Правда выше солнца (СИ) - Герасименко Анатолий

Но тогда у него не было выбора…

На кровати зашевелился Кадмил. Потянулся; негромко, раздражённо застонал. Какое-то время он лежал, вяло растирая шею и мерно, по очереди сгибая ноги в коленях. Потом зевнул, слез с ложа и поплёлся вон из комнаты. Босые подошвы шлёпали по грязному полу.

Меттей тоже пробудился. Повозившись, сел в своём углу и принялся глядеть в стену. Он весь прошлый день просидел так и, похоже, не собирался говорить ни слова. Что ж, его право.

Акрион снова погрузился в размышления.

…Да, тогда у него не было выбора. А сейчас он мог просто сбежать в Элладу, чтобы там начать всё заново. Снова слушаться Кадмила, снова идти туда, куда направят, делать то, что скажут. Царский сын. Царь Эллады. Да. Ничего зазорного, конечно, нет в том, чтобы повиноваться богам. Но только не пора ли начать думать самому? И делать что-то самому.

«Сколько уже крови пролито, – мелькнула мысль. – Не навредить бы ещё сверх того». Акрион покачал головой. Верно; пришлось совершить много зла. Он умертвил отца. Стал виною смерти матери – как ни крути, это так. Загубил немало других людей: в Эфесе, в Афинах, здесь, в Вареуме. Но притом всякий раз исполнял чужую волю – волю Семелы, волю Аполлона… да хоть волю эдиторов в тирренском театре смерти. Так, может, хватит действовать по указке? Может, пришло время брать жизнь в собственные руки?

Разве не сказал Кадмил, что богам угодно, когда люди сами совершают выбор? Не зря ведь Аполлон преподал Акриону этот урок. Лишил наставника, позволил попасть в рабство, заставил биться за жизнь. Будто дал понять: боги не станут оберегать от всех напастей, ты сам должен идти вперёд и бороться с судьбой.

И сейчас Аполлон ждёт, что герой сделает следующий шаг.

Акрион прислушался к себе. Беззвучный голос молчал. Да и неудивительно: ведь Сократ говорил, что даймоний лишь отклоняет от зла, «а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет». К добру человек стремится сам по себе, потому что такова его суть.

Нужно избавить Элладу от правления предательницы.

Нужно искоренить гнусную алитею.

Нужно исполнить волю Аполлона.

Это и было добро. Правда, Акрион не ощущал ко всему этому стремления. Им владела тоска по дому, глодала сердце ненасытная вина перед родителями. Звучал в ушах рёв толпы – «тезери, тезери!» – и, стоило закрыть глаза, чудились умирающие лудии. Сражённые его рукой. Всё это делало сердце нечувствительным, ни для чего больше не оставляло места в груди. Но царь и не обязан повиноваться сердечным порывам. Царь обязан делать то, что должно.

То, что выбрал для себя сам.

Хлопнула дверь: вернулся Кадмил. Не с пустыми руками вернулся, с едой – должно быть, успел заглянуть на кухню. Божий посланник ногой подвинул к кровати шаткий стол, поставил облезлую амфору, рядом утвердил голову сыра. Достал из складок тоги диковинный блестящий ножик, разделил сыр пополам. Улёгся на кровать, отхлебнул из амфоры.

Акрион покосился на Меттея. Ланиста всё так же сидел в углу, не шевелясь, глядя пустыми глазами перед собой. Сбегать или нападать он явно не собирался. Акрион накинул через плечо перевязь с ножнами, подвинулся к столу. За время, проведённое в Тиррении, он привык есть сидя.

Кадмил протянул амфору.

– Ну, что? – спросил он. – Руки-ноги работают? Ничего не болит?

В амфоре было молоко. Акрион отпил глоток и взял свою долю сыра. Подумал, отломил треть и бросил Меттею на колени. Тот, сохраняя отсутствующее выражение на лице, подобрал кусок.

Сыр был комковатым, солёным и отдавал хлевом.

– Руки болят немного, – жуя, признался Акрион. – От меча, от копья. Бил же со всей силы. И плечо тоже – от щита. Но не страшно. Вчера хуже болело.

Кадмил задумчиво покивал.

– А позавчера ты совсем дохлый был, – заметил он.

Акрион вспомнил, как они пришли сюда три дня назад. Впереди, едва переставляя подгибающиеся ноги и изо всех сил стараясь не упасть, шагал он сам – завёрнутый в богатую лиловую тогу Меттея, под которой скрывалась набедренная повязка лудия. Следом шёл Меттей, хромающий, в одной тунике (так тиррены называли хитон). Замыкал шествие Кадмил – с жезлом-керикионом, направленным Меттею в спину. Таким порядком добрались до порта. Разыскали постоялый двор, где утром остановился Кадмил. Ввалились в комнату, и Акрион, обрушившись на ложе, моментально очутился под сенью морфеевых крыльев. Сон был крепким, как смерть, без единого сновидения. Даже эринии не докучали в ту ночь. Утром впервые за долгое время он проснулся отдохнувшим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Потом поели, и Кадмил достал из-под пола свёрток с вещами, которые отобрали у Акриона разбойники. Гнев божий настиг нечестивцев, волшебные дары вернулись к герою. Акрион принял возвращённый меч, надел на шею Око Аполлона, а потом рассказал Кадмилу о своём плане. О плане, что родился в голове, пока Меттей вёл их по гипогеуму к воротам для вывоза мертвецов.

Выслушав, Кадмил заулыбался. «Молодец! – сказал он тогда. – План, конечно, полное говно, никуда не годится. Но ты молодец!»

И они начали работать. Для начала, отринув с десяток вариантов, вывели схему действий – самую простую и потому безотказную. Затем придумали речь, которую надлежало говорить Акриону. Кадмил перевёл её на тирренский, и Акрион до полуночи повторял чужие слова, пока не охрип – чтобы не запнуться в самый важный момент. Потом вызвали на разговор Меттея. Ланиста отвечал коротко и угрюмо, но понял, что от него требовалось, и смирился со своей участью.

На следующий день Кадмил ушёл спозаранку и вернулся, только когда стемнело. Тащил на плече мешок, туго бренчавший набитым нутром. Переступив порог, усталым, но довольным тоном сообщил, что всё вышло как нельзя лучше, и что вот теперь Акрионов план стал неплох. И подлежит исполнению. «Как только это проклятое тело выспится», – добавил он непонятно и тут же захрапел, растянувшись на ложе. Акрион развязал мешок и обнаружил там свёрток дорогой пурпурной ткани, а под свёртком оказался солдатский доспех.

После они менялись всю ночь, чтобы сторожить Меттея, который позарез был необходим для плана. Живым.

И вот теперь время, похоже, настало.

– Пора, – сказал Акрион. – Иначе упустим момент.

Кадмил опрокинул амфору над открытым ртом, ловя последние капли.

– Хорошо, – сказал он, облизнувшись по-кошачьи. – Тогда к делу. Основная трудность – отступление. Уйти нужно будет незаметно и быстро. Потому что вслед могут отправить погоню.

– Ты не сможешь перенести нас по воздуху, или… не знаю, сделать невидимыми? – спросил на всякий случай Акрион.

Кадмил качнул головой:

– Всё хотел сказать… Лучезарный братец Аполлон осерчал на меня. Дескать, слишком часто вмешиваюсь в твои дела. Настаивает на том, чтобы ты впредь справлялся своими силами. Где это возможно.

«Вот оно! Всё верно! Боги смотрят. Боги ждут, когда я сделаю шаг».

На лице Кадмила промелькнуло странное выражение. Такое бывает у юноши, который в палестре подвернул ногу, но старается не хромать. Что ж, у богов – свои пути и свои споры.

– Значит, нужен корабль, – сказал Акрион.

– Корабль есть, – ответил Кадмил небрежно. – Шестнадцативесельный лемб. Называется «Саламиния». Я вчера вечером договорился с капитаном.

– Эвге! – радостно воскликнул Акрион, и тут же осёкся, вспомнив. – «Саламиния»?! Это же то корыто...

– …на котором ты сюда прибыл. Оно самое.

Память услужливо распахнула перед глазами тёмный, загаженный трюм. Заныли помятые разбойниками рёбра, подвело желудок. Пол под ногами качнулся, как корабельное днище, и накатила вязкая тошнота.

– Что ж, понимаю твою неприязнь, – Кадмил поднял брови. – Только, знаешь ли, не так просто найти моряка, готового участвовать… в том, что мы собираемся провернуть. Капитан «Саламинии» тоже был не в восторге, когда я изложил дело. Но, говорят, у него серьезные проблемы с командой. Кто-то убил его кивернета и выпустил всех рабов-гребцов. В команде остались только вольнонаёмные: проревс, келевст и повар. Так что наши услуги придутся очень кстати.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})