«Нагим пришел я...» - Дэвид Вейс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы сошли с ума. Вам не хватит и ста лет.
– Я обещал сделать «Врата» за три года.
– Невозможно. На одну только архитектурную работу уйдет три года.
– Знаю. Гиберти не хватило жизни, чтобы закончить «Райские двери». Но я справлюсь. И Гамбетта поддержит.
– Кто, Гамбетта?
– Пруст и Турке – тоже.
– Дорогой друг, этих троих объединяет только то, что они французы, а единственное, что объединяет всех французов, – это то, что они никогда не сходятся во мнении. Иначе они не были бы французами. Сейчас Гамбетта – лев политических джунглей, и он по крайней мере не оглядывается вечно на восемнадцатый век и не поминает имя Наполеона, словно это имя всевышнего. Но через три года Гамбетта может оказаться не у власти, и в правительстве у вас не окажется ни единого друга.
– Меня поддержат, кто бы ни был у власти. «Вратам» будут поклоняться, как святыне.
Буше с сомнением посмотрел на Огюста и переменил тему:
– Сколько вы получите за работу? Хватит хотя бы, чтобы оплатить стоимость материала?
– Не знаю, я просил десять тысяч.
– Значит, дадут пять. Они всегда дают художнику половину того, что он просит, а художник, благодарный за все, что бы ему ни дали, просит половину того, что ему полагается за труды. Сколько бы вам ни дали, все равно будет мало.
Огюст упрямо сжал губы. Буше прав, десяти тысяч мало, и в три года с заказом не справиться. Но он сделает все, что в его силах, и им придется подождать.
– Роден, вы пожалеете, что взяли этот заказ.
– Я пожалею еще больше, если откажусь от него.
6
Однако Буше ошибся. 17 июля 1880 года, спустя три дня после того, как весь Париж впервые отмечал день Бастилии как национальный праздник, Турке сообщил Огюсту, что эскизы приняты и он получит восемь тысяч франков. При этом Турке все время повторял, что заказ этот чисто деловой, но одновременно является и большой честью.
Огюст испытывал неловкость. И все-таки чего было стесняться, почему не потребовать большую сумму, сердито подумал он, но промолчал. И закончил разговор словами:
– Сам господь бог не в состоянии определить стоимость «Врат ада», но я постараюсь сделать все, что смогу.
– Мы уверены в этом. Выдадим вам две тысячи семьсот франков, как только вы подпишете договор, а остальные по мере выполнения работы.
– Кто будет судить о степени выполнения? – Инспектор из Школы изящных искусств. Огюста обуял страх. Мысль оказаться во власти старых врагов привела его в ужас.
– Мосье Роден, вы закончите работу за три года?
– Как сумею. Постараюсь. – Страх вдруг прошел. Огюст злился. Турке беспокоится, что он не хочет назначить точного срока окончания работы, а в фундамент самого здания музея еще ни кирпича не положено.
– Три года? Не больше? Обещайте!
– Обещаю сделать все от меня зависящее. Господи, чего им еще!
Спустя несколько недель заказ на «Врата ада» был оформлен официально и подписано следующее соглашение:
«Мосье Родену, скульптору, за сумму в восемь тысяч франков поручается выполнить скульптурную композицию дверей, предназначенных для Музея декоративных искусств: барельефные изображения на тему „Божественной комедии“ Данте».
Через два месяца Огюст получил первую выплату, но бесплатную мастерскую на Университетской улице ему предоставили сразу же, просторную, светлую, расположенную в хорошем месте, о такой он всегда и мечтал. Кроме того, он снял вторую мастерскую на бульваре Вожирар, тоже большую и светлую, подальше от первой, чтобы кто не вздумал посетить обе подряд. И под ссуду за «Врата» снял третью мастерскую, неподалеку от улицы Данте, на значительном расстоянии от первых двух, в том районе, который больше всего любил, где вырос, и вблизи острова Сен-Луи.
Без всякого сожаления он покинул старую мастерскую и с треском захлопнул за собой дверь. Сознание, что у него теперь три мастерские, доставляло ему радость. В одной он будет работать над «Вратами ада», в другой – над своими вещами, а о третьей не должен знать никто.
Глава XXVI
1
Теперь Огюст работал в трех мастерских. Большую часть времени он проводил в главной, на Университетской улице, где трудился над «Вратами ада». Во второй мастерской лепил бюсты Каррье-Беллеза, Антонена Пруста и своего старого друга Далу, который, в свою очередь, лепил голову Родена. Розу удивляло его неожиданное увлечение этими бюстами, но он отказывался объяснять причину. В третьей мастерской работал над бюстом Мадлен, который он делал в классической манере.
Они стали любовниками – это было естественно и неизбежно, но Огюст слегка разочаровался. Он ожидал порыва чувств, но, хотя ее тело оказалось именно таким прекрасным, как он думал, страсть ее была довольно рассудочной. И все же когда он приходил домой, Роза казалась ему подурневшей и непривлекательной. Он отстранялся от нее, ссылался на усталость. Тогда Роза взяла привычку заглядывать в обе мастерские, о которых знала, пока он не запретил ей этого, заявив, что она мешает работать. Роза была глубоко обижена, но Огюст остался непреклонен.
Роза сказала, что экономит по-прежнему – ни одного су, ни одного франка не тратит зря. Вот, к примеру, сегодня купила всего одно яйцо в соседней молочной, выбрала самое большое для маленького Огюста, хотя мальчик уже больше не маленький и часто отказывается есть яйца. Только по воскресным дням покупала она яйца для Огюста, Папы и для себя. И хотя они теперь три раза в неделю ели мясо, Роза готова была экономить и на мясе.
– Вот поэтому и нечего ходить в мастерскую, – ответил Огюст. – У тебя и дома дел хватает, милая Роза. – И чем больше он проводил времени с Мадлен, тем внимательней относился к Розе. Он – ее опора, а двойную жизнь, которую он ведет, ей придется принимать как нечто естественное и неизбежное, но нужно помалкивать – зачем ее расстраивать?
2
Чем больше Огюст работал в мастерской на Университетской улице, тем больше она ему нравилась: лучшего местоположения нечего и желать. Мастерская находилась совсем рядом с его любимой Сеной, поблизости от широких просторов Марсова поля, до нее легко было добраться из любой части Парижа, но что важнее всего – в ней он обрел уединение и покой. Это был один из наименее людных районов города. Позади мастерской находился громадный двор и прекрасный сад с двумя рядами величавых каштанов.
Все тут дышало жизнью, вдохновляло: яркие небеса, тучная земля, камни, окаймляющие сад. Он чувствовал себя как в деревне, где так легко дышится на просторе. Устав, он стремился на лоно природы, чтобы освежиться.
Однако почти все время Огюст проводил в работе. Главная мастерская постепенно заполнялась глиняными, терракотовыми и гипсовыми рабочими моделями «Врат». Сотни деталей и фрагментов наводнили огромную светлую комнату. Тут были и эскизы «Врат» в миниатюре, уменьшенные в три раза, и взятые в натуральную величину; множество отдельных мелких деталей – ног, рук, торсов, голов; небольшие, вчерне сделанные фигуры, бесконечное количество проб, импровизаций, начатых и недоконченных вещей. Он делал и переделывал архитектурную композицию фасада, лепил множество пробных фигур для «Ада», но чувство неудовлетворенности не оставляло его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});