Воспитанница любви - Ольга Тартынская

– Ну полно, Дуня, пусть поет. Это он перед тобой красуется, видит Бог.

– Да ну? – с надеждой вопросила горничная.

Степан продолжал занятие, искоса поглядывая в их сторону и усмехаясь в усы. Вера увлекла Дуняшу за собой, назидательно изрекая:

– Не по хорошу мил, а по милу хорош! Может, твой Степан негодяй редкий?

– Да что вы, барышня! – Дуня даже остановилась. – Вы же его видели!

Изволь убедить влюбленного! Вера только руками развела.

– Ой, скорей бы уж поехать в деревню! – жаловалась Дуня.

Укладываясь на ночь в уютную мягкую постель, Вера грустно подумала: «Да, скорее бы поехать!» Любовь Дуняши всколыхнула ее запрятанное чувство и расшевелила притихшую боль. Вольский отдалился, обратился в идеал, в недосягаемую мечту, и уже не верилось, что он есть где-то, живой, красивый, настоящий… При мысли, что она скоро увидит любимого, у Веры на глаза навернулись слезы и затрепетало сердце. «Да, скорее в деревню!»

Глава 7

Путешествие

Не надобно думать, что Вера забыла о Марье Степановне и братце. Уже на другой день после избавления она попросила князя помочь благодетельнице в ее бедственном положении, напомнила о Сашке. Браницкий обещал сделать все как можно скорее. Он незамедлительно отправил в Слепнев фельдъегеря с письмом и деньгами. И накануне петергофского праздника Вера получила ответ. Маменька писала, как она безмерно удивлена и рада за свою девочку, и желала ей счастливого замужества и здоровых деток. О себе Марья Степановна просила не тревожиться: она, слава Богу, поднялась на ноги и чувствует себя много лучше. Просила не оставить княжеской милостью ее заблудшего сына, который, если верить Прошкину, играет на театре и сильно пьет, позоря отеческую фамилию. Ему надобно учиться, получить место в Москве и Петербурге. Еще почтенная женщина благодарила его светлость за фельдъегеря, который привез такие радостные вести. Они были весьма кстати, да и, чего греха таить, деньги тоже: бедная вдова изрядно подзадолжала купцу Прошкину.

Прочитав письмо и прослезившись, Вера сочла своим долгом передать князю признательность Марьи Степановны. Она едва успела после завтрака захватить отца перед его выездом во дворец. Князь спешил, но внимательно выслушал дочь и улыбнулся.

– Вот если бы еще Сашку выручить из Коноплева… – размечталась девушка.

Князь поцеловал ее в лоб:

– Дойдет очередь и до Сашки, дитя мое. Закончатся празднества, и я в твоем распоряжении. Однако, помнится, ты собиралась в имение Вольской, к жениху.

– И поеду! – смутилась Вера. – Как только вы мне позволите.

Однако выехать в деревню сразу после праздника не получилось. Возникли всякие надобности, нешуточные сборы, затруднения в суде. И все это отсрочило выезд еще на две недели. Начался август, могли зарядить дожди, надобно было спешить, и Вера вконец извелась в последние дни перед путешествием. Варвара Петровна в Москве тоже проявляла нетерпение и слала грозные депеши, силясь ускорить отъезд. Должно быть, она не находила места от затянувшейся разлуки с сыном.

Однажды вечером, перебрав платья и отложив необходимое в дорогу, Вера спустилась в гостиную, где за работой сидела мадемуазель Полетт. Хорошенькая француженка была против обычая задумчива и тиха. Вера спросила, не случилось ли чего с батюшкой. Мадемуазель ответила по-французски (она плохо говорила по-русски):

– Нет-нет, сударыня.

– Отчего же вы грустны?

Француженка вздохнула:

– Я думаю о том времени, когда вернется княгиня. Ведь мне придется покинуть ваш дом.

«Разумеется», – хотелось ответить Вере, но она сдержалась: в облике маленькой женщины было нечто трогательное и беззащитное.

– Все в руках Божьих, – мудро заметила юная княжна, не очень надеясь, что это утешит мадемуазель Полетт.

Чтобы отвлечь ее от тягостных раздумий, Вера предложила:

– Мадемуазель, расскажите о себе. Как вы оказались в России?

Француженка оживилась:

– О, это была романтическая история! Не со мной: моя жизнь весьма обыкновенна. С матушкой и батюшкой.

И она поведала действительно занимательную историю. Оказалось, мадемуазель вовсе никакая не француженка, вернее, лишь наполовину. Ее родителей судьба свела в 1812 году при самых трагических обстоятельствах. Отцом молодой женщины был французский офицер, попавший в плен после бегства наполеоновских войск. Огромная колонна пленных французов в сопровождении казаков следовала в глубь России. Стояли сильные морозы. Пленные, одетые в лохмотья, страдали от укусов насекомых, мерзли и голодали. Болезни косили одного за другим. Из-за заразы крестьяне боялись брать пленных на постой. Помещицы и богатые крестьянки жертвовали беднягам одежду, лекарства, белье и пищу. Многие женщины являлись в лагерь пленных по пути их следования и помогали выхаживать больных, не боясь заразиться. На каждом переходе на земле после ночного отдыха у костров оставались примерзшие мертвые тела. Некоторые умирали в сидячем положении, даже стоя. Во избежание заражения трупы и все личные вещи умерших сжигались в кострах. Бывало, что старым воякам, сопровождавшим колонну, приходилось отбивать пленных от местных жителей, испугавшихся эпидемии.

Отец мадемуазель, Франсуа Полетт, заболел на одном из переходов и к привалу пришел едва живым. Ночью он потерял сознание, и его сочли умершим. Вместе с мертвыми телами Франсуа бросили у костра для сожжения. Солдаты отлучились, чтобы собрать оставшиеся трупы, а к Полетту вернулось сознание. Он все слышал и чувствовал, но не мог вымолвить слово или пошевелить рукой. Бедный офицер уже мысленно прощался с жизнью, ибо слышал голоса возвратившихся с грузом солдат. И вдруг – словно райское видение – над ним склонилось прекрасное женское лицо. Не имея сил подать признаки жизни, Полетт смотрел в это ангельское лицо, и слезы текли по его щекам. Молодая женщина, пораженная увиденным, вскричала:

– Он жив!

Матушка мадемуазель Полетт рассказывала, что внимание ее привлекла красота и трогательное выражение лица мертвого француза. Она с грустью смотрела на застывшие черты, когда из глаз его потекли слезы. Молодая женщина тотчас потребовала, чтобы больного отвезли к ней домой, в небольшое поместье, где она жила с родителями. Там она выходила Франсуа и поставила его на ноги. Нетрудно догадаться, что молодые люди полюбили друг друга. Однако родители Катеньки (так звали матушку мадемуазель Полетт) и слышать не желали об их браке. Франсуа Полетт вынужден был оставить их дом. Он нанялся учителем французского языка в гимназию, где ему предоставили казенную квартиру.

Катя сбежала от родителей и тайно обвенчалась с Франсуа. Они жили вместе на его скудное жалованье. Катя изо всех сил старалась помогать мужу: занималась рукоделием, давала уроки музыки. Через год у них родилась дочь, но родные Катеньки так и не признали этого брака, не желали помочь и слышать о них не хотели. Девочку окрестили именем Елизавета. Когда она немного подросла, матушка отдала Лиз в шляпную мастерскую на обучение. В доме всегда говорили по-французски, поскольку батюшка с трудом понимал родной язык жены. Он мечтал вернуться во Францию, тосковал по родине, уговаривал Катю уехать с ним. Матушка болела и тоже тосковала по родным. Скоро она скончалась – тихо, будто ей дыхания не хватило. Полетт получил наконец разрешение на выезд из России. Он хотел забрать Лиз, но девушка боялась чужбины и не желала покидать могилу любимой маменьки. Работа у модистки вполне заладилась, мадемуазель Полетт стала опытной шляпницей. Она уговорила отца вернуться на родину, а сама поехала пытать счастья в Петербург.