Ад - Александра Маринина

— И вы так спокойно признаетесь в том, что вы неудачник? — удивилась она.

Аэлла готова была к чему угодно, только не к такой откровенности. Сама она ни за что на свете никому не призналась бы в том, что у нее что-то не в порядке.

— А зачем мне вам врать? — ответил он вопросом на вопрос. — Чтобы выглядеть лучше, чем я есть на самом деле?

— Ну, например, — согласилась она.

— Так вы же все равно потом узнаете правду. Какой смысл? Лучше вы будете знать с самого начала, что я вот такой, неудалый, пьющий, в общем — дурацкий. Но готовлю я действительно хорошо, тут я не вру. Так что вы хотите, мясо или рыбу?

— Кирилл, мне очень стыдно, но я хочу яичницу, — призналась Аэлла.

— Яичницу?! Простую, банальную яичницу, которую жарят на сковородке?

— Ее, родимую. Я не ела ее, наверное, лет тридцать.

— Но почему? В чем проблема? Вы не умеете ее делать?

Ей вдруг стало легко и радостно. Вот стоит рядом человек, перед которым не хочется притворяться и строить из себя невесть что, перед которым можно не выглядеть суперженщиной, которому можно сказать правду, самую неприглядную и самую нелепую.

— Знаете, мне всегда казалось, что яичница — это пошло, это удел неудачников-холостяков или старых дев. Настоящая женщина должна питаться, фигурально выражаясь, лепестками роз и запивать их росой. Я все время покупала деликатесы и полуфабрикаты, мне казалось немыслимым, чтобы я, надев фартук, стояла у плиты, как какая-то домохозяйка. У меня есть подруга, Люба, та самая, вместе с которой мы были в Доме кино, так вот она всю жизнь провела в готовке, стирке, уборке, глажке, и мне всю жизнь было ее ужасно жалко, я была уверена, что она бездарно растрачивает свои лучшие годы, ухаживая за мужем и детьми, а мне, такой необыкновенной, такой умной и такой успешной, уготована совсем другая жизнь. Когда ко мне приходили гости, я заказывала блюда в ресторанах. Иногда я что-то делала сама, но только тогда, когда хотела понравиться мужчине. Но это бывало крайне редко, куда чаще мужчины хотели понравиться мне и приходили сюда с сумками, набитыми уже готовой изысканной едой. Или водили меня в дорогие рестораны.

Она слышала себя и приходила в ужас. Что она несет? Как можно быть такой откровенной, такой неприлично открытой с совершенно незнакомым мужиком, которого встречаешь всего второй раз в жизни? Какой кошмар! Что это с ней? Кто тянет ее за язык? Она даже сама себе в мыслях не признавалась в том, в чем сейчас признавалась вслух перед этим Кириллом Тарновичем. Загипнотизировал он ее, что ли? Она пыталась остановиться, но не могла. Слова лились из нее неудержимым потоком, и с каждым сказанным словом ей становилось легче и отчего-то веселее, как от хорошего вина.

— В общем, я всегда была выше простой яичницы. А сегодня я хочу именно ее. Желтую, с красными помидорами и зеленью, и обязательно с сыром, как готовила моя мама, когда я была маленькой. Можно? — спросила она совсем по-детски, жалобно и нерешительно.

Она ждала, что Кирилл рассмеется и скажет что-нибудь ядовито-ироничное, но он лишь деловито поинтересовался:

— Сыр тертый или жаренный кусочками? Как вы любите?

— Внутри жаренный квадратиками, а сверху тертый. Сумеете?

— Не вопрос. Вы сядьте, Аэлла, вы и так сегодня весь день на ногах, устраивайтесь поудобнее, а я сейчас все приготовлю, и мы с вами поужинаем.

Она уже раскаивалась в своей откровенности, и ей хотелось компенсации.

— Кирилл, а почему вас так мало снимали? У вас ведь хорошая внешность, фактурная.

— Таланта маловато, — спокойно отозвался он. — Где у вас разделочная доска?

Ей пришлось встать, чтобы достать доску. Она вернулась на место, облокотилась подбородком о сложенные руки и продолжила допрос:

— А почему вас выгнали из театра? Тоже из-за нехватки таланта?

— Из-за дисциплины. Видите ли, когда-то, в далекой молодости, я очень успешно снялся в одном фильме, играл Робин Гуда. Это был как раз тот случай, когда вечером ты ложишься спать никем, а утром просыпаешься знаменитым. В театре на это отреагировали должным образом, я был молод, красив, перспективен, а теперь еще и узнаваем, мне даже пообещали роль Ленина в одной пьесе про молодые годы вождя. Вы только представьте, что это такое — в советское время сыграть Ленина! У меня совершенно крышу снесло, я зазвездился по полной программе, начал активно выпивать, гулять с девочками, приходил на репетиции нетрезвым. В общем, с Лениным меня прокатили, и были правы. Но это я теперь понимаю, а тогда обиделся страшно и запил уже по-настоящему. Вот тут-то меня и выперли из театра. А кому я нужен с такой репутацией? Конечно, если бы у меня был настоящий талант, большой, то на репутацию никто не посмотрел бы, и сниматься приглашали бы, и в театре оставили. Но талантик у меня был маленький, — он оторвался от нарезания помидоров и показал Аэлле просвет между большим и указательным пальцами, — крошечный был талантик, так что никто за меня особо не держался. Друзья в киношном мире, конечно, остались, вот они меня и снимали понемножку, чтобы я с голоду не подох. Вы любите помидоры хорошо протушенные или только слегка припущенные?

— Протушенные. А вы женаты? У вас есть семья?

— Сейчас — нет. Однажды была жена, но недолго.

— Отчего так?

Аэлла выспрашивала подробности, ей казалось, что чем больше слабостей и недостатков она обнаружит в своем новом знакомом, тем меньше ей будет стыдно за свою откровенность.

— А я все никак не мог уняться, смириться с тем, что я уже давно не звезда. Продолжал пить и шляться по девицам. Мог исчезнуть на неделю, зависнуть у кого-нибудь из друзей и пьянствовать. Жена бросила меня довольно быстро. Но я ее понимаю. Какой нормальной бабе такое понравится?

Разговаривая, он вымыл зелень, тщательно промокнул бумажным полотенцем, открыл окно и положил сушиться на подоконник.

— Закройте окно, — Аэлла недовольно сморщила носик, — кондиционер же работает, он не любит открытых окон.

— Ничего страшного, я думаю, он потерпит десять минут.

— Вы ведете себя здесь как хозяин.

— Извините, не хотел вас задеть. Но трепетное отношение к технике мне чуждо. Она должна служить нам, а не мы — ей. Если вы настаиваете, я закрою окно.

— Да ладно, — Аэлла махнула рукой.

Ей стало все равно. Он прав, этот странный актер-неудачник, чего она так беспокоится о кондиционере? Железка, машинка, сломается — можно починить, нельзя починить — можно купить новый. Черт с ним.

— Аэлла, а почему вы за все эти годы так и не переехали? — спросил Тарнович. — Вы стали успешной, богатой, а живете все в той же квартире. Я был уверен, что вы уже давно поменяли жилье.

— А зачем менять? Я построила дом на Новой Риге, а квартира меня и эта устраивает, она достаточно большая для меня одной. Я ее отделала по евростандарту, купила дорогую мебель, разве сюда стыдно пригласить гостей?

— Не стыдно, — признал он. — Но я почему-то думал, что у людей вашего уровня должны быть какие-то невероятные хоромы.

— Вот на Новой Риге у меня хоромы и есть, — рассмеялась она. — Я приезжаю туда, если есть силы и время после работы, ну и в выходные, конечно. А сегодня я очень устала.

Приготовленная Кириллом яичница показалась ей самым вкусным блюдом, которое ей доводилось есть за последние годы. Аэлла ела и исподволь поглядывала на Тарновича. Она ни секунды не сомневалась в том, что он захочет остаться у нее на ночь, и прикидывала, хочет ли этого она сама. С одной стороны, любовник на десяток, а то и больше лет моложе — это повышает самооценку и греет душу. К тому же он потратил на решение проблем Аэллы целый день и теперь так трогательно за ней ухаживает, что имеет полное право на компенсацию. Любой труд должен быть оплачен. Но с другой стороны, она так измучилась, так устала… «Пусть останется, — решила она в конце концов, собирая корочкой белого хлеба остатки с тарелки, как делала в детстве. — Для тонуса не помешает. А отдохнуть и выспаться я еще успею».

— На что же вы жили, когда не снимались и не играли в театре? — спросила она за чаем с пирожными.

— Подрабатывал, где мог. И Дедом Морозом, и на детских утренниках, и на рынке торговал, и машины перегонял, да чем только не занимался, чтобы прокормиться.

И снова Аэлла удивилась его откровенности и полному отсутствию пафоса. Другой бы на его месте стал, наверное, сетовать на то, что его талант не оценили по достоинству, ругать критиков, злобно сплетничать о более успешных коллегах по цеху, а Кирилл просто рассказывал о своей жизни, о такой, какой она была, без прикрас и попыток выглядеть непризнанным гением. Такие люди Аэлле Александриди до сих пор не встречались, и она никак не могла избавиться от ощущения неправдоподобности происходящего.

— Может, перейдем на «ты»? — предложила она.

— Согласен, — кивнул Тарнович.