Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья - Марк Еленин

Генерал Кутепов».

Генерал Кутепов клятвенно обещал проследить за объединением русского воинства. Уж он-то не бросал слов на ветер. Теперь с ним должны были считаться все. «Николаевцы» становились под его знамена...

В жизни Ксении Белопольской особых перемен не произошло. Доротея решительно объявила о своем отъезде, но не назначала никаких сроков. Неспешно заканчивались ремонтные работы в Русском доме. Ксении приходилось часто ездить в де Буа, и кажущиеся бесцельными поездки — лишь для того, чтобы рассказать княгине Мещерской, как идут дела, — изрядно ее утомляли. Радостью были только встречи с друзьями.

...Однажды, промозглым январским днем не успела она переступить порог редакционной комнаты, снять мокрый плащ и поставить сушиться раскрытый зонтик, как раздался требовательный телефонный звонок. Грибовский, сняв трубку, сказал свое обычное и неподражаемое «але-о-о-о» и, выразительно глядя на Ксению, с сожалением подвинул ей аппарат. (Телефон редакции давно уже был известен Пенджет.) Ксения неожиданно услышала голос служанки. Извиняясь через слово, та сообщила, что мадемуазель ждет господин, утверждающий, что он — отец Ксении Николаевны. Господ нет, а она боится пустить его в дом. Боится?.. Это озадачило Ксению. Она сказала, что выезжает немедля, пусть человек, выдающий себя за ее отца, подождет в прихожей: дождь адский и, кем бы он ни представился, он все же человек. До последней минуты Ксения не верила, что ее разыскал князь Белопольский. Зачем она ему?!

И лишь увидя мокрую и жалкую фигуру в непомерно длинном и широком пальто, она сразу узнала Николая Вадимовича, несмотря на разительную перемену, происшедшую во всем его облике, утратившем, казалось, все прежние черты. Ксения не знала, как должна вести себя с ним: ведь он выгнал ее на улицу, он за всю жизнь не сделал для нее ничего. Она была для него чужая, докучливая, постоянно попадающая в ситуации, требующие то лечения, то духовной поддержки, то просто денег. Ксения подумала, что она всегда обременяла его и он против воли обязан был помогать ей. А какой он был отец Виктору, Андрею? Какой муж ее матери, который вечно изменял, а возможно, и стал главной причиной ее смерти? Или сын деду? О чем вспоминать, если в страшной, трагической ситуации он посмел не посчитаться ни с именем князей Белопольских, ни с дворянской честью — и бросил старого отца среди чужих, враждебных людей. Уже за один этот поступок раньше люди отвернулись бы от него, осудили, не стали бы подавать руки!.. А он что же? Он повернул дело так, что во всем оказался виноват дед — ив неудачной эвакуации, и в размолвке, приведшей к ссоре, и в бедности своей потому, что принужден был часть фамильных богатств отдать солдату, который помог старому князю по пути из Симферополя в Севастополь. Ксения только теперь со всей ясностью впервые подумала о том, что отец, очевидно, обобрал деда, попросту взял и увез с собой все драгоценности, принадлежащие семье. Это — факт. Иначе откуда свободная и безбедная жизнь, которую он демонстрировал в Дубровнике, да и здесь, в Париже уже, когда он ненадолго взял ее к себе, позволив попользоваться крохами с барского стола? Значит, ее отец — не только ловкий политик, меняющий свои убеждения, но и вор? Мысль была невыносима, мерзка...

Все это пролетело за считанные секунды, пока Ксения поднималась ко входной двери, где стоял отец. Помилуйте, разве этот человечек, с рабской улыбкой поджидающий ее, — отец, князь Белопольский, занимающий важное место при дворе великого князя Николая? Что же случилось с ним? И когда?.. Они сделали по короткому шагу навстречу друг другу. Обняться? Поцеловать отца во впалую щеку, заросшую рыже-седой щетиной? После всего, что произошло между ними? Нет! Это казалось невозможным. Она стала злопамятной. «Явился, разыскал меня потому, что произошло нечто, и теперь он снова нуждается во мне. Боже, как он отвратителен! И что с ним сделало время — он совсем старик».

— Что вам нужно, отец? — сухим, металлическим голосом спросила Ксения.

— Прости, дочка, — сказал он и рухнул на колени. — За все... Если можешь... Прости отца своего.

Он протянул к ней руки... И вдруг зарыдал, пряча и отворачивая лицо. Плечи его сотрясались от рыданий. Ксения, не ожидавшая ничего подобного, остолбенела. Это, несомненно, не было притворством. Его вид, его состояние были правдой. С князем Белопольским случилось нечто, совершенно изменившее его прежнюю благополучную жизнь. Но что она могла сделать сейчас? Господин, упавший перед ней на колени, был ей абсолютно чужд и — более того! — неприятен. С радостью она приказала бы вывести его вон из дома. Но ведь он был ее отец. И существовали, в конце концов, правила, которые переступить невозможно.

— Встаньте, отец... Неудобно, — Ксения протянула ему руку, и он, со старческим кряхтением и каким-то хриплым клекотом в груди, поднялся. С тяжелого пальто натекла лужа. Лицо тоже казалось мокрым, будто его поливали сверху — с мокрых волос струйки воды быстро текли по бороде, исчезая за мятым воротом пальто. Сколько же времени он провел на улице, под дождем?

— Идемте... Обопритесь на меня, отец. Оставьте пальто здесь.

— Да, да... конечно, — бормотал он, захлебываясь словами. — Я сам... Сам... Минутку... Я... Я... — Он повис на ней, обняв за плечи, и они стали медленно, со ступеньки на ступеньку, подниматься на третий этаж. А вслед им по белому мрамору лестницы, по розовому бархатному ковру тянулся грязный след.

— Подожди, дочь — задыхаясь, сказал Белопольский, добравшись до площадки и повиснув на перилах. — Я... только... дух... секунду... переведу... — И наконец, справившись с дыханием, закончил: — Прости... прости. Мне лучше... сейчас... Ох!

И эти почти бессвязные слова старика, у которого не хватило воли ни на слово больше, ни на жест, обожгли Ксению жалостью такой силы, которую она не испытывала никогда в жизни, не хотела показывать и сейчас, ибо уже подсознательно продолжала не верить отцу — как не верила ему никогда. Ксения с трудом сдержала себя (ей захотелось успокоить и как-то утешить отца, уверить, что он не одинок — она, его дочь, с ним, она готова, несмотря на все обиды, прийти к нему на помощь...). Прежде всего следовало вернуть ему человеческий облик, помыть, обогреть. Накормить, наверное. А уж потом выяснить, что произошло. Чего он лишился? Кто превратил сановного барина в бродяжку?

Ксения привела отца к себе. Дала халат, заставила сбросить все мокрые обноски и принять ванну. Он выбрался из туалетной комнаты и упал на пороге. Нет, судя по всему, Николай Вадимович на этот раз не играл роль, а действительно нуждался в помощи. Он отказался от врача и от еды — Ксению это лишний раз убедило, что отец действительно плох. Она постелила ему на тахте и, как ребенка, уступчивого и податливого, уложила под невесомое шелковое одеяло в кружевном пододеяльнике. Полежав несколько минут с закрытыми глазами, Николай Вадимович сказал, хрипло преодолевая одышку: Ты вернула... меня... к жиз...ни... Благо... благодарю те... бя, — он замолчал. Лицо его посерело. Из прикрытых припухшими веками глаз текли слезы. — Но я... Я дол... жен рассказать... тебе. Я был при нем до... пос...ледней мину...ты.

— При ком? — удивилась Ксения.

— Императорском вы...вы...сочестве. В Анти... в... Антиб.

— Вы должны поспать, отец, — строго сказала Ксения. — Все остальное вы мне расскажете потом.

— Хорошо, — пробормотал он и тотчас заснул. Дыхание стало ровнее, хрипы превращались в легко похрапывание.

Утром Ксения застала отца совсем больным: вид потерянный, глаза опухли от слез. Он неотступно возвращался к одной и той же теме — смерти великого князя.

Превозмогая рыдания, полный священного трепета, Белопольский несколько раз принимался рассказывать о трагических событиях — и тут же замолкал, глаза наполнялись влагой, из горла вырывались булькающие, клокочущие звуки. Князь долго откашливался, вытирал слезы, и все начиналось сначала. Ни заставить, ни упросить его помолчать Ксения не смогла. С непонятным мазохизмом Николай Вадимович возвращался к прежней теме. Ксении казалось. Что у отца нечто вроде помешательства. Она покорно решила выслушать все волнующие больного подробности.

Оказывается, уже с весны прошлого года стал сдавать могучий организм великого князя, и тот все чаще чувствовал приступы слабости. С наступлением октября, по совету врачей, он переселился с семьей в Антиб, на дорогую его сердцу виллу «Thenard», где, кажется, еще совсем недавно жил бодрый, здоровый, полный сил и планов. Инкогнито. Под фамилией «Борисов».

Князь Белопольский, среди других приближенных, устремился следом за своим кумиром. Это был его высший долг. Он не раздумывал ни минуты.

В середине декабря стало сдавать могучее сердце великого князя и его снова, с большим трудом, уложили в кабинете на диван. Он крепился изо всех сил: лежал, укрытый белой буркой, приглашал к разговору то одного, то другого. С какой любовью вспоминал он Петербург, все с ним связанное и свой дворец на Невской набережной, подле Троицкой площади, построенный полукружьем к домику Петра I, с колоннами и куполом, венчающим здание. Таким красивым, особенно если смотреть на него с противоположного берега Невы, от Зимнего дворца. С восторгом истинно военного человека вспоминал он развод караулов, парады и высочайшие смотры. И свою полководческую работу в Ставке («Это только представить себе — полководческую! — подумала Ксения, не считавшая нужным перебивать отца: поуспокоился будто, пусть говорит. — Хорош полководец! Две армии погубил, столько лет прошло, а его по-прежнему все полководцем считают. Чудеса!»)