Ад - Александра Маринина

В этот день Люба отпросилась у Бегорского, они с Тамарой хотели воспользоваться отсутствием отца и сделать в его квартире генеральную уборку. Люба мыла окна, стоя на подоконнике, а Тамара залезла на стремянку и протирала мокрой тряпкой плафоны в семирожковой люстре, когда раздался звонок в дверь. Они никого не ждали и удивленно переглянулись. Ехать за отцом Тамара должна была к пяти часам, а сейчас только половина третьего.

— Наверное, папа раньше освободился, и его кто-нибудь подвез, — сказала она, слезая со стремянки.

Но на пороге стояла группа генералов и полковников в форме. «Наверное, из министерства, пришли папу поздравлять, ведь он столько лет проработал в уголовном розыске», — подумала Тамара, лучезарно улыбаясь. Жаль, что они не застали отца, но ему все равно будет приятно, что о нем не забыли.

— …такое известие… — доносилось до нее как будто издалека, — …решили, что нельзя по телефону, нужно лично… в больницу… скончался сразу… ничего нельзя было…

Отец был уже очень старым, и Люба с Тамарой готовы были к тому, что это может произойти в любой момент, и вот этот момент настал, а они оказались совершенно не готовы. Они обе сидели, обнявшись, и горько рыдали, а мужчины в форме с генеральскими и полковничьими погонами неловко топтались вокруг них, не умея утешить, но от всей души желая быть полезными и хоть как-то поддержать.

— Насчет похорон вы не беспокойтесь, Совет ветеранов все организует, министерство все оплатит, и транспорт будет, и место на хорошем кладбище…

Господи, разве это важно? Теперь у них столько денег, что все будет организовано в лучшем виде и в кратчайшие сроки — только плати. Но нет, это важно, это очень важно для папы, который отдал службе в рядах МВД не один десяток лет. Он и умер как настоящий воин, как офицер, стоя на трибуне. Не в больничной палате, не в старческой скомканной постели, а глядя в глаза своим товарищам. Отец умер достойно и похоронен будет достойно.

После похорон отца Тамара задумчиво сказала Любе:

— Знаешь, когда умирают твои ровесники, то возникает ощущение, что у тебя больше нет будущего. Вот когда Гришу убили, у меня было такое чувство, что у меня отняли все те годы, которые я собиралась прожить вместе с ним. Наверное, когда не стало Коли, ты испытывала то же самое.

— Да, — подтвердила Люба.

— А когда умер папа, который был рядом всю мою жизнь, все мое прошлое, у меня возникло чувство, что у меня это прошлое украли. Странно, правда?

— Да нет, ничего странного. На протяжении всей жизни у нас постепенно отнимается прошлое и будущее, и в конце концов остается только тот момент, в котором мы живем. Наверное, некоторые философские течения именно это и имеют в виду, когда утверждают, что реален только текущий миг, потому что предыдущий миг уже прошел и существует лишь в воспоминаниях, а последующий миг еще не наступил и существует только в ожиданиях и мечтах. Воспоминания и ожидания субъективны и зыбки, а текущий миг реален, но быстротечен, мы даже не всегда успеваем его зафиксировать. Впрочем, о чем это я?

Люба рассеянно посмотрела на сестру, не замечая, как по лицу потекли слезы. Ей вспомнились слова отца о том, что, когда его не станет, между его дочерьми и смертью больше не будет преграды и некому будет их защитить. «Мы — следующие», — подумала Люба. Ей стало зябко, словно смерть уже дохнула на нее.

— Вот так всё грустно, — заключил Ворон. — Мне почему-то Головина ужасно жалко. И вроде бы он у нас с тобой не главный герой, и вообще характер тяжелый, а жалко. Как ты думаешь, Камешек, ему сейчас там как? Не холодно?

— Я думаю, ему хорошо, — очень серьезно ответил Камень. — Жизнь он прожил красивую, достойную, ничем себя не замарал, подлым не был, так почему ему должно быть плохо?

— А как ты думаешь, рай и ад есть?

— Не знаю, дружок, но если есть, то Николай Дмитриевич точно не в аду, не за что ему там быть. А уж если нет, тогда ему просто хорошо, летает его душа над дочерьми и радуется, что они живы и благополучны. Ты не грусти, Ворон, это нормальное течение жизни. Люди рождаются для того, чтобы прожить сколько-то лет и умереть, по-другому не бывает.

— Да я все понимаю, — кивнул Ворон, — но все равно почему-то ужасно грустно. Даже когда мама Зина умерла, я так не грустил, не говоря уж об Анне Серафимовне.

— Ну, это-то понятно, Анна Серафимовна умерла, когда мы всего несколько лет от сериала посмотрели, ты к ней еще привыкнуть не успел. Мама Зина тоже не зажилась. А с Головиным-то мы с тобой эвон сколько лет бок о бок прошагали, почитай, без трех лет полвека, он нам уж почти как родственник стал. Конечно, ты печалишься, да и я горюю. При всех своих капризах он все-таки был хорошим человеком.

— Знаешь, Камешек, ты не обижайся, но я слетаю к белочке на пару часов, развеюсь, а то у меня слезы прямо в горле стоят — до того я расстроился. Принести тебе чего-нибудь вкусненького?

— Да где ж ты возьмешь вкусненькое-то в феврале? Нигде ничего нет и теперь до лета не будет.

— А я у белочки попрошу, она запасливая, у нее всегда есть чем поживиться.

— Неудобно, — засомневался Камень, — у нее и так детей много, ей бы их всех прокормить, а тут еще я нахлебником объявлюсь. Нет, не нужно. Ну, если только пару орешков, только потверже, со скорлупкой, чтобы я мог похрустеть.

— Сделаем! — пообещал Ворон и полетел развеивать печаль.

— Видать, хорошие у тебя до сих пор зубы, — донеслось до Камня. — Не то что у меня.

Змей! Ну, наконец-то!

— Явился, — проворчал Камень, изображая неудовольствие, — не запылился. Где тебя носило?

— Это неважно. Важно, что я вовремя появился.

— Почему это…

— Ты меня не перебивай, у меня времени — всего несколько минут, не успею тебе сказать — сам же потом жалеть будешь, — быстро проговорил Змей. — Я буквально на полчаса к тебе вырвался, мне срочно нужно возвращаться. В общем, слушай внимательно: когда наш крылатый Орфей будет спрашивать, где ему в следующий раз смотреть, попроси его залезть в двадцать пятое мая две тысячи пятого года.

— Зачем? Что там такое?

— У-у-у, там такое — не пожалеешь! Это ни в коем случае нельзя пропустить.

— А как я ему объясню, почему именно в двадцать пятое мая? Я же не могу сослаться на тебя.

— Скажи, что в этот день произошло крупномасштабное отключение электричества в некоторых районах Москвы. Свет погас, транспорт встал, компьютеры квакнулись, люди в лифтах застревали. Скажи, что тебе интересно.

— А откуда я знаю про отключение?

— Да мало ли! Ты вспомни, может, вы какой-нибудь сериал раньше смотрели, в который этот период попал. Или просто знаешь, и все. Ворон же не может помнить, о чем он тебе за все тысячи лет рассказывал, а о чем нет. Скажи, что он же и рассказал, а ты запомнил. Некогда мне тут с тобой лясы точить, мне важно было успеть прорваться в момент, когда Ворон слиняет куда-нибудь. Всё, мил-друг, пополз я. Только ты ему вели про всех в этот день посмотреть, особенно про Аэллу. Можешь даже прямо к ней послать, чтобы не распыляться понапрасну.

— А как я объясню…

— Придумай сам что-нибудь, — голос Змея начал удаляться, видно, он и впрямь очень спешил. — До встречи, дорогой.

Камень озадаченно призадумался. Ну, допустим, он сумеет сделать вид, что про отключение электричества он помнит, хотя на самом деле ничего такого он не помнил. Но как объяснить свой интерес именно к Аэлле Александриди в этот день? Допустим, к Романовым он мог бы заслать Ворона, тут предлогов хоть отбавляй: и Денис, который без компьютера и минуты прожить не может; и телевизионная трансляция из Стамбула финала Лиги чемпионов по футболу, «Ливерпуль» играл с «Миланом», и игра была, насколько Камень помнил из восторженных рассказов Ветра, невероятно драматическая, «Ливерпуль» к концу первого тайма проигрывал со счетом 3:0, во втором тайме отыгрался до ничьей, а в добавленное время одержал победу по пенальти. Уж наверняка Родислав этот матч собирался смотреть, он — заядлый футбольный болельщик, и невозможность включить телевизор привела бы его в бешенство. С другой стороны, если нельзя смотреть телевизор и работать на компьютере, то единственное, что остается, это общение, и, возможно, между Родиславом, Любой и Денисом состоялся какой-нибудь любопытный разговор. В общем, к Романовым послать Ворона можно. И к Бегорскому можно, интересно посмотреть, как он руководит своими домочадцами в условиях полной темноты. Правда, Камень не был уверен, не ушла ли от него к этому времени и третья жена, но, в конце концов, всегда можно прикинуться чайником. Да и к тому же самому футболу можно его прицепить, он тоже, как и Родислав, интересуется. А вот как попасть к Аэлле… Что же придумать? Придумать надо обязательно, Змей не станет просто так говорить, если он посоветовал — значит, дело стоит того.