Свет вечный - Анджей Сапковский

– Нет, – ответил на вопрос Колда. – Нет, Рейневан, Нет у меня никаких сведений ни о каких паннах. Да и откуда? Это война. То есть один большой кавардак, с которым уже нет возможности совладать. На восток от нас надвигается Табор, значит Прокоп и Кромешин, на запад от нас внутренние войска Краловца и пражское ополчение Зигмунта Манды. А между нами действуют самостоятельные разъезды и отряды, рыщут банды, разрозненные группы, дезертиры…

Шарлей заскрипел зубами. Лицо Рейневана покрыла бледность. Бразда это видел.

– Если уж мы заговорили о бандах и разбойниках, быстро вмешался он, – то, может, стоило бы им показать… Что ты скажешь, Ян?

– Можно.

Ближе к краю лагеря, среди доверху нагруженных трофеями телег, на просмоленном покрывале лежали шесть тел. Шесть трупов, очень сильно обезображенных. Пять из них, Рейневан просто обмер, были в остатках черных лат и вооружения.

– Černi Jezdci,[306] показал Колда. – Černá Rota.[307] Коечто вам это говорит, не так ли? К нам тоже дошли слухи о них. Но чтобы аж сюда, в Германию, за нами полезли?

Шарлей вопросительно посмотрел, показывая на шестой труп. На нем была обычная одежда. А голова почти полностью сожженная. Как будто бы ее сунули в печь и долго там держали.

– Ну да, конечно, – проглотил слюну Бразда. – Черные, получается, шли за нами почти от переправы. То и дело пропадал какойто патруль, а потом мы находили их зарезанными. И одного всегда на дереве. Повешенного за ноги. Над огнем. Допрашивали, наверное. А с головой в огне скажешь… Всё скажешь…

Ян Колда харкнул, сплюнул.

– В конце концов нам это надоело, – сказал он. – И мы устроили засаду. Напали на них, но они вырвались, только эти пять нам достались. Что они здесь ищут, Рейневан? О чем выспрашивают, паля людей огнем? Что ты об этом можешь нам сказать?

– Ничего. Потому что я очень спешу.

Когда перед самими копытами коня Якуба Данцеля прошмыгнул черный кот, Якубу Данцелю следовало бы вернуться в Байрот. Однако Якуб Данцель ограничился тем, что бросил коту вслед грубое слово и продолжал ехать. Если бы он вернулся, Тибальд Раабе насмехался бы над ним за суеверие. А прекрасная Вероника фон Эльсниц могла бы, о ужас, пренебречь им как трусом.

Якуб Данцель поехал дальше трактом на Кульмбах, где уже рассчитывал на гуситов. Если бы он этого не сделал, если бы вернулся, у него были бы шансы, несмотря на бушующую войну, дожить до семнадцати лет.

На него набросились внезапно, более дюжины коней, окружили. Девушка с голубыми и нечеловеческими глазами ударом копья выбила его из седла. Когда Якуб попытался встать, она ударила древком, повалила.

У человека, который над ним стоял, были черные, длинные, до плеч волосы. Птичий нос. Злая ухмылка. И взгляд дьявола.

– Я задам тебе вопрос, зашипел он, как змея. – А ты ответишь. Видел ли ты двух панн, которые сами путешествут?

Якуб Данцель поспешно возразил. Черноволосый мерзко улыбнулся.

– Спрошу еще раз. Ты видел?

Якуб Данцель возразил. Сжал веки и губы. Черноволосый выпрямился.

– На дерево его, – приказал он. – И разведите костер.

– Я не знаю, где сейчас Рейневан, – сказал голиардэмиссар. Он представился девчатам как Тибальд Раабе. Его сопровождали два помощника, как первый, так и второй, молоды.

– В Верхнюю Франконию, – пояснил он, – вошло пять гуситских армий. Думаю, что Рейневан находится в войске Табора, которое движется сюда через Гоф и Мюнхберг, туда я и пошлю весточку. С этим вот юношей, Якубом Данцелем.

Юноша Якуб Данцель посмотрел на Веронику и зарумянился. Вероника затрепетала ресницами.

– Мы же, – продолжал голиард, – подождем здесь, в Байроте.

– Почему мы должны ждать? – спросила Ютта. – Почему мы не можем ехать вместе с господином Данцелем прямо к гуситам?

– Это слишком опасно. В окрестностях разбойничают банды, разрозненные группы, дезертиры. Ничем не лучше их наемники. Местные рыцари, даже пфлегеры, боятся вступать в бой с чехами, зато скоры пограбить, поизмываться над беззащитными и женщинами…

– Мы знаем.

– А сами чехи, хмм, – Тибальд Раабе запнулся. – Некоторые командиры низшего звена… Боже сохрани попасть им в руки… Панна Ютта, Рейневан никогда бы мне не простил, если бы я тебя нашел, а потом потерял.

– Подождем здесь, в Байроте, – завершил он дискуссию. – Я уверен, что город сдастся. Я тут уже пару дней действую, бедноту подстрекаю. У патрициата уже портки трясутся от страха перед гуситами с той стороны стен, и перед чернью – с этой стороны. До них дошли слухи из Плауэна, из Гофа… О резне и пожарах… Байрот, увидите, сдастся, заплатит пожеговые. А когда чехи войдут, я отдам вас под опеку гейтманов. Будете в безопасности.

Пламя свечи дрожало.

Успокоившись, умывшись и поев, Ютта и Вероника первым делом поплакали, отходя от ужасов бегства. Затем повеселели.

– Были моменты, когда я переставала верить, – со смехом призналась Вероника, подкручивая колки лютни, найденной среди пожиток Тибальда в его конспиративной квартире в подвале. – Переставала верить, что нам удастся. Думала, что мы плохо кончим. Если не изнасилованные и прибитые мародерами, то в какойнибудь яме от голода и холода. Сознайся…

– Сознаюсь, – призналась Ютта. – У меня тоже были такие моменты.

– Но всё это позади! Ха! Мы всё пережили! Время о себе подумать. Этот Якуб Данцель… Дитё, но хорошенькое дитё. Глаза у него сладкие. Прямо сладкие. Не кривись. Ты своего любимого уже почти отыскала, уже почти в его объятиях. А я что? Попрежнему одна.

Seulete sui et seulete vueil estre,Seulete m’a mon douz ami laissiee;Seulete sui, sanz compaignon ne maistre,Seulete sui, dolente et courrouciee,Seulete sui…[308]

Пламя свечи задрожало сильнее.

– Тихо, – Ютта резко подняла голову. – Ты слышала?

– Нет. А что я должна была слышать.

Ютта жестом приказала ей молчать.

А в Байроте вдруг забили колокола.

Дверь резко распахнулась, внутрь влетел Тибальд Раабе.

– Бежим! – закричал он. – Гуситы в городе! Быстро! Быстро!

На улице их подхватила река бугущих и понесла в направлении центра. С севера уже доносился большой шум и пальба, ночное небо окрасилось заревом в красный цвет. Они бежали, чувствуя уже горячие дуновения и запах горелого. За ними несся крик, дикий и ужасный крик убиваемых.

– Ударили внезапно… – тяжело дышал Тибальд. – Ворвались через стены… Город пропал… Быстро, быстро…

Перед приходской церковью их чуть было не разделили, несущаяся в панике чернь на мгновение разорвала их, понесла в разные стороны. Ютту толкнули, падая, она ударилась об опору, отшибло дыхание, чудом не упала, если бы упала, ее растоптали бы. Тибальд неожиданно оказался возле нее, обнял, заслонил, принимая на себя последующие толчки и удары. Подхваченная толпой, Вероника пронзительно закричала. Эмиссар бросился к ней, вытащил из толчеи, трясущуюся, очумелую, с оторванным рукавом.

– Туда, туда! За ризницу!

Рядом повалили женщину с ребенком, затоптали, прежде, чем ктото успел крикнуть.

Веронику толкнули, она упала в болото. Поднялась, кричала, водила вокруг ошалелыми глазами. Едва могла идти, ее пришлось тащить. Над Байротом уже поднимался огонь, с угрожающей скоростью перескакивая с крыши на крышу, с кровли на кровлю. В небо стреляли столбы искр. А над ревом пожара поднимался крик. Из улочек, ведущих на площадь, выбежали последние убегающие, а за ними выскочили гуситы. Пожар вспыхнул в клинках и остриях тысячью красных отблесков. Крик убиваемых засверлил в ушах.

Убивали методично и не спеша, оттесняя толпу в сторону приходской церкви. Когда церковь наполнилась людьми, подложили огонь. Загорелись лавки, переполненные нефы, хор и алтарь охватил пожар, церковь внутри превратилась в гигантскую топку. Пытающихся вырваться из огня закалывали пиками. По улочкам, ведущим к реке, текли густые потоки крови. Разбрызгивая кровавое болото, гуситы сгоняли туда людей.

Побоище продолжалось.

Вероника пришла в себя, уже могли бежать. И бежали. Сколько было сил.

Возле ворот толпились обезумевшие от ужаса люди, продолжалась свалка, крики и проклятия доносились из ближайшей конюшни. Тибальд, не раздумывая, вскочил в середину. Через минуту он появился со вторым своим помощником, Павлом Рамушем, они вели четырех дергающихся коней. По щеке Рамуша текла кровь.

– В седла! И к воротам! К воротам!

На садящуюся Веронику набросились двое, с криками схватились за одежду, пытаясь стянуть с коня. Тибальд Раабе хлестнул одного батогом, второго Ютта лягнула в лицо. Рядом Рамуш сек толпу плетью. Вероника дрожала, лязг ее зубов было слышно сквозь окружающий их галдеж.

– К воротам! На мост!

Их настигал жар и рев, неистовство сумасшедшей стихии. Ветер, который неожиданно поднялся, усилил пожар, не прошло и три пачежа, а весь город Байрот горел одним большим огнем. Поверхность канавы блестела, как красное зеркало. На фоне пламени мелькали силуэты всадников.