Набат - Александр Гера

Дядюшка поторопил меня с операцией.

От Инессы Арманд я впервые узнал о некоем Ульянове, человеке амбициозном, решившем отомстить за смерть своего брата-народовольца. Он не пользовался авторитетом среди членов «Народной воли», разругался с ними, решив создать собственную организацию. Он завидовал Плеханову, заискивал перед ним и внутренне ненавидел за глубокий ум. Плеханов же осмеивал Ульянова за бредовые идеи марксизма, иначе как жидо-мокшей и недоучкой не называл.

В пору первой эмиграции Ульянов познакомился с членами отколовшейся от народовольцев организации террористов, промышлявших в основном бандитизмом. Тогда у меня появилась идея внедрить к ним своих агентов из еврейского Бунда. Выбор пал на Лейбу Троцкого, эрудита по содержанию и авантюриста по натуре.

За несколько лет он сумел из недоучки Ульянова сделать подлинного революционера-марксиста и попутно расширить организацию за счет членов Бунда. Большую роль в перевоспитании Ульянова сыграла Крупская. Привлечь ее в мою агентурную сеть не составило труда: ей пришлось отрабатывать грехи отца, который под видом русского офицера содействовал отделению Польши от России. На самом деле он был выходцем из польских евреев.

Буквально накануне войны дядюшка отказался подкармливать партию Ульянова. Бундовцы не обиделись. К четырнадцатому году марксистские идеи окрепли в России, а они занимали уже видные посты в партии; Плеханов утратил лидерство, идеи древнего Богодержавия сошли на нет, при дворе усилилось масонство, и Николай стал союзником Франции и Англии.

Дядюшка вспомнил об Ульянове только в семнадцатом году, когда свергли кузена. Все три года ульяновцы успешно разлагали русские войска, а сам Ульянов ни в чем не принимал активного участия, хотя многие документы от его имени распространял Троцкий. Ульянов занимался сугубо своим здоровьем из-за усилившегося психоза, связанного с маниакальной депрессией. Ехать в Россию он отказывался наотрез, к тому же лидерство в партии целиком перешло к Лейбе Троцкому. Амбициозный и обидчивый Ульянов встал в позу.

Мне стоило больших трудов через Арманд и Крупскую вдохнуть новую жизнь в Ульянова. Троцкому было категорически приказано оставаться на вторых ролях, прекратить агитацию за усиление еврейской прослойки в России и партии большевиков в частности. В конце концов обработка увенчалась успехом. Ульянов возомнил себя спасителем России, был посажен вместе с бундовцами в поезд и укатил творить новейшую историю, разыгранную по моему сценарию.

В 1918 году моего дядюшку свергли и практические контакты с большевиками прекратились. Через два года, находясь в эмиграции, стесненный в средствах дядюшка вспомнил о деньгах, истраченных на большевиков, и потребовал взыскать долг. Инкогнито я отправился в Россию. Крупская и Арманд посоветовали Ульянову рассчитаться в обмен на секретный архив. В 1921 году обмен состоялся. В общей сложности золотых вещей и предметов искусства было на пять миллионов шведских крон. Я закончил.

Судских выслушал весь монолог зачарованно. Большей откровенности о прошлом Ульянова он не слышал. Приходилось верить. Этот мир намного откровеннее земного — скрывать нечего.

— И неужели никто не знал об этой сделке?

— Сталин и его ближайшие соратники знали. Только какой смысл давать ход нелицеприятной истории? Позже он уничтожил всех причастных к ней, а Ульянова-Ленина велел поместить на Красной площади, чтобы и тени не пало на зачинателя рабоче-крестьянского государства. Прием в мировой истории не нов. Довольно часто тираны возвеличивали слабохарактерных властолюбцев, их именем творили беззаконие.

История эта всплыла неожиданно в 1940 году. Загнанный местью Сталина в Мексику Лейба Троцкий перед смертью успел передать некоторые секретные документы гитлеровской разведке. Фон Риббентроп, по личному распоряжению Гитлера, напомнил о них Сталину. Сталин был разгневан на подобную нечистоплотность, так как считал Гитлера себе подобным. Риббентроп успокоил его: отдавая все документы, он передал и просьбу фюрера — поддерживать его политику по уничтожению евреев. Сталин согласился и, несмотря на коварство Гитлера, слова не нарушил.

— Почему же Гитлер не обнародовал эти документы? Ведь это могло сыграть решающее значение в отходе населения от большевиков и начале новой гражданской войны?

— Вы наивный человек, прошу прощения. Гитлер мог распространить куда более могущественные документы. Например, о прошлом Сталина, о деятелях коммунистической партии, но кто этому станет верить, когда идет война и Гитлер уже скомпрометировал себя в глазах русского народа? Рауль Валленберг поплатился жизнью за опрометчивость. При нем обнаружили копии этих документов и предсмертные записки Троцкого, чем он подписал себе смертный приговор, и самая высокая защита не спасла его от мести Сталина. А знаете ли вы о причинах смерти Ульянова?

— Не хотел бы знать, — скривился Судских. — Это противно.

— Прошу прощения, зря. Только под конец жизни он узнал, кем на самом деле была его верная подруга. Однажды Крупская пожаловалась мужу на высокомерие Сталина. Ульянов-Ленин стал по телефону выговаривать ему. Сталин прервал его и сказал: «Спроси свою проститутку, на кого она работала. И помалкивай совсем». Он бросил трубку, а с Ульяновым случился удар. Больше из этого состояния он не выходил. Потеряв дар речи, он так и не узнал этой грязной тайны.

— Достаточно, — сжав зубы, процедил Судских.

— Как угодно, — сделал короткий кивок фон Шен, щелкнул каблуками и растворился.

Желание встречаться с кем-либо из вождей у Судских пропало начисто. Да и что он мог узнать у них или о них? Только сейчас он вполне уяснил выражение: «Политика — грязное дело». Вождей пачкает мутный поток перемен, желание очиститься заставляет их выбираться на берег, но брызги потока достают их всегда, как бы круто они ни взбирались.

— Погано тебе, княже? — спросил из-за плеча Тишка-ангел.

— Да уж… — нехотя ответил Судских. Копаться в грязи он не хотел, но необходимо до возвращения узнать многое. Иначе он сам станет добычей мутного потока, перемажется по недомыслию и не отмоется больше. Ему не станут верить, а охочие до чужих тайн людишки убьют его еще при жизни. Политический труп.

— Куда бы хотелось, княже? — напомнил о себе Тишка.

— Дай подумать, — ответил Судских.

Он размышлял о том, как выведать, у кого золото партии. Эта история покрыта мраком и трупами, возможно, его нынешние сторожа готовы пойти на сговор с кем угодно, лишь бы дальше сеять смуту в России, не давая ей подняться с колен.

Он вспомнил одного такого.

Воливач поручил УСИ покопаться в поднаготной банкиров. В стране раскручивался скандал, связанный со скупкой акций жизненно важных объектов зарубежными монополиями. Были замешаны в нем Черномырдин, Немцов, Чубайс, ниточка вела к крупным коммерческим банкам и дальше, к маститым дирижерам закулисного бизнеса. К Джорджу Соросу, например.

В поле зрения УСИ попал неприметный вначале банковский клерк. Долговязый, с вычурными манерами комильфо, деловыми качествами он не блистал. Порассуждать о политике, о ходе больших денег он любил, впрочем, как умеют делать это мелкие сошки. В конце восьмидесятых он, на зависть окруженцев, из рядовых попал в заведующие отделом валютных операций за рубежом. В начале девяностых продвинулся дальше, стал офицером Госбанка в Швейцарии. В девяносто седьмом возглавил крупнейший коммерческий банк. И неожиданно исчез, процарствовав одну неделю. Под лупой УСИ проступили штрихи его прежней деятельности, и выяснилось, что не так он глуп и беден. Имел роскошную дачу в Барвихе, приличный счет в Швейцарии.

С роскошной дачи потянулась ниточка. Однако в прошлое.

Выяснилось, на дачу в прежние времена заглядывали крупные партийные бонзы, когда ее владелец был еще мелкой сошкой. УСИ разыскало его в Швейцарии, и Судских настоял перед Воливачом вывезти его в Россию. За сутки до начала операции пришло сообщение: погиб в автомобильной катастрофе. Судских тогда очень ударствовал: обрывалась очень нужная ниточка.

Теперь они могли встретиться.

— Здравствуй, Толик, — почти с отеческой лаской приветствовал он долговязого мужчину неопределенного возраста. Возможно, эта неопределенность происходила от увлечения теннисом. Судских подобная жилистость была знакома у хороших теннисистов.

— Здравствуйте, Игорь Петрович, — вежливо ответил он. — Не скучаете? — спросил Толик Судских как старого знакомого, хотя виделись они впервые.

— Не удается.

— А я без активного спорта скучаю. Мне передали, Игорь Петрович, что после встречи с вами я смогу попасть в средний ярус, если буду откровенен. Я ни в чем дурном не замешан, был прилежным семьянином и набожным человеком. Всего лишь жертва. Спрашивайте, Игорь Петрович.