Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные - Нина Аленникова

Капитан часто меня увозил в Марсель. Там мы встречали каких-то фрахтовщиков, но сговориться с ними было дело мертвое, так как пароход без официального разрешения не мог работать. В Марселе часто бывали мистрали, иногда они налетали совершенно неожиданно. Если мы в то время были в городе, шлюпка приходила за нами под парусом. Помню, как трудно было мне привыкнуть вскакивать на канатную лесенку, чтобы подняться на корабль. Яков Иванович несколько раз терпеливо приказывал отчаливать и снова подходить. Тут надо было быстро вскочить на первую перекладин – ку и лезть по-обезьяньи. Между тем море бушевало, мы зачастую были облиты водой, пока удавалось вскарабкаться на палубу. Трап в такие дни убирался совсем.

Когда настали жаркие дни, мы все захотели купаться; но капитан нам заявил, что это строго запрещено из-за акул, которых якобы было много в этих местах. Мы все же умудрялись это делать с помощью Бориса Николаевича. Его мы уговаривали бросаться из шлюпки в воду, наивно предполагая, что он своим грузным падением разгонит всех акул! Обыкновенно происходило это перед завтраком. Когда капитан, заметив, что завтрак опаздывает, выходил на палубу, до него доносились наши визги и выкрики и солидный бас Бориса Николаевича. Тогда он начинал сердиться и приводить всех к порядку. Жили мы все как пираты, обвеянные постоянным ветром, обожженные солнцем, думая только о сегодняшнем дне…

Капитан, несмотря на все свое усердие и мои усиленные старания, успехов во французском языке не делал и без меня на берег не мог спускаться. Забавный эпизод произошел в один из наших выходов. Он мне заявил, что ему нужно купить патроны для его ружья, так как какие-то друзья пригласили его участвовать в организованной ими охоте. Конечно, он попросил меня отправиться с ним в Марсель. У меня как раз разболелся зуб и надо было повидать дантиста. Решили сначала разойтись по своим делам, затем встретиться в оружейном магазине. Так и сделали.

Когда я пришла в назначенный час в магазин, я увидела там совершенно разгневанного капитана, который мне пояснил, что сидит уже час и, несмотря на то что магазин полон патронов, никто ему их не дает. «Ну как же вы спрашивали?» – говорю я. «Да я им ясно говорю: «Патрон силь ву пле». А они мне отвечают: «Посидите и подождите». Я расхохоталась. Ясно, приказчики поняли, что он хочет видеть хозяина и уговаривали его подождать его прихода. В несколько минут купили мы желанные патроны и отправились к шлюпке.

Посторонних на корабле не было, кроме командного состава, все наши пассажиры остались в Бизерте. Нас стали часто навещать гости с соседних кораблей. Запомнился один особенный визит. Явились две девицы на парусной шлюпке, дочери генерала Чернышова. Обе очень спортивные, веселые, они сами управляли парусами! Было весело. Капитан приказал подать к обеду всевозможных напитков, повар наскоро смастерил пирог, и мы долго сидели за столом. Когда вышли на палубу, увидели бушующее море, начался сильный мистраль. Хотя было еще светло, капитан не советовал девицам возвращаться, предлагая заночевать. Они и слышать не хотели. «Папа будет беспокоиться. Да мы не боимся, отлично доберемся», – говорили они и, несмотря на уговоры, пустились в путь. Мы все долго стояли на палубе и следили за ними. Парусник то нырял глубоко в волнах, то выплывал наружу, вскоре он скрылся из вида. На другой день мы узнали, что наши спортивные гостьи оказались в волнах незадолго до приплытия к кораблю. Их парусник перекинулся, но они благополучно добрались вплавь, несмотря на то что были в одежде. Слава об их храбрости и удали распространилась на всех кораблях. Все хотели их приветствовать, и они не успевали отвечать на все приглашения…

Мы ближе всего находились к местности в порту, которая называлась Эстак. Иногда мы отправлялись туда в большой компании, чтобы посидеть в кафе и побыть вне корабля. Наши одинокие мужчины, как Павел Иванович, соломенный вдовец, и холостяк Димерсеич, зачастили в Эстак. Кто-то про них сочинил песенку, в жанре частушки:

Свиньи хрюкают на юте,Пал Иваныч спит в каюте.Свиньи хрюкают на баке,Пал Иваныч пьет в Эстаке.

Сестра механика Гофмана была милейшая женщина. Она очень дружила с капитаном. Он за ней ухаживал, она зорко следила за ним. Ей очень не нравились мои вечные дела с ним, то уроки, то поездки в город, то письма, которые я ему без конца писала, составляя при нем черновики. У нас с ним установились простые, дружеские отношения. У Веры Александровны была сестра Елизавета Александровна. Как ни странно, она жила с мужем в кубрике. Ее муж, Али Сулейманович, татарского происхождения, брат моего самого ярого ученика, был почему-то простым боцманом. Они никогда с нами в кают-компании не бывали, несмотря на то что он был кадровым офицером нашего флота. Это ложное и несправедливое положение сказывалось во всем их поведении. Они сторонились нас и избегали. Как-то капитан пригласил нас всех ужинать в хороший ресторан в Марсель. Али Сулейманович с женой были тоже приглашены, чему я очень обрадовалась. Но почему-то капитан не счел нужным пригласить Димерсеича, который очень обиделся. Он ушел с корабля и на другой день нам рассказывал, что напился в Эстаке и провел ночь с какими-то неграми. Мы тоже провели веселую ночь. С детьми остался верный, добрый дядя Крот, он предложил спать в нашей каюте. Это дало мне возможность спокойно уехать, зная, что дядя Крот ни в коем случае не подведет и за детьми присмотрит. Ужин в ресторане был обильный и вкусный. Тосты, как всегда, чередовались один за другим. Три четверти из них были обычные пожелания вернуться на Родину и увидеть там Двуглавого орла, любимый трехцветный флаг вместо этой кровожадной красной тряпки. Но эти патетические тосты каждый раз щемили сердце, хотя я пила как все, но не испытывала надежды на возврат к прошлому. Я совершенно ясно сознавала, что все это кануло в вечность, что для нас наступили годы жестокой борьбы и хаоса, в которые нас втягивала эта жуткая перемена. Невольно вспоминался петербургский хиромант, сердце сильнее сжималось, неужели навсегда? Вова, веселый, полный жизни и надежды, усердно ухаживал за Верой Александровной. Он вспомнил обо мне и, протягивая бокал, громко сказал: «Чокнемся за счастливое возвращение на Родину!» Но после этого тоста мне стало еще больнее. Где-то в далекой глубине души закралась безнадежность нашего положения.

Ужин происходил на втором этаже ресторана, в открытом месте, весь партер нам был виден сверху. Вокруг нас было просторно, мы даже вздумали танцевать, внизу играл оркестр; знакомые, столь близкие звуки вальса увлекали нас. Подошел ко мне Гофман, я закружилась с ним. Было приятно забыть наши будни, уйти в какой-то другой мир. Танцевали мы до утра, пили шампанское. Снова выплывали неизменные, упорные тосты, разжигающие в сердцах надежды, но и сомнения…