Бремя живых - Василий Звягинцев

Он указал на массивную пристройку к зданию, от которой высоко вверх поднималась круглая кирпичная труба. Уваров сразу обратил на нее внимание, но посчитал, что это дворцовая котельная. Должны же все эти сотни комнат и залов чем-то обогреваться.

– Вижу. А зачем?

Диггер соблюдал ритуал. Чтобы не сглазить и не спугнуть удачу.

– Пусть сбегает или сползает, как ему удобнее. Увидит там любое подобие входа – дверь, окно, люк – мигнет нам фонариком. Если нет – доберется до крайних окон в правом углу, посмотрит, послушает, стекло аккуратно выставит. Опять же посигналит…

Константинов сидел рядом, но диггер говорил так, будто его вообще здесь не было. Особый род деликатности.

– Понял, поручик? – осведомился Уваров. – Тогда вперед.

Офицер растаял в темноте, как его и не было.

– Так я вас слушаю, что вы придумали?

– Да, вот… Удивляюсь, как раньше в голову не пришло. По канализации мы уже полазили. А должен вам сказать, что в старые времена вентиляция в подобного рода зданиях строилась по тому же принципу. Внутри или рядом с несущими стенами квадратного сечения трубы, иногда да метра шириной. Сами вообразите – залы для танцев на пятьсот пар, освещение – тысячи свечей в люстрах и бра. Куда жар, копоть, углекислота и пот девались, не думали?

Уваров признался, что не думал. Хотя сколько раз видел и въявь, и в кино эти роскошные балы.

– Вот туда и девались. Труба перед нами – главная вытяжная. Тягу создает страшенную. Я как-то проверял – сунешь скомканную газету, через пару минут она уже в небе… Не здесь проверял, конечно, в похожем месте.

– И – что?

– Надеюсь, в основании той будки должен быть люк. Из него – проход в главную магистраль. А по ней мы весь дворец тихарем проползем, в любой зал и комнату заглянем… Как вам это?

Совершенно лишний вопрос. Если бы только удалось! Две большие разницы – безопасно ползать по сухим трубам, заглядывая через вентиляционные решетки, или пробираться лестницами и коридорами дворца, наверняка полными людей, занятых делом, праздношатающихся, не важно. В памяти всплывали картинки художественных фильмов и кинохроники 1918 года. Зимний и Смольный – штабы Революции. Если бы переодеться нужным образом, войти с улицы, главным подъездом, было бы проще изобразить себя «своими». А в их костюмах и с оружием – вряд ли.

Из-под цоколя здания, почти на уровне земли, дважды мигнул фонарик.

– Ну, вперед!

В вентиляционных трубах можно было не только ползти по-пластунски, но и передвигаться на четвереньках, что, впрочем, было не намного легче. Воздушная тяга в них весьма ощущалась, Ресовский не соврал. И еще – очень здорово передавались звуки. В старые времена тогдашние сотрудники служб безопасности должны были держать эту систему под строгим контролем – и в собственных целях, и для предотвращения вражеской деятельности.

На самом деле – через решетки, иногда маленькие, в половину газетного листа, иногда чуть ли ни метр на метр, расположенные то прямо «на полу», то в боковых стенках или на торцах боковых ответвлений, Уваров видел и слышал все. Большинство помещений в данный момент были темны и пусты. Но иногда взгляду открывались любопытные и полезные для разведчика картины. Вроде как в романе Лесажа «Хромой бес», где демон поднимает крыши и герой может наблюдать все, что происходит внутри.

Здесь и без помощи демона жизнь штаба мятежников была как на ладони. По преимуществу – вполне обычная, соответствующая моменту. Пробегающие коридорами порученцы. Посты охраны на лестничных площадках. Комнаты, где заседали, орали по телефонам, выпивали и закусывали, чистили оружие всевозможного вида люди. Было их здесь, по самой предварительной прикидке, человек пятьсот. Если распространить количество непосредственно увиденных на всю площадь дворца.

Попадались и пикантные сценки. Один раз внизу оказался обширный дамский туалет, где до десятка одетых в полувоенную форму паненок занимались своими делами. Курили, болтали, сидя на подоконниках, чистили зубы и умывались (утро ведь уже наступило), пользовались биде, облегчались в кабинках. Чуть позже, в музейного вида комнате, парень с подружкой, возможно, сменившись с караула, разбросав по ковру штаны, ботинки и автоматы, самозабвенно, будто в последний раз в жизни, занимались любовью на просторном диване XVIII века. Уваров взглянул мельком и пополз дальше, а Константинов подзадержался у решетки, по молодости лет.

Значит, и сотню, и две сотни лет назад знающие люди могли держать под контролем абсолютно все аспекты жизни дворца и его обитателей. Неужели даже высочайшие особы об этом не догадывались? Хотя поговорка «И стены имеют уши» восходила, наверное, к временам фараонов.

Локти и колени уже болели, пыль, несмотря на тягу, оседавшая на стенах, поднимавшаяся в воздух при неосторожном движении, лезла в глаза, нос и глотку. Чихать хотелось неимоверно. Диггер сообразил первым, разодрал индивидуальный перевязочный пакет, замотал лицо до глаз, жестом предложил спутникам сделать то же. Ползать здесь можно было бесконечно, и заблудиться, как и в подземельях канализации, правда, и выйти на свободу тоже можно в любой момент. Выломай решетку и прыгай вниз.

Уваров, начавший было отчаиваться, примерно так и собирался поступить. Если ничего не выйдет, ровно в восемь часов спуститься вниз в подходящем месте и завязать бой. Но, руководствуясь планом, Ресовский все же вывел их точно на цель.

Остановился вдруг столь внезапно, что поручик ткнулся лбом в грязные, шипастые подошвы его ботинок. Диггер едва слышно прошипел: «Т-с-с…» – и прополз немного дальше, указав пальцем на решетку в правой стенке.

Да уж, ничего не скажешь…

Это было совершенно то, что Уваров мечтал, но не надеялся увидеть. Самый натуральный Верховный штаб восстания. Никаких сомнений. Об этом говорило и место, где они заседали, и внешность участников. Не какие-то там боевики в камуфляжах, обвешанные оружием в вызывающих смех количествах. Вполне респектабельные господа, возрастом вокруг сорока лет, плюс-минус пять. Жаль, что фото или видеокамеры с собой нет. Снять бы для учебника истории. «Последнее заседание военно-революционного комитета». А так живописцам придется напрягать творческую фантазию, и нарисуют, как всегда, ерунду…

Кабинет не иначе как самого генерал-губернатора. Страдавшего, наверное, манией гигантизма. Почти в половину спортзала. Огромный письменный стол у балконной двери. Еще более огромный, как перрон провинциального вокзала, стол для заседаний. Книжные шкафы до потолка. Слоновьих размеров кресла и диваны. Ковры на полу. Картины на стенах. Пальма в кадке, словно привезенная непосредственно из аравийского оазиса. Среди этого маниакального великолепия почти терялись полтора десятка человек, собравшихся здесь.

Отчего всяческого рода революционеры обожают заседать круглые сутки? Нормальные правители работают по утрам, остальное время отдыхают и развлекаются, а такие вот – по крайней мере, с времен французского Конвента функционируют круглые сутки. У нас тоже, помнится, большевики Зимний дворец занимали в полночь, Всероссийский съезд Советов собрался в четыре утра и так далее.

Эти тоже, не зная еще, что контрнаступление русских войск вот-вот начнется (Уваров глянул на часы. Да, через сорок минут), обсуждают какие-то декреты, декларации, обращения «Urbi et orbi».[149]

На председательском месте, во главе стола, рубит воздух взмахами руки мужчина с пышной шевелюрой и резкими чертами лица. Во внешности, несмотря на всю европеоидность, отчетливо чувствуется нечто восточное. Остальные внимают, лишь один, по левую руку, время от времени пытается то ли возражать, то ли просто комментирует речь. До Уварова доносились только обрывки фраз. Да оно ему и не нужно. Все понятно и так. Оратор, судя по всему, вот-вот собирается покинуть собрание и раздает последние руководящие указания: «Из Берлина я немедленно…», «Стойкость, стойкость и решительность…», «Что сегодня рано, завтра будет поздно…», «Только немедленная и всеобщая мобилизация позволит…».

Что ж, господа, дозаседались вы, похоже. До самого упора. И стойкость, и решительность, и мобилизация – это все правильно, конечно. Но уже – без вас.

Ни в чем не ошиблись операторы Бубнова, писавшие резюме по личности поручика Уварова. Способен он был к самостоятельным действиям в условиях дефицита информации, умел принимать нестандартные, кратчайшим путем ведущие к успеху решения. Не любил и не умел перекладывать ответственность на чужие плечи.

Валерий, изогнувшись, вытащил из сумки на пояснице четыре гранаты. Жестом показал Ресовскому: давай, мол, и твои. Те, что у Константинова, пусть будут в резерве. Половину взрывателей он поставил «на удар», остальные – на стандартное, четырехсекундное замедление. Аккуратно, чтобы не скрипнуло, не лязгнуло, начал отгибать ножом железные, по счастью, мягкие лапки, держащие раму решетки. Получилось легко и быстро.