Со спичкой вокруг солнца - Семен Нариньяни

— К становлению молодого газетчика.

— Как фельетониста?

— Сначала как человека, потом как фельетониста. И если вы разрешите…

— Разрешим, — говорит наша председательница Вал. Одинцова, — но только не сегодня. Наше время уже подошло к концу. А вот завтра…

И на следующий день, последний день семинара, когда мы вновь собрались в гостеприимном кафе Дома журналистов, Ст. Садырин начал свой рассказ так:

ПОСЛУШАНИЕ

На Магнитку в самый разгар стройки приехал наркомтяж Орджоникидзе. Господи, как давно это было. Без чего-то лет сорок назад.

Через день после приезда наркома меня вызывают чуть свет к междугородному телефону. Замредактора (главный лежал в больнице) дает срочное задание:

— Готовь полосу. Тема: «Весь комсомол строит Магнитку». В центре полосы должна быть статья Орджоникидзе. Задание ясно?

— Ясно.

— Ты — за?

— Я-то «за», а вот как товарищ Орджоникидзе?

— Объясни, уговори!

— Н-да!

— Пусть статья Орджоникидзе будет твоим экзаменом на зрелость.

— Н- да! — второй раз крякнул я

— Срок выполнения два дня. Действуй, не теряй времени, — сказал замредактора и повесил трубку.

Мне было восемнадцать. Без месяца девятнадцать. Работал я корреспондентом всего год, и мне хотелось как можно скорее сдать экзамен на зрелость. Правда, журналистского мастерства у меня было маловато, зато послушания черпай хоть ведрами. Зам говорит «давай выполняй». И я даю, выполняю. Не сообразуясь ни с местом, ни с временем действия.

Зам позвонил в шесть утра. Зам сказал «не тяни», и, несмотря на невероятную рань, я тут же из молодежного городка звоню в гостиницу к Орджоникидзе.

Не в «Центральную», которая была рядом с заводоуправлением и в которой останавливались все прибывающие в Магнитку командированные, а в ту, которая три месяца назад была построена в Березках. Там всегда был не занятый номер на случай приезда экстраординарного гостя.

— Лиза, соедини меня с гостиницей! — всезнающая Лиза, даже не спрашивая, с какой гостиницей, с каким номером, с ходу соединяет с тем, на всякий случай всегда не занятым номером, который мне нужен, и на том конце провода раздается женский голос:

— Слушаю.

— Барышня, — прошу я, — позовите к телефону товарища Орджоникидзе.

И «барышня» обиженно отвечает:

— Какая я барышня? Почему я барышня? У телефона Орджоникидзе.

От неожиданности я застыл, замер.

— Слушаю…

Продолжаю молчать.

— Кто говорит?

Мне стыдно сказать кто, и я медленно опускаю трубку на рычажки телефона.

Так опростоволоситься! Назвать мужчину, народного комиссара, барышней. Вот тебе и экзамен на зрелость. Теперь лучше и не показываться на глаза наркому. Он не то что статью, на порог меня к себе не пустит.

Барышня! Ну почему барышня! Оговорился? Сорвалось с языка? Ничего подобного. Могу поклясться, что слышал женский голос.

Прежде мне никогда не приходилось видеть наркома, говорить с ним. Я знал его только по газетным портретам. Гадаю, какой нарком в жизни. Какой у него голос? Бас? Баритон? Пусть на крайний случай. лирический тенор, только никак не сопрано. А я ясно слышал сопрано. Неужели меня подвело мое ухо?

Но кто бы ни был виноват, я должен был повременить со вторым звонком к наркому. Пусть Орджоникидзе сначала забудет голос человека, который назвал его барышней, и тогда я снова смогу соединиться с ним. Как будто в первый раз. А тот был не я. Не знаю кто.

Шесть часов. Пробежался от молодежного городка до райкома комсомола. Посмотрел еще раз на часы. 6 часов 20 минут. Интересно, успел ли нарком за эти двадцать минут забыть мой голос? А что, если мне положить за щеку кусок сахару? А где взять? Вот уже два месяца как орс не завозит в Магнитку сахар. Мы пьем чай с кишмишом или со слипшимися в ком конфетами «подушечка». Можно бы заменить сахар двумя подушечками, но их тоже нет под рукой. Тогда я поднимаю с земли небольшой камешек-голыш, обтираю его о штаны и кладу за щеку.

— У телефона корреспондент «Молодежной газеты», — говорю я, прислушиваясь к собственному голосу.

Голос изменился, стал ниже, но не очень. Я перекладываю голыш из-за щеки под язык.

— У телефона корреспондент «Молодежной газеты».

Теперь голос стал еще ниже. Я хожу по райкому и тренируюсь.

— У телефона корреспондент «Молодежной газеты»…

«Молодежной газеты» корреспондент у телефона.

Еще очень рано. Райком пуст. Только на большом старом диване спит месяц назад приехавший из Златоуста новый секретарь райкома комсомола. Но вот он проснулся и с удивлением смотрит на меня. Никак не поймет, что случилось с человеком. Ходит от стены к стене, разговаривает сам с собой и притом не своим голосом.

А я не замечаю секретаря райкома и увлеченно репетирую предстоящий разговор с Орджоникидзе.

— У телефона корреспондент «Молодежной газеты». Простите, что беспокою…

На часах 6 часов 25 минут. Нарком, по-видимому, уже забыл голос человека, который так опозорился перед ним. Нащупав под языком голыш, поднимаю телефонную трубку.

— Телефонная станция? Дайте гостиницу в Березках.

А телефонная станция голосом все той же Лизы испрашивает:

— Ты что, охрип?

Голыш под языком не помог. Лиза Завалишина сразу опознала меня:

— Что с тобой, Степан?

— У меня под языком камешек.

— Зачем?

— Сделал глупость. Назвал наркома… Ну, мне показалось, что у товарища Орджоникидзе женский голос.

— А ты свой собственный голос слышал по телефону?

— Нет.

— Если будешь говорить из Березок или из постройкома строителей — послушай. Он и у тебя будет женский. Это не от голоса, а из-за мембраны. У нас на площадке осталось несколько старых, эриксоновских кофейных мельниц, они и путают людей.

— Вот глупость какая!

— Ты будешь говорить с Орджоникидзе?

— Совестно.

— Тогда не говори.

— Должен.

— Соединить тебя?

Я думаю, не знаю, как быть. А Лизе не до моих раздумий. Дежурная телефонистка не может тратить так много времени на одного клиента, пусть даже этот клиент приходится ей соседом по бараку.

— Ну как?

А я все думаю, не перенести ли разговор с наркомом на вечер. Лизе надоедает такая нерешительность, и она подключает меня к Березкам. На том конце телефонного провода неожиданно раздается знакомый уже мне женский голос.

— Слушаю.

У меня снова паралич языка.

— Слушаю.

А я все никак не решусь открыть рот.

— Кто у телефона?

И вот так долго катавшаяся на голыше фраза с трудом проталкивается в трубку.

— У телефона корреспондент «Молодежной газеты».

— Это вы десять минут назад звонили мне?

Узнал!

— Я спрашиваю, кто говорит. А вы молчите. Почему?

Мне нужно бы ответить «звонил не я». Но врать стыдно. Сказать: «Простите, меня подвела мембрана» — тоже было неудобно, и мне пришлось перевести разговор на другую тему.

— Я получил срочное задание из Москвы.

— Ваше задание касается и меня?

— Зам главного редактора просил принять, поговорить со мной.

— Когда?

— Сейчас.

— А сейчас сколько времени?

— Шесть часов тридцать минут.

— Вы уже оделись, умылись?

— Меня междугородная подняла в пять часов. Вызов из Москвы.

— Ну раз вам так не повезло, приходите.

— Бегу.

Секретарь райкома ловит меня у двери.

— Ты к Орджоникидзе? Давай вместе. Мне только одеться, побриться.

— Зам сказал, чтобы полоса была через два дня в Москве. Прости, некогда.

Я бегу по центральному поселку. Улица пуста. Рабочие утренней смены потянутся на свои участки только минут через двадцать. Служащие еще позже. От райкома комсомола до Березок километров пять-шесть, но Магнитка приучила меня к бегу на длинные дистанции. Стройка у нас дай бог. Шестьдесят километров в окружности.

На траверзе гостиницы, не той, куда я бегу, а Центральной, меня нагоняет большой, старинного профиля автомобиль начальника строительства. Трофейный. Говорят, на этом автомобиле ездил еще «правитель омский» Колчак. Грузовиков на Магнитке завались. Уже не то тридцать, не то тридцать пять! А легковых всего одна, поэтому в дни приезда экстраординарных особ начальник строительства пересаживается на дрожки. В Магнитогорске их называют по-уральски — ходком, а трофейную — колчаковскую — начальник строительства уступает гостю.

Нагнав меня, трофейная останавливается. Шофер Артюша говорит:

— Здравствуй, Степа.

— Здравствуй, Артюша.

— Садись, подвезу.

Я сажусь.

— Вижу, топаешь в Березки? К кому?

— К нему.

— Что так рано?

— Он сам назначил это время.