Оборотная сторона НЭПа. Экономика и политическая борьба в СССР. 1923-1925 годы - Юрий Жуков

Расходы наши на металлопромышленность и на угольную промышленность и улучшение некоторых других отраслей составили 109 млн. рублей. Эти ассигнования представляют собой не покрытие убытков промышленности, а восстановление основных капиталов и переоборудование в тяжёлой промышленности.., работу по укреплению такой основной отрасли, как металлургия и тому подобное».

И подчеркнул: «Наша задача заключается в том, чтобы догнать страны, которые хозяйственно нас опередили (выделено мной.— Ю.Ж.)»{487}.

Делегаты поддержали доклады Дзержинского и Сокольникова. Единодушно проголосовали за резолюцию по промышленности, внесённую главой ВСНХ. Резолюцию, предусматривавшую:

«4. Вновь создаваемая промышленность должна быть построена согласно тщательно разработанного плана, с учётом всех достижений научной техники и с тем, чтобы избранные районы и очередь постройки отвечали потребностям всего народного хозяйства в целом, с учётом интересов национальных республик и областей.

5. Для ускорения восстановления и расширения основного капитала промышленности необходимо в банках, в первую очередь в банке, специально обслуживающем промышленность (в Промбанке), в самое ближайшее время организовать фонд долгосрочного кредитования…

7. Финансирование восстановления и расширения основного капитала государственной промышленности на базе всего народнохозяйственного и, в частности, промышленного накопления должно быть постоянной и важнейшей заботой правительства»{488}.

Так тихо и спокойно, без шума и трескотни пропаганды началось то, что спустя три года получило название ПЯТИЛЕТНИЙ ПЛАН. План, к работе над которым приступили в 1926 году.

Ну, а что же автор термина «накопление» — Троцкий? Три месяца после 14-й партконференции и 5-го съезда Советов СССР он хранил молчание. Только в сентябре выступил в «Правде» с пространной статьёй «К социализму или к капитализму?», тут же изданной отдельной брошюрой. Сформулировал в ней своё обычное скептическое отношение к тому, чему не был автором. Выразил неприятие всего, предложенного Дзержинским.

«Совершенно очевидно, — велеречиво писал Троцкий, — что если бы невозможное стало возможным, если бы невероятное стало действительным, если бы мировой и в первую очередь европейский капитализм нашёл новое динамическое равновесие не для своих шатких правительственных комбинаций, а для своих производительных сил, если бы капиталистическая продукция в ближайшие годы и десятилетия совершила новое мощное восхождение, то это означало бы, что мы, социалистическое государство, хотя и собираемся пересесть и даже пересаживаемся с товарного поезда в пассажирский, но догонять-то нам придётся курьерский.

Проще говоря, это означало бы, что мы ошиблись в основных исторических оценках. Это означало бы, что капитализм не исчерпал своей исторической “миссии”, и что развёртывающаяся империалистическая фаза вовсе не является фазой упадка капитализма, его конвульсий и загнивания, а лишь предпосылкой его нового расцвета». Так Троцкий как бы мимоходом поставил под сомнение работу Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма».

«Совершенно очевидно, — продолжал Троцкий, — что в условиях нового многолетнего европейского и мирового капиталистического возрождения социализм в отсталой стране оказался бы лицом к лицу с грандиозными опасностями»{489}.

Столь же пессимистически высказался Троцкий и в служебной записке от 12 июня «О положении в электротехнической промышленности», адресованной своему новому патрону Дзержинскому (21 мая Лев Давидович без возражений принял назначение в ВСНХ руководителем сразу трёх учреждений — председателем Главного концессионного комитета, начальником управлений Электротехнической промышленности и Научно-технического{490}.

«Если мерить аршином капиталистического развития, — делился Троцкий своими неутешительными прогнозами, — то следует готовиться в течение довольно близкого времени, скажем, на протяжении одного-двух лет, к наступлению торгово-промышленного кризиса. Значит ли это, однако, что кризис неизбежен и в наших условиях? Я думаю, что так… Так как у большинства наших предприятий собственные средства представляют непропорционально малую часть общего оборота, то совершенно ясно, что при первой серьёзной заминке это несоответствие может очень сильно ударить по торговле и промышленности»{491}.

Хотя Троцкий и продолжал предрекать СССР всяческие бедствия и несчастья из-за отказа принять его предложение полностью реогранизовать управление всей экономикой, в политической жизни он вроде бы смирился с утратой былого положения одного из полновластных лидеров партии и страны. После январского пленума поставил свою общественную деятельность под полный контроль ПБ. Наиболее ярко такое его поведение проявилось после выхода в начале 1925 года в Лондоне книги американского журналиста, только что исключённого из компартии США, Макса Истмена «После смерти Ленина».

Истмен был женат на сестре наркома юстиции РСФСР Н.В. Крыленко, благодаря тому несколько месяцев провёл в СССР, встречался со многими его руководителями и просто известными людьми, а среди них — с Троцким и Крупской. Интервью с ними и личные впечатления журналист положил в основу книги, в хлёсткой манере живописуя положение республики рабочих и крестьян. Скорее всего, репортаж Истмена канул бы в Лету, если бы он не содержал сенсации. Рассказа о пресловутом «Завещании Ленина», совершенно не известном на Западе.

Далее последовало то, о чём Троцкий стыдливо умолчал в своей автобиографии «Моя жизнь». 8 мая он представил членам ПБ на утверждение ответ редактору лондонской газеты «Санди уоркер», опубликованный «Правдой» на следующий день. В нём же, очень небольшом, писал: «Я заранее и категорически отвергаю какие бы то ни было комментарии, направленные против Российской коммунистической партии. Грубейшим вымыслом являются сообщаемые Вами утверждения прессы, будто я сочувственно отношусь к буржуазной демократии и свободе торговли…».

Столь короткий ответ, к тому же не содержавший осуждения Истмена и «разоблачения» его клеветы, партийное руководство не устроил, и письмо для новой публикации пришлось перерабатывать. Насколько сложной для Троцкого оказалась эта работа, он писал 23 июня Сталину:

«Нужно быть идиотом или преступником, чтобы поднимать шум вокруг “документа”, фактически ходом жизни погашенного. Если писать боевым тоном по поводу книги Истмена, то совершенно очевидно, что необходимо гораздо энергичнее и решительнее остановиться на этом центральном, наиболее “сенсационном” пункте. Есть ли в этом смысл?

Об этом моменте я говорил в частной беседе с т. Рыковым и упоминал в двух словах на Политбюро, когда говорил о затруднительности формулировки и необходимости на этот счёт условиться… Между тем, в кругу вопросов, затронутых в книге Истмена, есть такие, которые, повторяю, фактически уже лишились всякого политического значения, но которые могут искусственно получить политическое значение, если подойти к ним не только закономерно, но просто неосторожно»{492}.

Одним словом, Троцкий всячески увиливал, пытался любым способом уклониться не просто от отрицания существования «документа», то есть «Завещания» Ленина, но даже от упоминания его. Более конкретно он выразился в письме, направленном в тот же день Крупской.

«Дело идёт, — писал он, — о так называемом “Завещании” Владимира Ильича. Незачем говорить, что с моей точки зрения вопрос об известном письме Вл. Ил. политически и партийно совершенно исчерпан, т.е. такого “вопроса” не существует. Но запоздалые отголоски и слухи могут сами по себе превратиться в политический вопрос. Совершенно очевидно, что при том отношении, какое существует в партии и стране к памяти Вл. Ил., слухи о каком-то скрытом “завещании” могут в известных условиях стать крупным и опасным фактором».

А потом уверенно добавил: «Только дурак или преступник мог бы попытаться сделать письмо Вл. Ил. орудием борьбы… Никакого “Завещания” Вл. Ил. не оставлял, и самый характер его отношения к партии исключал возможность такого “завещания”»{493}.

Тогда, летом 1925 года, Троцкий и не предполагал, что всего двадцать четыре месяца спустя он сам станет использовать «документ» как орудие политической борьбы. Против Сталина.

Но как Троцкий ни выкручивался, ему всё же пришлось пойти на все требования ПБ. Правда, уже после нового скандала. Публикации в газете французских коммунистов «Юманите» первого варианта его ответа, отвергнутого ранее. «Под видом моей статьи, — пришлось ему снова оправдываться, — напечатали тот первый черновой набросок, который я сообщил членам Политбюро при записке, выражавшей уверенность в том, что нам удастся путём внесения поправок и обмена мнениями выработать общий текст…