Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца - Гай Кей

— Если это мальчик, — тихо сказал Ранальд, — мы его заберем. Я предложу ей жизнь и свободу идти, куда она пожелает, но за это она отдаст младенца — если это мальчик. Если это девочка, мне, по правде говоря, все равно. Отпустим их. Я рожу других детей. Хотя бы только для того, чтобы доставить тебе удовольствие, отец. — Он снова горько улыбнулся. — Тебе понадобятся для твоих планов они все или только некоторые?

Гальберт проигнорировал его слова.

— Ты говоришь, что мы должны забрать мальчика. Почему ты решил, что Розала согласится, если она именно поэтому и сбежала? — Он тоже говорил тихим голосом, не желая, чтобы эта беседа стала всеобщим достоянием.

Ранальд пожал плечами:

— Она тоже может родить других детей. Ради жизни, свободной от нас, она, возможно, на это согласится.

— А если нет? — отец настаивал, держась пугающе спокойно. — Если она не согласится?

Ранальд с опозданием увидел, к чему он клонит. К тому, к чему сводится почти все, к чему прикасается в последнее время Гальберт де Гарсенк. Он встал с кресла, внезапно его охватило возбуждение.

— Ты сделал это нарочно? — резко бросил он. — Ты намеренно запугал ее и заставил бежать? Чтобы создать эту ситуацию?

Гальберт самодовольно улыбнулся, прищурив глаза, которые почти скрываются в складках кожи.

— А ты как думаешь? Конечно, нарочно.

— Ты лжешь, не так ли? — Ранальд почувствовал, как его руки, прижатые к бокам, сжимаются в кулаки — характерный жест его отца; он пытался избавиться от этой привычки, но потерпел неудачу. — Правда в том, что она тебя спровоцировала и ты выболтал кое-что, о чем не собирался говорить.

Отец медленно кивнул головой, и от этого движения у него на щеках перекатились желваки.

— Не будь таким дураком, Ранальд. Как ты думаешь, зачем я поехал к ней в Гарсенк, для начала? Зачем мне понадобился этот младенец? Что я буду делать с новорожденным? Ты сегодня утром, кажется, трезв. Воспользуйся этой возможностью: подумай. В твоих собственных интересах в конце концов — что бы ты себе ни воображал — подтвердить мою версию этой истории. Я не могу представить себе более удачного поворота событий для наших целей.

— Наших целей! Твоих целей, ты хочешь сказать. Теперь ты начнешь войну с Арбонной, чтобы вернуть ребенка. — Была очень слабая вероятность, что его отец говорил правду; что вся эта эскапада с бегством Розалы хитро подстроена. Это его способ обращаться с людьми, так он поступает всю жизнь.

Тишину нарушил грохот широко распахнутой самой большой двери в комнату, которая ударилась о каменную стену. Отец и сын быстро обернулись. В дверях возникла массивная фигура короля Адемара Гораутского. С его бороды и волос капал пот, на широких плечах и груди багровели пятна крови, штаны и сапоги были заляпаны грязью. Король швырнул хлыст на каменный пол и зарычал:

— Я хочу, чтобы она вернулась! Слышишь, Гальберт? Я хочу, чтобы она немедленно вернулась сюда! — У него покраснело лицо, светлые глаза остекленели от ярости.

— Конечно, мой повелитель, — успокоил его верховный старейшина, быстро овладев собой. — Конечно, вы этого хотите. Вы понимаете оскорбление, нанесенное нашей семье, и хотите помочь нам ответить на него. Мы глубоко благодарны. Мы с сыном как раз обсуждали, как действовать дальше.

— Действуйте, как вам угодно! Я хочу, чтобы она вернулась! — снова повторил Адемар, проводя рукой в перчатке по волосам.

— И ребенок тоже, разумеется, — тихо добавил Гальберт. — Ребенок имеет очень большое значение.

Его низкий голос с успокаивающими интонациями наконец возымел свое действие. Король Гораута перевел дух и потряс головой, словно для того, чтобы она прояснилась. И сказал уже трезвее:

— Конечно. И ребенок тоже. Имеет большое значение. Наследник Гарсенка, если это мальчик. Конечно. — Он впервые бросил быстрый взгляд на Ранальда и тут же отвел глаза.

— Если они прячут от нас младенца мужского пола, — заметил Гальберт де Гарсенк по-прежнему тихим, успокаивающим голосом, — мир вряд ли станет оспаривать наше право отправиться за ним.

Адемар внезапно наклонился и поднял хлыст. Резко ударил им по собственной ноге.

— Правильно. Ты этим займись. Гётцланд, Аримонда, портезийцы… объясни им, представь в убедительном свете, что бы тебе ни понадобилось предпринять. Но я хочу, чтобы она вернулась.

Он резко повернулся на пятках, даже не взглянув на Ранальда, и тяжелой поступью вышел из комнаты. Слуга за его спиной невозмутимо закрыл тяжелые створки дверей, и оба Гарсенка снова остались в одиночестве.

Увидев выражение лица старшего сына, Гальберт разразился тихим смехом.

— О, ну, ты только что сделал открытие, — сказал он, не пытаясь скрыть насмешку, челюсти у него дрожали. — Кажется, хоть кто-то здесь желает возвращения твоей жены. Хотелось бы мне знать почему.

Ранальд отвернулся. Его слегка подташнивало, он почувствовал потребность выпить. Воспоминание о стоящем в дверях короле, огромном и разгневанном, запечатлелось в его мозгу. Он не мог избавиться от этой картины. Он спрашивал себя, куда делся его собственный гнев, куда с годами исчезла его способность испытывать подобные чувства.

— Все складывается для тебя наилучшим образом, не так ли? — тихо спросил он, глядя в окно на внутренний двор дворца. Там спрыгивали с коней кораны Адемара в ярком свете солнца, выкладывали окровавленные охотничьи трофеи.

— Если они дали приют жене и наследнику Гарсенка, — миролюбиво ответил его отец своим низким, звучным голосом, — то пусть не воображают, что останутся безнаказанными. В глазах всего мира мы получим необходимый нам повод.

— А если они их все же выдадут? — Ранальд снова отвернулся от окна. Он думал о том, как долго король Адемар домогается его жены. И удивлялся, почему никогда прежде этого не замечал. И, наконец, он задал себе вопрос, не отец ли тайком разжигал эту страсть. Еще одно орудие, еще один инструмент политики. Следовало вызвать короля на поединок, подумал Ранальд, хотя знал, что не сделает ничего подобного. Ненавидя себя за это, Ранальд понял, что не сможет долго продолжать этот разговор без выпивки.

Его отец покачал головой. Ранальд вспомнил, что задал Гальберту вопрос. Ему стало трудно сосредоточиться.

— Выдадут? Арбонна? Арбонна, где правят женщины? — Верховный старейшина расхохотался. — Этого не произойдет. Они погубят себя, но не отдадут нам женщину и новорожденного младенца.

У Ранальда во рту возник привкус желчи, как после рвоты.

— Или ты сам их погубишь.

— Действительно, я это сделаю, — отвечает Гальберт де Гарсенк, и его великолепный голос впервые стал громким. — Во имя Коранноса и к его вящей славе я уничтожу этот рассадник гноя, запятнанный кровью, оплот женского разврата. Это дело всей моей жизни, цель всех моих действий.