Новый Мир. № 3, 2000 - Журнал «Новый мир»

К достоинствам практически всех выставленных текстов я бы отнес внутреннюю свободу авторов. Она стоит дорогого. Я хорошо помню времена, когда молодые, для того чтобы напечататься, должны были «попасть в струю», идеологическую и стилистическую. Слишком многие ломались на этом. Я понимаю, что внутренняя свобода сегодняшних авторов Интернета — не столько заслуга самих авторов, сколько черта наступившего времени. И все же…

Сами условия конкурса ставили прозаиков в достаточно сложное положение: представленные тексты должны были быть короткими. То есть условия конкурса предполагали прозу, в которую читатель входит уже после первых абзацев, когда ощущение целого чувствуется на любом отрезке этой прозы. А способность писать «антологические» рассказы дана далеко не каждому даже талантливому прозаику. И для меня, например, так и осталось непроясненным: фрагменты из прозы Олега Постнова «Страх» — это что, претенциозная заявка на современный готический роман? Или это состоявшийся, художественно воплощенный замысел? Достаточно экзотический антураж украинской деревни, старинная усадьба, загадочный ритуал над гробом умершей старухи-ведьмы, «черная свадьба», на которой одиннадцатилетнего хлопчика женят на покойнице, и тут же уже как бы и неметафорическая свадьба с девочкой, наследующей роль ведьмы; а рядом в повествовании электричка, самолет из Киева в Москву и т. д. Короче, «эффектностей» вполне достаточно для модного мистического триллера. А с другой стороны, написано это уверенно, с хорошим умением создать интонационное напряжение — на кич тоже не похоже.

(Я не привожу здесь интернетовского адреса каждого из перечисляемых мною рассказов — еще раз отсылаю читателя на страницу всего конкурса «Улов», откуда легко открыть каждый из названных мною текстов: http://iday.stars.ru/contests/ulov/works.htm)

Зато отрывки из романа Виктории Фоминой «Держиморда» можно сравнить с увертюрой, проигрывающей основные музыкальные темы всего романа. Повествователь в романе — девочка, вспоминающая детский сад и свое нежелание жить по некоторым законам, принятым в человеческом сообществе, свое нежелание стать «держимордой». Героиня отказывается принимать жизнь как совокупность ситуаций перманентного противостояния одного человека другому, человека и социума и т. д. Написано это как бы легко, иронично, обаятелен характер девочки. Фоминой удается решить труднейшую художественную задачу — не погрешив против художественной правды (ребенок в ее прозе остается абсолютно достоверным ребенком), поразмышлять на более чем взрослые темы: о природе силы, которая позволяет человеку быть открытым для жизни, доверять жизни, и о природе слабости, диктующей неизбежную жизненную позицию обороняться нападением.

Антологичен по-своему Станислав Львовский, цикл коротких рассказов которого — «Выводитель ритма» — строится еще и по законам стихосложения, с предельной нагрузкой на слово, образ, интонационный жест. Слово, образ, жест в его прозе даются как бы в нескольких смысловых планах. Это несомненное достоинство и, как продолжение достоинства, недостаток его прозы — излишняя, не всегда обеспеченная содержанием многозначительность интонации. Во всяком случае, в миниатюре «Парад победы» мешает некоторая пафосная приподнятость (не берусь ее определить однозначно, здесь и ирония, дошедшая по наследству от соцартовцев, и как бы философское, точнее, историософское переживание процесса смены поколений). Органичнее для стилистики Львовского воспринимается горчащая лирика рассказа «Вторник, второе января».

Одна из черт нашего сегодняшнего литературного Интернета — это его ориентированность на традицию сугубо литературную, игровую, идущую еще от Эдгара По. Многие авторы способны сочинить, и вполне профессионально, почти с борхесовской изобретательностью раскрутить парадоксально выстроенный сюжет, но, увы, без борхесовского содержания. Обычно смысл сказанного полностью воплощен в сюжете, как в «Мстителе» Андрея Воронцова или «Великом немом» Виктора Шнейдера, или же такой рассказ выглядит просто иллюстрацией к некой широко известной философской максиме («Настоящий мужчина» Александра Геймана). Но бывают и приятные исключения, каким стал «Голос» Мэри Шелли, — рассказ, написанный в традициях современной фантастики, активно использующей реалии современного технологического оснащения нашей жизни, вдруг отсылает нас прямиком чуть ли не к Андерсену простодушием и лирической чистотой выраженного чувства.

Хороши, можно сказать, безупречно выполнены рассказы Эдуарда Шульмана из цикла «Время полукровок» (о его рассказе «Трубач» я писал в предыдущем обзоре сетевой литературы). Пятое, а не первое место в моем рейтинге объясняется только одним обстоятельством — некоторой внутренней как бы отстраненностью повествующего, отсутствием того «простодушия», о котором я говорил в отношении рассказа Шелли.

Текст же, который меня зацепил всерьез, — повесть Андрея Комова «Аноним» — откровенно неровен в художественном отношении, клочковат, внутренне отрывист, да и просто не всегда прописан как надо. Он берет другим — подлинным напряжением мысли, воплощенным — несмотря на кажущуюся «архаичность» его прозы — художественно. Если искать литературные аналогии, то нам придется оторваться от того, что представлено в «продвинутом литературно» Интернете, и вернуться отчасти к «Крейцеровой сонате», отчасти — к Камю. Повесть Комова представляет собой монолог человека, приговоренного болезнью к уже близкой смерти. Но смерть для героя, как обнаруживает он, началась задолго до проявлений болезни. Она началась с того момента, когда герой вдруг обнаружил зияющую пустоту в своих взаимоотношениях с женой, отсутствие внутренних связей с сыном, нарастающее равнодушие к собственной профессии философа. Противостояние с собственным телом — это только финал. Это мужественная проза, автор которой не боится размышлять о незащищенности своего героя перед смертью во всех ее проявлениях. В отличие от толстовской повести (разумеется, я не сравниваю художественные уровни, я говорю только о внутренней художнической интенции) у Комова нет морализаторства и учительства, он не отгораживается от читателя неким «высшим» знанием.

Из книг в серии Word Wide Writers, которые я помянул в самом начале обзора, следует, видимо, остановиться на романе Баяна Ширянова «Низший пилотаж» (http: parker.paragrahp.com). Роман этот, насколько я понимаю, — своеобразная интернетовская гордость, «наиболее скандальное произведение русского литературного Интернета в 1998 году». Так сказать, наш отечественный Берроуз (или Чарльз Буковски). Событие, возможное, как считают некоторые сетевые обозреватели, только в Интернете, потому как там все без цензуры. Ну а «бумажные» писатели, которые приняли участие в присуждении ему первой премии сетевого литературного конкурса «АРТ-Тенёта’97» (номинация «Повести и романы»), повели себя сверхкорректно — возможно, памятуя о судьбе горького пьяницы, невыносимого человека и большого писателя Венички Ерофеева (или большого художника Алексея Зверева). Вячеслав Курицын, обличая замшелость консерваторов из бумажной литературы, назвал в «Неприкосновенном запасе» «Низший пилотаж» романом замечательным. Собственно, роман этот я решил прочитать еще и из-за этого Славиного отзыва (я внимательно, а иногда и с доверием читаю Курицына). Прочитал. Мог бы, наверно, написать об этом отдельную полемическую статью. Но не хочется. Скучно. Мне кажется, я понял, почему скандал с «Низшим пилотажем» оказался скандалом локально интернетовским. Это роман о наркоманах, написанный как бы наркоманом (а может, и не «как бы», судить не берусь), — писатель выбрал себе имя Баян, то есть шприц на жаргоне наркоманов, а фамилию Ширянов, думаю, объяснять не нужно. Роман про то, КАК ШИРЯЮТСЯ. Роман, на мой взгляд, настолько одномерный, что для меня это определение исчерпывает его содержание чуть ли не полностью. «Низший пилотаж» представляет собой цикл рассказов-очерков о жизни и самоощущении наркомана. Написано с попытками передать чувство самоуважения наркомана — в отдельной главке автор помещает что-то вроде «манифеста наркомана»:

«…замороченные совдепы, вы тащитесь от своих комплексов и знания реальности. Но шировой чихал на эту реальность. Он вырвался из нее и попал в другую…

…спроси любого ублюдка на улице, что бы он предпочел: жить долго, но скучно или коротко, но радостно? И он выберет последнее. Ну да, не все. Но большинство!

Так что? Все наркоманы? Пусть и в потенциале.

…это именно вы создали мир, из которого хочется уйти навсегда и как можно скорее! Что вы держите наркоманов за изгоев? Может, потому, что сами боитесь вступить на их путь?»