Время колесниц - Дмитрий Чистов

— Да, да! — оживился Роног — Мой господин очень важный. У его семьи овец и свиней двенадцать дюжин загонов! С ним надо хорошо обращаться!

— Отлично. Раз господин Хнеффл такая важная птица, придётся тебе его немного проводить. А то вдруг он заплутает по пути в Серую Долину?

Когда смысл сказанного полностью дошёл до Ронога, бедняга затрясся ещё пуще прежнего.

— Нет! Нет! Пожалуйста, не надо! — вопил он, пока двое дюжих ургитов волокли его под руки к импровизированному жертвеннику.

— Как скажешь, мудрый, кого принесём в жертву прежде — воина или эту падаль? — обратился Белг к своему жрецу.

Тот призадумался:

— Думаю, начнём с коротышки. Хотя он и не настоящий воин, но всё же здоровый и довольно сильный; заодно погадаем об удаче предстоящей битвы на его внутренностях.

— Отлично. Приступай!

По мановению руки жреца загудели бронзовые трубы девяти локтей длиной; поднесли огонь к поленницам, и двадцать четыре погребальных костра вспыхнули в один миг. Двенадцать плакальщиц в длинных траурных одеждах возопили хором, двинувшись гуськом вдоль огней. Оплакивая погибших, они в ритуальном исступлении выдирали себе клочья волос и густопосыпали головы пеплом.

Коротышку Ронога бросили спиной на плоский камень; двое силачей-ургитов держали его за щиколотки, а двое — за запястья, чтобы своими корчами он не мешал жрецу работать.

Священнослужитель снова переложил ножи, выбирая нужный; взвесил его на руке, как бы примериваясь, и наклонился над распластанным на камне телом, прищурив левый глаз.

— Могу ли я полюбопытствовать, о господин, что вы собираетесь со мной сделать? — пролепетал Роног, в ужасе наблюдающий за этими манипуляциями.

— Думаю сначала распороть тебе брюхо и вынуть кишки, а затем вырезать из груди сердце,— пояснил тот.

— А мне будет больно?

— Немного. Не отвлекай меня! Своей болтовнёй ты мешаешь мне сосредоточиться.

— Извините, господин.

Трубы исступлённо взвыли в тот миг, когда жрец занёс над головой руки с зажатым в них острым обсидиановым лезвием. Пробормотав традиционную формулу, он обрушил нож вниз и... промахнулся. Раздался противный скрежет каменного клинка о камень; обсидиановое лезвие от удара раскололось надвое. Жрец в глубоком недоумении глядел на половинки своего пришедшего в негодность инструмента; стоявшие в отдалении воины зароптали: плохая примета! Боги рассержены!

Как бы в подтверждение этому прямо под ноги Белгу шлёпнулась лягушка, которую выронила пролетавшая мимо сова; расстроенная потерей добычи птица скрылась в темноте, сопровождая свой полёт недовольным уханьем, Воистину недобрый знак!

Взяв другой нож, поуже первого, вставленный в изящную изогнутую рукоять, жрец повторил попытку. На этот раз он не смог даже как следует замахнуться: костяная рукоятка запуталась в длинном рукаве шерстяной хламиды; когда же незадачливый гадатель на человеческих внутренностях начал яростно трясти рукавом, нож внезапно высвободился, вывалился из рукава и, ударившись о камень, вдребезги разбился.

— Ты что вытворяешь?! — набросился на него озверевший Белг. — Уже наглотался своих дурманных листьев? Не мог до вечера подождать? Хочешь, чтобы вся моя дружина уверовала в дурное знамение и вернулась домой?!

— Я не...

— Я сам его прикончу! — Белг, подняв свою медную палицу, что есть силы врезал лежащему на камне Роногу по голове; но попал держащему его ургиту в руку. Тот взвыл от страшной боли и отскочил в сторону, ухватившись за сломанное запястье. Недолго думая, вождь нанёс ещё один удар; теперь он приложился точно по шлему второго склонившегося над жертвой витязя. Бедняга рухнул на четвереньки, но довольно быстро пришёл в себя, поднялся на ноги, а затем нетвёрдой походкой приблизился к своему командиру.

— Да по какому праву ты, степной шакал, поднял руку на меня, Гразма, сына Грока, внука Гремлира, правнука Бреса, праправнука Урга, прапраправнука Торнора? — грозно вопросил он и с размаху двинул Белгу кулаком в челюсть. — Не вождь ты мне больше!

Сознание предводителя ургитов затуманилось: пошатываясь, отступил он на несколько шагов и рухнул прямо на руки своему вовремя подскочившему колесничему.

Стоявшие подле бойцы схватились за оружие. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы не голос, который заорал срывающимся фальцетом:

— Стойте! Угомонитесь! Разве вы не понимаете? Всё от него! Он виноват! — Указующий перст жреца был нацелен на застенчиво улыбающегося Ронога. — Истинно говорю вам! У него дурной глаз! Он наводит порчу! Посмотрите — да ведь он потешается над нами!

— Похоже, ты несколько умнее, чем кажешься на первый взгляд, — заметил Роног. Его уже никто не держал, теперь маленький человечек вальяжно расселся на жертвенном камне, подогнув под себя ноги.

— Не упускайте его из виду! — распорядился жрец, в глазах которого разгорался холодный огонёк. — И подайте сюда сыромятный ремень подлиннее!

Ургиты обступили камень плотным кольцом. Впрочем, Роног и не пытался бежать. Он покорно подставил шею, на которой ловко захлестнули принесённый повод; за один конец взялся сам жрец, а другой передал стоявшему поблизости воину.

— Тяни!

И они принялись тянуть. Оба шипели от натуги, сами покраснели и запыхались, но Роног не проявлял ни малейших признаков удушья. К перетягиванию ремня присоединились ещё двое, затем ещё четверо; всё было по-прежпему. Пришедший в себя Белг смог лицезреть совершенно нереальную картину: шестеро здоровых мужчин душили одного, а тот даже не предпринимал попыток стащить с шеи удавку. С лица Ронога не сходила добрая, немного усталая улыбка.

— Может, попробуем разорвать его надвое колесницами? — пропыхтел один из участников экзекуции. — Привяжем за руки, за ноги и...

— Отличная мысль! — немного оживился жрец. — Бросайте-ка этот ремень и хватайте его покрепче!

— Вот уж дудки! — внезапно заявил коротышка, скинул с плеч свой куцый плащ и вывернул его наизнанку, открыв на всеобщее обозрение подкладку, выполненную из множества пёстрых птичьих перьев. Руки воинов ухватили лишь пустоту — на камне сидел белый ястреб-перепелятник.

— Оборотень?! Не уйдёшь!

— Посмотрим! -— ответил ястреб и больно клюнул жреца в нос. Спрыгнув с камня, птица проковыляла по земле к- носилкам, на которых лежал раненый тординг.

— Ловите! Ловите его! — Хлынувшие из глаз слезы слепили священнослужителя, он с трудом ориентировался в окружающем пространстве. Тем временем ястреб подскочил вверх и полетел. В когтях он нёс так и не пришедшего в сознание Хнеффла.

Каким образом столь небольшая птица смогла поднять в воздух взрослого мужчину, осталось неизвестным. Воины в изумлении уставились в небо, провожая взглядом два удаляющихся силуэта. Кто-то потянулся за луком и стрелами; однако в этот самый момент на середину освещенного догорающими погребальными кострами пространства вынеслась боевая колесница, запряжённая двойкой взмыленных коней.