Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Александр Иванович Борозняк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Der Spiegel», обычно безошибочно реагирующий на колебания вектора общественного мнения, утверждал: «Пришло время, когда просто не годится дискутировать только о нацистском терроре, оставляя в стороне собственные беды»[1185]. Не менее определенно (правда в форме вопроса) высказался «Stern»: «Или уже прошло время немцев-преступников и наступает время немцев-жертв?»[1186]. «Süddeutsche Zeitung» рассматривала тезис «немцы как жертвы» в качестве «альтернативного текста или контртекста в противовес памяти о Холокосте». Газета задавала резонный вопрос: «Не прошла ли Федеративная Республика ту фазу извлечения уроков из собственного прошлого, которая начиная с 80-х годов находится под знаком вины?»[1187]. Явная тревога слышится в словах Свена Оливера Мюллера: «Неужели немцы вновь впадут в состояние гармоничной амнезии “народа-жертвы”, которое противоречит достижениям исторической науки и критической политической культуры?»[1188].
* * *И все же, все же… Надежду внушает то, как немецкая пресса и немецкая общественность встретили 70-летие катастрофы вермахта под Сталинградом, города, имя которого, по словам газеты «Frankfurter Rundschau», «выжжено огнем в памяти немцев и русских как место судьбоносного, жертвенного перелома»[1189].
В октябре 2012 г. известное издательство «Фишер» выпустило в переводе на немецкий язык книгу «Сталинградские протоколы»[1190], подготовленную Йохеном Хелльбеком — немецким историком, работающим в США. В книге воспроизводятся стенографические записи 130 бесед с 215 участниками и свидетелями Сталинградского сражения, сделанные членами Комиссии по изучению истории Отечественной войны, которая была создана в декабре 1941 г. и возглавлялась членом-корреспондентом АН СССР (впоследствии академиком) Исааком Минцем. Интервью, в которых воплотилась неостывшая правда войны, проводились непосредственно в ходе боевых действий в Сталинграде или сразу после их завершения. Собеседниками историков были генералы, командиры и политработники всех рангов, сержанты и рядовые красноармейцы, матросы Волжской военной флотилии, медсестры, бойцы добровольческих истребительных батальонов, партийные работники и рядовые жители Сталинграда… Мы слышим живые голоса, с беспощадной откровенностью рассказывающие о трагедии отступления и о радости победы, о мужестве и жертвах защитников города и мирных жителей города на Волге, о повседневности великой битвы. Перед нами не имеющий себе равных комплекс документов oral history, являющийся неограниченным полем для серьезных научных исследований.
Однако в течение почти семи десятилетий коллекция драгоценных для нашей и мировой истории свидетельств, которая была передана на хранение в Научный архив Института истории АН СССР (ныне Институт российской истории РАН), оставалась незамеченной и неизученной научным сообществом нашей страны. Неотретушированная правда о Сталинграде не соответствовала формату предписанной свыше монументально героической легенды.
Издание этого труда в ФРГ было бы явно невозможным еще десяток лет назад. Там тщательно культивируется миф о городе на Волге как символе немецких жертв. При этом, разумеется, не остается места для памяти о подвиге Красной армии, трагических судьбах мирного населения Сталинграда. Ныне по этому мифу нанесен удар. Заслуживает пристального внимания оценка газеты «Süddeutsche Zeitung»: «Как никакая другая книга последних лет, книга Хелльбека вынуждает читателя взглянуть на незажившие раны других. Эти раны невозможно игнорировать»[1191]. Высокую оценку «Сталинградских протоколов» дали столь разные по своим воззрениям ученые, как Ганс Моммзен и Кристиан Хартман. Моммзен подчеркивает, что подготовленный Хелльбеком труд «противостоит тезису о “жертвенном пути” германских соединений, распространяемому, как правило, в германской историографии» и «устраняет предрассудки о том, что советские войска сохраняли высокую боеспособность только на базе насильственных действий и массовых расстрелов»[1192]. Хартман констатирует: «Эти незаменимые документы открывают новые горизонты для рассмотрения одного из центральных событий Второй мировой войны». Немецкой исторической науке, убежден он, необходимо познание «советской перспективы, которая не занимает в Германии того места, которого она заслуживает»[1193]. Можно надеяться на скорейшее российское издание важнейшего корпуса документов, отражающих человеческие измерения эпохального события Великой Отечественной войны.
С 14 декабря 2012 г. до 30 апреля 2013 г. в Военно-историческом музее бундесвера (Дрезден) была развернута масштабная выставка, посвященная 70-летию Сталинградской битвы. Организаторы выставки опирались на предшествующие научные достижения. Но в ходе подготовки дрезденской экспозиции был сделан значительный шаг вперед. Научный куратор выставки Йенс Венер следующим образом характеризует концепцию выставки: «Речь идет в меньшей степени о том, что думали или что планировали генералы, но о том, что происходило во время битвы с немецкими солдатами, красноармейцами и с мирным советским населением»[1194]. В изучении повседневности войны (в частности, в том, что касается немецких войск в Сталинграде) немецкими учеными был накоплен определенный опыт. Но в Дрездене впервые показаны и прокомментированы обширные материалы о повседневной жизни советских солдат и офицеров, равно как и мирных жителей Сталинграда. Выставка явилась результатом тесного профессионального сотрудничества Военно-исторического музея бундесвера с музеями и архивами Российской Федерации, прежде всего с Волгоградским музеем-заповедником «Сталинградская битва». Из 600 экспонатов выставки примерно половина представлена российскими музеями и архивохранилищами.
Руководители Военно-исторического музея бундесвера справедливо указывают на то, что выставка «Сталинград» означает «смену перспективы», «проливает новый свет на старую тематику»[1195]. Выставка, по оценке газеты «Leipziger Volkszeitung», представляет собой «взгляд на трагедию, в которой виновна Германия и в ходе которой погибли десятки тысяч немцев»[1196]. В развернутом комментарии радиостанции «Немецкая волна» о выставке, которая названа «ясной, неприкрашенной и честной», «единственной в своем роде», говорилось: «В течение нескольких десятилетий в памяти о Сталинграде доминировали селективное восприятие, отказ от видения страданий других и собственных преступлений». И далее: экспозиция «противостоит устоявшимся мифам о Сталинграде», являясь «беспримерной школой обучения в духе мира, безопасности и прав человека — особенно для тех, кто родился после войны»[1197]. Выставка в Военно-историческом музее, констатирует газета «Kölner Stadt-Anzeiger», является примером «объективного разговора о Сталинграде, который стал возможным только сегодня»[1198].
Представляют несомненный интерес записи книги отзывов посетителей выставки: «Экспозиция интересна и содержит в себе множество открытий»; «Несмотря на мои знания и на мой опыт, выставка очень меня затронула. Я узнал много новых фактов. Особенно важно стремление к объективному изложению исторических событий»; «Впечатления о выставке лучше и поучительней, чем знания, полученные на уроках истории»; «Многогранная выставка, которая приближает нас к судьбам людей»; «Впечатляющая экспозиция, которая дает аутентичное преставление об ужасах прошлого»; «Выставка о Сталинграде открывает новые горизонты»[1199].
Дрезденская экспозиция стала заметным явлением в общественной жизни ФРГ. Очевидно, она будет иметь долговременные последствия для немецкой историографии и немецкого исторического сознания. Свидетельство тому — разделенные десятью годами
