Со спичкой вокруг солнца - Семен Нариньяни

Я делаю последнюю попытку спасти старшую кассиршу от неприятностей и говорю:

— Я уйду, только у меня просьба. Уделите доктору наук полминуты. Я догоню, верну его.

— Пожалуйста, но зачем?

— Выслушайте его.

— Какой смысл? — доверительно шепчет мне на ухо управляющий и добавляет: — Деньги нужно проверять, не отходя от кассы.

И хор кассирш, счетоводов и бухгалтеров дружно, во всю силу своих легких повторяет эту фразу, а эхо дробит, разносит ее по операционному залу:

— …ньги… жно… верять, не… ходя от… ссы.

Эксперимент подошел к концу, мне больше нечего делать в отделении банка. Иду к выходу и слышу, как управляющий шепотом распекает Квакшу:

— Прежде чем составлять акт, вам нужно было пригласить милиционера, провести проверку на Рапопорта. Без этого вашему акту грош цена.

Доктора наук я нагнал только на следующей улице.

— Ну? — спрашивает он меня. — Тэпэр ясно?

— Ясно.

— А ви говорили, нэ можэт быть. Можэт!

— Теперь сам вижу.

И мое «вижу» сразу успокаивает Рафика Айрапетовича. Взбунтовавшиеся «е» и «э», «ы» и «и» снова становятся на свои места, и Мугурдумов, вытащив из портфеля шесть пачек из десяти, говорит мне:

— Здесь пятнадцать тысяч. Передайте их директору детского дома.

— Лучше бы вы сами.

— С удовольствием, но не могу. Через два часа я лечу к своей экспедиции.

Мы жмем друг другу руки и расходимся. Я в редакцию, он в гостиницу, оттуда на аэродром.

Всю ночь по горячим следам пишу фельетон. Утром приношу его редактору. Тот читает, спрашивает:

— Вам не жаль кассиршу?

— Мне жаль советских людей, которым она хамит.

— Где пятнадцать тысяч?

— Час назад я перевел их на счет детского дома для сирот.

— Жестокий вы человек, Арк. Поскокин.

— Я действую не сам от себя, а по уполномочию доктора наук Мугурдумова.

— Чего добивается доктор наук?

— Чтобы газета рассказала читателям, как одна малоприятная женщина сама себя в тюрьму посадила. А другие малоприятные люди прочтут и увидят, что хамить и грубить не только нехорошо, некрасиво, но и опасно.

— Уж больно строгую учебу вы придумали для грубиянов. Боюсь, читатели не похвалят нас за нее.

— Наше решенье не окончательное. Старшую кассиршу вызовут в горсуд, и если суд признает, что мы с доктором наук переборщили, то он заставит директора детского дома возвратить пятнадцать тысяч банку, и тогда грубияны отделаются испугом. Испуг тоже пойдет им на пользу. В следующий раз, прежде чем захлопнуть перед носом клиента окошко, они хотя бы выслушают, зачем он пришел, чего добивается!

Мои слова как будто бы убедили редактора, и он решил поставить фельетон в завтрашний номер газеты. И в то время, как мое творенье набиралось, версталось, читалось корректорами, в областном отделении госбанка полным ходом шли поиски пропавших денег.

Нехватка была обнаружена еще вчера, почти сразу же после нашего ухода из банка, при подсчете кассовых остатков. Доктора наук можно было еще застать если не в гостинице, то на аэродроме. Кто-то из счетоводов даже предложил это. Но разумное предложение было сразу же отклонено старшей кассиршей. И она объяснила почему. Доктор наук Мугурдумов сам пришел в кассу. А раз сам, значит, ему не переплатили, а недоплатили.

— Если бы переплатили, — добавила бухгалтер Квакша, — да пятнадцать тысяч, разве доктор наук пришел бы, сказал бы?

Двойник Мориса Шевалье вынужден был позвонить в милицию и шепчущим баритоном сделать малоприятное сообщение:

— У старшей кассирши банка обнаружена нехватка в пятнадцать тысяч рублей.

В банк тотчас выезжает опергруппа. Составляется протокол, старшую кассиршу везут в угрозыск на допрос.

— Где пятнадцать тысяч?

— Я передала кому-то по ошибке лишние.

— А может, это не ошибка, растрата?

— Нет, честное слово.

— Вы бываете в ресторанах? Пьете вино? Играете на бегах? В карты?

Старшая кассирша говорит:

— В рестораны не хожу. Вино не пью. На бегах и в карты не играю.

Ей не верят. Она плачет, божится. Ей говорят:

— Если вы человек непьющий, честный, скажите, где пятнадцать тысяч?

— Не знаю.

Где деньги, знаю я, но я не спешу на помощь старшей кассирше. Утром выйдет газета с фельетоном, и всем сразу станет ясно — что, как, где и почему?

Кончает говорить Аркадий Поскокин, и семинар фельетонистов переносится с Дальнего Востока в Москву. Из операционного зала банка мы попадаем в коммунальную квартиру. Нашим гидом оказывается седовласый журналист, печатающий фельетоны за подписью Ис. Янц.

Гид предваряет путешествие коротким вступлением.

— С Михаилом Ивановичем Водолапиным, — говорит он, — я встречался дважды. Посему мой рассказ будет состоять из двух частей. Первая была напечатана несколько лет назад, а со второй частью я мучаюсь, никак не напишу. Не могу найти для второго фельетона ни правильного тона, ни подходящей формы.

После этого предупреждения Исаак Янц начал свой рассказ так:

ТИХИЙ ЧЕЛОВЕК

«Подбородок и нос Воробьянинова получены тчк Спасибо тчк Если можно вышлите самолетом затылок и уши Алексея Каренина».

Телеграмма была адресована театральному художнику Углову, а вскрыл ее Михаил Иванович Водолапин. Михаил Иванович переехал в дом по Мало-Алексеевскому, № 17, недавно. Вместо того чтобы представиться соседям, сказать им «здравствуйте», Водолапин сразу провел посреди коммунального коридора демаркационную линию. В дверь своей комнаты он врезал дополнительный замок и привернул на дверях кладовки и кухонного столика кольца для двух других замков.

Рядом с газовой плитой новый жилец расставил хозяйственные вещи и водрузил над ними таблички. Над половой тряпкой и веником: «Тряпка и веник принадлежат М. И. Водолапину. Не трогать!» И над помойным ведром: «Только для мусора М. И. Водолапина. Посторонним не пользоваться!»

Обилие замков и оградительных надписей обидело соседей. Живут соседи в доме № 17 дружно. Восемь семей выписывают восемь разных газет, и все они лежат на столике под телефоном. Бери читай какую хочешь! Газет много, а телевизор один на всех. Любители футбольных репортажей и киносеансов на дому смотрят очередные передачи в большой передней, не мешая младшим членам своих семей готовить уроки, старшим — отдыхать.

Как будто бы хорошо! А новый жилец в первый же вечер вызывает в комнату управдома и жалуется:

— Я человек старшего возраста. Шум телевизора мне противопоказан.

Управдом подходит к стене, слушает и говорит:

— Тихо. Ничего не слышу…

— А вы станьте на колени и приложите ухо к замочной скважине.

Управдом удивлен. Зачем человеку пожилого возраста становиться на колени? Но человек не говорит зачем. Он пишет жалобы.

Надежда Сергеевна Криницкая открывает утром форточку, чтобы проветрить комнату, Водолапин отправляет в райжилотдел заявление: «Сим сообщаю, что жительница квартиры № 3 Криницкая Н. С. занимается систематическим выветриванием тепла, создаваемого пароотопительной системой ЖЭКа».

Мать Игоря Максимовича Сухинина принимает в субботу ванну. Это возмущает Водолапина, и он пишет новое заявление, в котором просит работников районных организаций ответить на волнующий его Водолапина, вопрос:

— Зачем Сухининой мыться каждую неделю? Она же старуха!

Перегудову, артисту на роли социального героя, исполняется пятьдесят лет. За именинным столом собираются родственники, товарищи. Кто-то снимает со стены гитару, начинает петь. И вдруг мягкий гитарный аккорд заглушается шумным топотом сапог. Это Водолапин вводит в комнату двух дежурных дворников и начинает составлять акт, обвиняя именинника в том, что он: «…занимается злостным нарушением обязательного постановления горсовета о запрещении игры на муз. инструментах в неположенном месте…»

Перегудов-младший по заданию школьного кружка выращивал на отцовском подоконнике два горшка белой гвоздики и два красной. Подкармливая подопытные сорта, десятилетний биолог просыпал как-то щепотку сухих удобрений в — коридоре, и Водолапин тотчас составил второй акт, уличая артиста на роли социального героя в новом преступлении. А именно:

«…будучи главой семьи, Перегудов Н. И. не оказывал отцовского противодействия к несовершеннолетним членам семьи, занимавшимся замусориванием квартиры фекалиями как в лице сухого коровьего навоза, так и в лице сухого птичьего гуано».

Прочел Водолапин телеграмму, пришедшую на имя гримера Углова, и тотчас настрочил районному фининспектору:

«Сим сообщаю, что Углов В. И., торгуя театральным реквизитом личного изготовления, не платит налогов, чем наносит существенный мат. ущерб балансу нашего государства».