь, — предложил я, мысленно порадовавшись тому, что мне самому уже больше не нужно в невидимости возле нее находиться, — можно посмотреть спектакль, в котором актеры все сами делают.
Она не просто захотела, а немедленно, и мне пришлось срочно разыскать ей какую-то сказку в детском театре — со множеством всевозможных зверюшек. Это представление понравилось ей намного больше, хотя и на этот раз без вопросов не обошлось.
— Это не заяц, — решительным шепотом заявила мне она, как только на сцене показалось первое действующее лицо.
— Ну, конечно, — тихо объяснил ей я. — Это — человек в костюме зайца, которого он играет.
— А почему не настоящий? — допытывалась она.
— Потому что настоящий заяц не умеет говорить, — ответил я, поглядывая на соседей с извиняющимся видом. — И если он не будет говорить, как ты узнаешь, что он думает?
Она удивленно посмотрела на меня, но больше вопросов не задавала, как-то уж слишком пристально присматриваясь и прислушиваясь к событиям, разворачивающимся на сцене. Я с облегчением расслабился в своем кресле, но по дороге домой она снова меня огорошила.
Не успел я и рта раскрыть, чтобы спросить ее, кто из зверюшек понравился ей больше всех, как она повернула ко мне сосредоточенно нахмуренное личико.
— А они знали, что мы на них смотрим? — спросила она.
— Конечно, знали, — слегка сбился я с настроя обсудить всю сказку заново — от начала и до конца.
— А почему тогда они с нами не разговаривали? — Уголки губ у нее обиженно опустились.
— Но ведь они — актеры, — развел руками я. — Им нужно было показать нам эту сказку — так, чтобы она нам понравилась. А если нас все время об этом спрашивать, так когда же показывать?
Она снова задумалась — до самого дома, где она четко отрапортовала Гале, о чем было представление, кто в нем участвовал и почему одни понравились ей больше других. Я только головой крутил — саму историю она запомнила намного лучше, чем я.
Через пару дней я сел немного поработать, пока Дара играла в спальне. Вдруг оттуда послышался ее как-то непривычно меняющийся голос. Она говорила то тише, то громче, то глуше, то звонче, то с ворчливой интонацией, то с заискивающим попискиванием. Вспомнив о наблюдателе, я ринулся в спальню — и замер на ее пороге.
Наблюдатель там был — опять в противоположном углу от меня затаился, гад! — но Дара стояла вполоборота к нему — перед кроватью, на которую она усадила в ряд все свои мягкие игрушки. Одну из них, жирафа, она держала на руках и беседовала — то ли с ним, то ли от его имени со всем остальным зоопарком. Заметив меня краем глаза, она тут же замолчала и повернулась, настороженно глядя на меня снизу вверх.
— Даринка, ты чего? — озадаченно спросил я. На имя Дара у нас в доме Галя наложила решительное табу.
— Я играю, — коротко ответила она.
— Во что? — поинтересовался я.
— Я делаю сказку, — неохотно объяснила она. — Как в театре.
— А! — улыбнулся я, и сделал шаг в комнату. — Тогда тебе зрители нужны.
— Нет! — решительно замотала она головой. — Ты уже опоздал — ты сам говорил, что тех, кто не успел к началу, в театр не пускают.
У меня просто речь отобрало. В последнее время она взяла моду запоминать наши с Галей слова и нам же их и возвращать — в самый неподходящий с нашей точки зрения момент. И, главное, возразить мне было нечего — я действительно сам ей это сказал, когда подгонял ее во время сборов на ту сказку. Вот так и не пустили меня даже на галерку, в то время как этот истукан элитный, для которого закрытых дверей, понимаешь, не существует, из элитного же первого ряда Дарино представление смотрел.
Вскоре я заметил, что наблюдатель стал появляться чаще — чуть ли не каждый день — и его присутствие не ощущалось больше таким холодно-колючим. Представьте себе разницу между прикосновением к сосновой ветке в лесу в суровый мороз и в доме перед Новым Годом, если по ней «по шерсти» провести — это на заметку тем нашим коллегам, которым тоже, возможно, доведется с наблюдателями столкнуться.
А на Дару вдруг накатила безостановочная болтливость. Она уже давно говорила довольно правильным, взрослым языком — ко всяким «ляля», «ава» и «гули-гули» даже Галиной матери не удалось ее приучить — но тогда она вдруг принялась одаривать нас с Галей красочными комплиментами и требовать таких же в свой адрес.
— Даринка, так нехорошо, — не выдержал я однажды, когда мы с ней в парке гуляли. — Себя хвалить — некрасиво.
— Почему? — удивленно спросила она. — Это же правда, что мы — хорошие.
— Правда-то правда, — согласился я, неловко прокашлявшись, — но нужно подождать, пока тебе другие скажут, что ты молодец. А мы с мамой и так знаем, что ты у нас — замечательная девочка.
— А вот они, — быстро покрутив головой, кивнула она с торжествующим видом в сторону мальчика чуть старше ее и его мамы, копающихся в песочнице, — этого не знают. Значит, нужно им это сказать.
Наверно, сработало то, что в тот момент возле нас крутился наблюдатель и расположился он где-то между Дарой и тем мальчиком с мамой, на которых она мне указала. Проследив машинально взглядом за ее кивком и уткнувшись со всего размаху шестым ангельским чувством в черную дыру озадаченности в пространстве, я вдруг понял — просто всей кожей почуял! — что за внезапными переменами в Дарином поведении что-то кроется. Именно кроется — сама она о наблюдателе никогда не заговаривала, а я не мог же, в самом деле, об этом ее расспрашивать, чтобы она потом со всей детской непосредственностью и Галю в эту тайну посвятила!
Пришлось вызывать Макса. Отправив предварительно Галю по магазинам — одежду Даре на осень покупать; при таком подходе свободные, минимум, полдня были нам обеспечены.
Макс подъехал, когда мы с
