Светорада Медовая - Симона Вилар

Хазары издревле жили среди этих многочисленных проток Итиля, где по вечерам в кустах что-то хрустело, булькало и даже как будто нашептывало. Это навевало жуть. Овадия заверил Светораду, что здесь ее не отыщут, ведь в крепях все подчиняются власти второго шада, его брата Габо. Княжна только однажды видела этого Габо – коренастого и, как все степняки, кривоногого, с перекошенным от протянувшегося через пустую глазницу шрама лицом – и сразу вспомнила рассказ иудеек о том, как бек Вениамин выбил ему глаз. Обычно Светораду развлекал только Захария. Вместе с ним она иногда плавала на лодке по запутанным водным протокам, где юноша прекрасно ориентировался, хотя однажды признался Медовой, что и ему порой приходится завязывать стебли на узел, чтобы не сбиться с пути, а приметы вроде сломанной коряги на островке или неожиданно расширяющееся среди водных рукавов озерцо служат ориентиром для многих обитающих тут кара-хазар.

Сам младший царевич находил эти запутанные водные чащи восхитительными. Он рассказывал Светораде, как тут хорошо бывает по весне, когда в реках столько рыбы, что ее косяки почти несут лодку, а водные птицы, взмывая ввысь, закрывают небо, словно тучей. Сейчас здесь холодно и неуютно, однако видела бы Медовая этот край, когда зацветают прекрасные лотосы, подобные звездам! Их огромные листья лежат на поверхности воды, и капли влаги катаются по ним, а сверху раскрывается невероятной красоты цветок, огромный, величиной с суповую тарелку. Лотос цветет всего три дня: в первый день его лепестки ярко-розовые, почти пурпурные, на второй день они светлеют, а к третьему дню становятся почти белыми, и весь этот край как будто озаряется упавшими с неба звездами – такая красота!

Светораде, мерзнувшей среди сырости и негаданно ударивших морозов, подобная картина казалась почти невероятной. По вечерам она возвращалась в свое жилище, сидела, скучая, среди женщин. Они пряли, одной рукой сучили нитку, а другой выдергивали шерсть из прялки. Княжна смотрела, как, подпрыгивая, крутится веретено, и думала: «Совсем как у нас».

Вскоре Светорада с некоторым удивлением узнала, что главной среди местных женщин является славянка из племени полян, сильная, еще ядреная женщина по имени Белава, жена царевича Габо. Белава держалась со Светорадой приветливо.

– Габо не злой, – говорила она молоденькой княжне. – Правда, когда идет в поход, то лют становится. Пока не насытится. А в походы он в основном ходит на Русь. По весне сговаривается с кабарами,[127] они собирают отряды и отправляются на Русь – за скотом, рабами, медом и воском. Никогда без добычи не остаются.

Белава говорила об этом простодушно, а у Светорады душа замирала. Русь… Далекая, родная, подвергавшаяся постоянным набегам. Но Белава, несмотря на кажущуюся простоту, скоро уловила настроение гостьи. Даже как-то заметила с упреком: чего, мол, брови хмуришь, красавица? Не один Габо живет набегами на Русь, вон и Овадия не единожды промышлял так же. И если Габо давно известен как находник на днепровские земли, то Овадия не упускает случая попытать удачи в набеге по итильскому пути. До самого Ростова, как ей сказывали, доходил, да и земли вятичей именно он подчинил, обложив данью. Даже бек Вениамин хвалил его за это.

После этого разговора с Белавой княжна долго молчала. Овадия… Добрый, веселый, внимательный и влюбленный… И он же… находник! «До Ростова доходил…» – вспомнила она слова жены Габо. Светораде от одной только мысли об этом становилось дурно. Надо будет с ним переговорить… уточнить… выведать…

Овадия появился не скоро, однако не смог уделить внимания княжне. Он постоянно куда-то спешил, с кем-то встречался. К нему часто приезжали знатные тарханы, мужчины что-то обсуждали, собравшись в самом большом жилище, в доме Габо, пили кумыс, спорили. Обычно подле Овадии сидел его брат Габо. Они странно смотрелись рядом, эти непокорные сыновья кагана Муниша. Габо, мрачный, суровый, в своих заскорузлых шкурах больше похожий на волка, чем на выросшего во дворце царевича, который тоже когда-то изучал Тору и носил шелка. Овадия с его быстрыми движениями, живой речью и величавой манерой, даже несмотря на присущую ему некоторую суетливость, подле Габо выглядел ярким и привлекательным.

Как-то Светорада вошла в юрту, где заседали тарханы во главе с Овадией и Габо. Она держала в руках кувшин с подогретым медовым настоем, который стала разливать по чашам. Мужчины умолкли, смотрели на нее. Во взгляде Овадии было восхищение и нежность, у других любопытство, только Габо хмыкнул и отвернулся. Однако никто не стал перечить, когда княжна, отставив кувшин, не вышла, а подсела к Белаве, занятой вышиванием.

Вскоре тарханы словно позабыли о присутствии русской княжны, говорили долго и горячо, спорили. Светорада молчала, рукодельничая вместе с женой Габо, однако старалась не пропустить ни слова. Теперь она полностью разобралась, отчего такие напряженные отношения между Овадией и рахдонитами.

Поздно ночью тарханы стали расходиться. Выходя из теплого задымленного помещения, они покрякивали от пронизывающего холода, осторожно усаживались в лодки-плоскодонки, которыми правили слуги при помощи длинных шестов. Светорада тоже вышла и долго стояла в стороне, кутаясь в меха и вдыхая до рези холодный морозный воздух этого сырого водного края. Подумалось, что даже на Руси она так не мерзла, хотя там реки сковывало льдом до твердости санной тропы, а снежные вьюги наметали сугробы до самых крыш. Но дышалось там все равно легче, воздух не был таким обжигающе холодным и одновременно сырым.

Всплеск уходящих по протокам лодок уже затих, слышалось только шуршание схваченной морозцем осоки у блестящей заводи. В холодном небе сквозь облака просвечивала луна. К Светораде приблизился Овадия, обнял ее сзади. Теперь он часто обнимал ее, правда, навязчивым не был, отпускал, едва она начинала противиться.

– Я все поняла, Овадия бен Муниш, – негромко сказала княжна.

Он обошел ее и долго смотрел во мраке. Она даже различала морозное облачко пара от его дыхания. В пышных мехах шад казался ей более широким, крепким, надежным. Хотя… надежным он не был.

Светорада заговорила о том, что Овадия собирает под своей рукой тарханов и их роды, чтобы сразиться с мощным войском наемников аларсиев, которые слывут непобедимыми, но на которых Овадия хочет натравить степняков хазар, чтобы свергнуть нынешнюю власть и самому подняться. Он сам ищет опасность, и Светорада, находясь подле него, тоже оказалась втянута в эту интригу и уже едва не поплатилась своей жизнью.

Овадия молчал какое-то время. Потом взял ее руки в свои. Его ладони были сухими и горячими, а у нее холодны как лед.