Польский пароль - Владимир Петров

У Шернера под рукой свежие нетрепаные части, здесь же затаились старые знакомцы — битые-перебитые, но все еще существующие танковые дивизии СС, с которыми Вахромееву довелось впервые сшибаться в пору Курской битвы. Это все в Чехословакии, до которой еще надо дойти. Ведь впереди Рудные горы, даже в узости своей достигающие сорока километров. Наверняка траншеи на склонах, минированные дороги, лесные завалы: горы есть горы…

Нелегким будет последний удар, недешево достанется эта решающая победная точка!

Однако велик, неостановим был натиск: уже к вечеру 7 мая немецкая оборона в предгорье оказалась прорванной! В бреши хлынули сотни танков и самоходок, тысячи артиллерийских тягачей и грузовиков с пехотой. Начался ночной бросок через Рудные горы — в проливной дождь, под грохот весенней грозы.

Вахромеевский передовой отряд, с боями миновав перевалы, снова повернул к берегу Эльбы — здесь, в Чехословакии, она уже называлась Лабой. На исходе второго дня, оторвавшись от основных сил, танковый десант неожиданно напоролся на крупную автоколонну немцев. Узкая долина мешала маневрировать, однако тридцатьчетверки лихо рванули по косогору и мелколесьем прямо по склону обошли гитлеровцев, отрезая им путь назад. Одновременно рота тяжелых танков ИС принялась на скорости утюжить шоссе, давя гусеницами и разбрасывая по кюветам вражеские грузовики. Били танковые пушки, в россыпь хлопали фаустпатроны десантников — через полчаса автоколонна превратилась в груду искореженного, дымно чадящего металлолома.

Уцелевшие немцы, в основном офицеры (как потом выяснилось, это была штабная колонна), сгрудились в лощине, которая круто обрывалась берегом реки. Их там пряталось не менее сотни, средь молодой зелени кустарников.

Вахромеев дал ракету: «Прекратить огонь!» Картина казалась ясной: за спиной у немцев — многоводная по весне Лаба; впереди — полукольцом вдоль шоссе жерла танковых пушек и залегшие цепи автоматчиков. Как ни крути — западня.

Спрыгнув на землю, Вахромеев поднял бинокль: интересно разглядеть, что за немцы? Увидел красные лампасы по крайней мере у троих — эти сидели под скалой, даже не прятались. Неудобно на карачках ползать, все-таки генералы. Оно и понятно… Вспомнился давний бой, еще летом сорок третьего, под Белгородом у Томаровки. Тогда вот в такой же похожей ложбине, заросшей терновником, укрывались остатки разбитой танковой дивизии немцев, а он, Вахромеев, опростоволосился упустил немецкого генерала, не успел пленить. Нет, этих упускать нельзя!

Подошел майор Чумаков, вглядываясь, потер красные от бессонницы глаза. Хмыкнул:

— Генералы… Сидят, гады, покуривают. Думаешь, выбросят белый флаг?

— А куда им деваться? — пожал плечами Вахромеев, не отрываясь от бинокля, — У них же только личное оружие. Правда, есть у некоторых автоматы. А много их там упряталось! Прямо кишат по кустам, как воши на овчине. На вот, полюбуйся!

Чумаков отмахнулся от бинокля:

— Не надо! Я и так хорошо вижу. Следует, командир, пожалуй, дать хороший пушечный залп, а то они стесняются. Долго ждать придется.

— Подождем… — буркнул Вахромеев.

Прошло минут пятнадцать. Немцы и в самом деле что-то не спешили с белым флагом. Более того, пытались попробовать, не годится ли Лаба для возможного отхода из западни. Два офицера, сбросив мундиры, прыгнули с обрыва в холодную воду, но вряд ли далеко уплыли: слева, из осинника на самом берегу, застучали автоматные очереди десантников.

— Ладно! — сказал Вахромеев. — Будем предъявлять ультиматум.

— Правильно, командир, — согласился Чумаков.

Подняв белый флаг, с ультиматумом направились майор Соменко, знавший немецкий язык, и командир роты старший лейтенант Бурнашов. Долина притихла, только слышен был приглушенный рокот танковых дизелей, работавших на малых оборотах.

До прибежища немцев по прямой метров триста, а пешком, учитывая изгибы рельефа, и все полкилометра. Парламентерам приказано было дойти до середины этого пути и там, примерно на каменистом, голом взлобке, ждать представителей немцев для предъявления ультиматума. Но они туда не дошли.

Уже на склоне, по которому они спускались от шоссе, их настигла пулеметная очередь, длинная и гулкая очередь крупнокалиберного «гувера» — пулемет бил из-за валуна, как раз с той каменистой высотки, куда шли парламентеры. Очередь — это было видно всем! — сразу наповал скосила обоих, Все произошло в считанные мгновения: и подлая очередь, и почти одновременно с ней кубарем скатившийся но склону какой-то беловолосый солдат — без пилотки, с наспех раскрытой санитарной сумкой. Он успел лишь склониться над телами парламентеров — и снова хлесткая очередь, буквально подбросившая санитара, прежде чем он упал ничком…

Вахромеев беспомощно огляделся, в гневе закрыл лицо руками: сразу троих!.. А этот-то третий откуда взялся, дурень? И вдруг почувствовал горячую, обжигающую сухость во рту; да ведь это была женщина — седоголовая Грунька Троеглазова, санинструктор бурнашовской роты!

Ослепнув от ярости, Вахромеев стал торопливо расстегивать брезентовую кобуру ракетницы: вперед! всем вперед! Раздавить, растоптать, в прах изничтожить фашистскую нечисть! Проклятие недобитки! Но тут же почувствовал на запястье железную руку Чумакова.

— Стоп, командир… Очнись! Опомнись! Нам с тобой нельзя нервничать — мы победители. Помни: ты взял Берлин, возьмешь и этих гадов. Спокойно возьмешь!

Замполит нашел удивительно точное слово: «Берлин»!

Который был уже за плечами. Упоминание о нем подействовало, как ушат холодной воды: Вахромеев, сразу вздрогнув, вернулся к действительности. Тяжело перевел дыхание, буркнул:

— Жалеешь фрицев?

— Нет, наших ребят жалею! Завтра победа. А им еще жить.

Танкисты все-таки не удержались — дали несколько залпов, и немцы полезли из кустов с поднятыми руками. Пулеметчика — какого-то полубезумного лейтенанта, они, между прочим, прибили сами.

Убитых майора Соменко и санинструктора Троеглазову командир полка приказал положить в штабной бронетранспортер, чтобы похоронить с надлежащими почестями в ближайшем на пути чешском городе. Тяжелораненого старшего лейтенанта Бурнашова вместе с сопровождающим ефрейтором Прокопьевым Вахромеев, связавшись по радио, хотел было направить в освобожденный накануне город Теплице-Шанов, но ему посоветовали не делать этого: прямо за ними по маршруту следует колонна подвижного госпиталя.

Прежде чем возобновить путь, танкисты основательно расчистили шоссе, спихивая под гору остовы сгоревших автомашин — сзади наступали на пятки колонны главных сил.

В кузове бронетранспортера, где лежали накрытые брезентом тела убитых, майор Чумаков сказал Вахромееву:

— Я насчет Троеглазовой, Николай Фомич… Нам вернули представление ее к награде. Мотивировка: репатриированная, не прошедшая проверки. Но я думаю, мы возобновим ходатайство. Я сам напишу новое представление. Как только возьмем Прагу.

— Согласен, — кивнул подполковник, — Обязательно надо написать! И указать: представляется посмертно.

До вечера произошло еще два скоротечных ожесточенных боя: эсэсовские части обезумело рвались из огромного котла, который уже образовался севернее Праги, стремились пробиться на запад, за Эльбу, под спасительное крылышко американцев, чтобы там сдаться в плен. Это подтверждали и пленные немецкие генералы.

Оказывается, еще несколько дней назад спешно сфабрикованное новое германское «правительство адмирала Деница», собиравшееся перебраться в Прагу под защиту наиболее мощной немецкой группировки «Центр», издало приказ о капитуляции на западе и продолжении борьбы на Восточном фронте. Однако после того как чехословацкий бастион фельдмаршала Шернера оказался окруженным со всех сторон войсками трех Украинских фронтов, Дениц 7 мая послал срочный приказ-радиограмму об отходе немецко-фашистских войск с Восточного фронта с целью сдаться в плен англо-американцам («чтобы сохранить для германской нации возможно большее число немцев и спасти их от большевизма»). Сам «мастер горной обороны» фельдмаршал Шернер, как свидетельствовали пленные генералы, еще вчера бросил свои войска и переодетый удрал в горы.

Здесь, на равнине, в широких долинах Лабы, продвижение советских войск явно замедлилось. И не только из-за возросшего упорства фашистов: в каждом из многочисленных сел и городков ликующие чехи буквально облепляли советские танки, забрасывали освободителей-десантников цветами, букетами свежей сирени, прямо на тротуары выкатывали давно припасенные бочонки с виноградным вином. И как ни рвались солдаты вперед, а нередко не выдерживали подобного «штурма».

В одном из таких городков, кипевших безудержной радостью, уже в сумерках колонну Вахромеева застал радиоприказ штаба фронта: в двадцать ноль-ноль приостановить движение. По всем радиостанциям было передано обращение советского командования к окруженным войскам группировки «Центр» с требованием безоговорочной капитуляции. На исполнение — три часа.