Свет не без добрых людей - Шевцов Иван Михайлович

Она остановилась, кинула взгляд на вершины еще голых могучих тополей, в три обхвата толщиной, подтянутых лиственниц, столпившихся в одну дружескую компанию, на тускло освещенный резкий силуэт единственного древнего кедра, каким-то чудом оказавшегося в здешних краях. Прислушалась, деревья разговаривали голосами птиц, просили: "Не уезжай". Гай не хотел прощаться, он точно кричал веселым, бойким свистом и щелканьем дрозда: "До скорого свидания".

- Через неделю, пожалуй, зацветет черемуха, - сообщил Тимоша, и в голосе его она без труда уловила недосказанное: "Так что ты поскорей возвращайся". А Вера продолжала прерванную мысль - это отвлекало ее от двух бед, свалившихся сразу.

- Мне хочется знать, что думал мой отец перед казнью? О нас с мамой думал, наверно, о нашей судьбе. Что с нами станется, кто поможет, как жить будем? Думал ли он, что мир не без добрых людей?

- Говорят, свет не без добрых людей, - поправил Тимоша.

- А какая разница - мир, свет, - произнесла Вера. - Синонимы. А сколько смысла. Вдумайся: мир - земля, мир - покой. Свет - земля, свет - ясность. И выходит, земля наша - это покой, это ясность. Вот как русские люди понимают землю.

Гай горел, подожженный луной, а птиц этот пожар не пугал: они не знали угомона. Тимоша сказал:

- Когда зацветет черемуха, прилетят соловьи. Будут петь и днем и ночью - в две смены.

- Я их не услышу, - говорил грустный и неуверенный Верин голос, а сердце шептало: "Надо услышать, надо".

Она прощалась с гаем, который только что начал надевать на себя самый красивый весенний наряд, прощалась и не верила, что уезжает навсегда. Она гнала от себя прочь до боли тяжкие думы о покойном отчиме, о бедной маме, об измене Михаила, но, к ее удивлению, мысли о Михаиле упорно цеплялись, не желали уходить, воскрешали в зрительной памяти только что увиденную картину в его окне. Желание знать, о чем и как он разговаривал с Нюрой, родилось вновь, глупое, неуемное желание.

Нюра примчалась к Михаилу запыхавшаяся и бросилась к нему на шею. Он был рад ее приходу. Спросил:

- Ты как узнала?

- Ой, Мишенька, не говори, я в клубе была. Там два директора цирк устроили. С музыкой. Умереть можно. Потом приехал Егоров, высмеял. О тебе сообщил. А я сидела в зале перед тем, как Егоров появился, и предчувствовала что-то. Вот сижу как на иголках. То в жар меня бросит, то в холод. Места не нахожу и чего-то жду. А чего - сама не знаю. Ой, Мишенька, такое творилось со мной! - Нюра положила ему руки на плечи и посмотрела в глаза, нежно и умоляюще, будто о чем-то просила.

- Что, Нюра? - Он взял ее за руки тихо, поглядел также тихо и ласково в ее пылающее лицо.

- Как я тебя ждала, Мишенька!..

Он не дал продолжить, перебил, не отпуская ее рук:

- Спасибо тебе, Нюра, за статью, за письма, за все. Ты очень, очень хорошая. Кажется, раньше я тебя плохо знал… А теперь сядем, поговорим. - Он посадил ее на диван, сам сел на стул, напротив. - Что у вас, как, рассказывай.

Она смотрела на него изучающе, зорко, пытаясь проникнуть в мысли, узнать о том, что ее волновало больше всего.

- О чем рассказывать? Или о ком?

- Как Вера? Ты мне, между прочим, о ней ничего не писала.

- А ты, между прочим, и не спрашивал, - ответила Нюра колко, с горестным укором. Сощурив глаза, уставилась отсутствующе в карту, висящую на стене, задумалась о своем.

Он действительно в письмах не спрашивал о Вере, знал, что вопросы эти обидят Нюру, вызовут ненужную ревность.

- Нюра! Давай поговорим серьезно, - предложил Михаил.

Она ответила машинально, не меняя позы:

- Давай.

- Пойми, кто ты для меня… - начал он волнуясь.

- Да, кто я для тебя? - также вяло повторила Нюра.

- Ты для меня, как сестра родная…

- А я не хочу, понимаешь, не хочу, эта должность меня не устраивает. - Нюра резко поднялась. - Пусть она будет сестрой.

- Не надо, Нюра, об этом. - Он тоже встал. - По крайней мере сейчас не надо. Потом, в другой раз. Я рад, что ты со мной, именно ты.

Голова идет кругом. Все перепуталось, в мыслях сумятица какая-то. "Почему она не хочет понять: не могу иначе, мы друзья. Разве нельзя быть просто друзьями? Наверно, нельзя. Но что же тогда, где выход?" - бьется беспомощная мысль. Он несколько раз повторяет в уме один и тот же вопрос: "Где выход?", и вдруг слышится ему совсем другое: "Где Вера?" Да, где она, почему ее нет здесь сейчас? А может, то было просто так, игра, может, опять Юлька Законникова.

А внизу уже бойкие людские голоса и шаги на лестнице. Идут сюда.

Он жадно, нетерпеливо прислушивается - не ее ли шаги? Вот открывается дверь. На пороге - брат и сестра Незабудки, его милые, добрые соседи-друзья. Лида не может без наивной непосредственности: у нее что на уме, то и на языке:

- Мишка, какой ты худой!.. Бедный ты наш.

- И совсем не худой, даже поправился, - недовольно отстранил Федя сестру.

Вера прошла к себе наверх, не заглянув к Надежде Павловне, откуда раздавались громкие голоса. Там спорили о Булыге. Посадова поднялась тотчас же, в переднике, с вилкой в руках: готовила ужин. Посмотрела на Веру и поняла - утешать ее не надо. Сказала как можно проще, спокойнее:

- Завтра утром Захар отвезет тебя на аэродром. Отпуск мы тебе даем по семейным обстоятельствам.

Вера вяло покачала головой:

- Не нужен отпуск, я не вернусь больше сюда.

А снизу слышится громкий голос директора треста:

- Ты свое заявление, товарищ Булыга, забери и сам изорви. Никто тебя не отпустит с работы.

- Как не вернешься? Подумай, что ты говоришь?! - Посадова недоуменно уставилась на Веру. - А твоя работа, клуб, самодеятельность? А твой гай?

Вера прислушивается к тому, что говорят внизу. Интересно: неужто Булыга добровольно оставляет свой пост?

- А собственно, почему вы хотите насильно вернуть человеку его заявление? - Это спрашивает Егоров директора треста. - Чем вы будете мотивировать свой отказ удовлетворить его скромную просьбу?

"Как он спокойно говорит. И без сарказма", - думает Вера.

- Так он же это сгоряча написал, - петушится директор треста. - Отпускать такого человека - это роскошь, Захар Семенович. Министр не пойдет на такой шаг.

- Как, Роман Петрович, твое заявление - плод минутной вспышки или серьезных раздумий? - спрашивает Егоров.

- Да, я долго думал. Я решил не сегодня, раньше решил. - Глухой голос Булыги как-то пропадает, точно куда-то проваливается.

Надежда Павловна видит, что Вера слушает разговор внизу. Пытается пояснить со вздохом, сокрушаясь:

- Роман не дело задумал. И Захар стал какой-то придирчивый. Ах, ну да ладно, как-нибудь все утрясется!.. А ты приезжай сюда с мамой, тут она быстрее все забудет, успокоится… И к Алексею зайди обязательно. Я тебе адрес дам. Тащи его сюда хоть на время, поможет нам самодеятельность в народный театр переделать. - И потом, спохватившись: - А Мишу ты видела? Нет? Так как же ты можешь уезжать не повидавшись? Вам надо обязательно встретиться, сегодня же. Я пошлю за ним Тимошу, пусть сейчас же придет.

- Ни в коем случае, ни за что! - почти закричала Вера. - Все кончено между нами… И ничего не было. Ничего… И пусть. Ничего не надо…

Наутро она уехала, так и не повидавшись с Михаилом. Егоров посадил ее на московский самолет. Сказал, прощаясь:

- Долго не задерживайся. Если помощь потребуется, звони мне, из Москвы звони. И напиши.

Она закивала головой в знак благодарности, улыбаясь влажными глазами, помахала рукой уже у самой двери. А он повторил:

- Приезжай!