Бегущая в зеркалах - Л. Бояджиева

«Это уже задача последующего этапа, регулярной, длительной отработки метода и прозорливого профессионализма, позволяющих найти оптимальное решение», – убеждал себя Динстлер, отгоняя мрачные мысли. Ведь он был уже не стартовой прямой, уже напрягся, приготовившись к главному рывку… И только тут понял, каких нечеловеческих усилий потребовали от него два последних месяца. Понял, когда пришел в себя после короткого обморока, случившегося без всяких видимых причин прямо за завтраком. Сидящая напротив над своей неизбежной утренней витаминизированной овсянкой Ванда, вскрикнула, звякнула выпавшая из рук мужа чашка, а сам он обмяк в кресле, запрокинув побелевшее бессмысленное лицо.

Через пару минут все было в порядке. Готл вытирал салфеткой кофейное пятно на брюках и улыбался:

– Кажется, пора немного отдохнуть, дорогая. Звони родителям – завтра выезжаем с официальным визитом. И так уже сильно задержались, – покосился он на восьмимесячный живот Ванды.

Уж столько раз откладывалась эта поездка, что Ванда перестала верить в ее реальностью. И вот – день на сборы и в путь – надо поторопиться до появления малыша. «Наконец-то! – Ванда распахнула гардеробную выбирая необходимые вещи. – Сколько же здесь всего: модные костюмы, нарядные платья и шубы. Вот только этот живот помешает явиться перед родными в полном блеске. Не беда! Легчайший мутоновый расклешенный жакетик вполне сойдет для апреля и выглядит шикарно. Ноги отекли, и туфли придется прихватить поудобнее, на небольшой платформе. Да все равно предстоит автомобильная прогулка!»

Ванда, несмотря на уговоры мужа воспользоваться железной дорогой, более удобной в ее положении, настояла на автомобильной поездке: она должна была подкатить к своему провинциальному дому в красном сияющем «мерседесе». К тому же маршрут путешествия предполагал визит к семейству Дювалей, живущих в доме Полины с пополнением – трехмесячным Жанн-Пьером. Вообще-то крепышка Ванда беременность переносила легко и предстоящих родов не боялась. Токсикоз, мучивший на первых месяцах, прошел и теперь ей приходилось прятать от мужа сладости, неумеренная страсть к которым стала мучить ее, особенно по ночам.

13

Утро отъезда выдалось великолепным. Готл был бодр и весел, персонал клиники с облегчением вздохнул, провожая на отдых неугомонного шефа. Ватте визжала и прыгала, пытаясь проникнуть в автомобиль, но была решительно отброшена лаковым носком вандиного туфля.

Они отбыли вдвоем – счастливые и преуспевающие – в свое первое путешествие. Ванде доставляло удовольствие подмечать уважительные или завистливые (как ей казалось) взгляды, которым провожали их автомобиль в придорожных «бистро» и на бензоколонках владельцы подержанных развалин. Она чувствовала себя шикарной и очаровательной, кутаясь в тонкий мех и искоса бросая взгляд в зеркальце над лобовым стеклом, где в голубовато-зеленом мареве убегающего ландшафта отливали платиной отражения ее безупречно уложенных, заплаченных завитков.

Готл долго щелкал ручкой радио, шаря в многоголосом эфире, пока не выудил мелодию «Strangers in the night…»

– О, это мой любимый «Путник в ночи!» Обожаю Фрэнка Синатру! – разомлев от удовольствия, Ванда полулежала на откинутом сидении мчавшегося к побережью автомобиля.

…Поместье Дювалей, залитое полуденным солнцем, производило все то же идиллическое впечатление. Возможно, от акварельно зеленеющих холмов за спиной, сказочного домика или безмятежной голубизны далекого моря, отчертившего полгоризонта. Огромные почки каштанов едва начали распускаться, а на газонах, казавшихся просторными из-за прозрачного, едва опушенного листвой кустарника, щедро цвели кустики маргариток и примул. На лужайке у дома в стайке желто-белых нарциссов стояла детская коляска. Ринувшаяся от нее к прибывшим юная женщина с подвязанным на затылке темно каштановым «хвостом», в белом грубошерстном жакете и узеньких джинсах, была, конечно, Сильвией. Женщины обнялись, расчмокались и защебетали, направляясь к пронзительно заверещавшей коляске. Динстлер на мгновение замер, увидев выросшую на пороге дома фигуру. Так же, как некогда Полина, на трехступенчатом пьедестале крыльца в темной раме дверного проема возвышался Дани – блистательная скульптура олимпийца, сжимающего в поднятой правой руке бутылочку с соской – символ неугасающего жизненного огня. Отсалютовав таким образом другу, Дани довольно рассмеялся.

– Вот, сам видишь, старик – передаю эстафету вновь прибывшим.

Малыш в коляске жадно ухватил ручонками бутылку и зачмокал, изучая окружившие его лица блестящими черными глазенками. Крохотные ручки были совсем настоящими, с ноготками и подробной выделкой малюсеньких пальчиков, а на высоком лобике под черными завитками, выбившимися из-под капора, удивленно поднимались темные, четко выписанные бровки.

– Смотри, смотри, Готл, прелесть какая – ресницы длинные, черные и загнуты, как у куклы, и эти кудряшки! – подталкивала мужа к ребенку Ванда. Готл удовлетворенно кивнул: приятно было сознавать, что через месяц у него будет такой же малыш, что они сейчас с Дани на равных.

– Хорошо! – он обнял Ванду за плечи и та нежно прижалась к нему огромным тяжелым животом.

Обедали впятером – к столу подкатила на своем кресле Полина, последнее время хворавшая, но все так же выдерживающая форму. В ее героическом старании сохранить привычный облик, в серебряных, хорошо подстриженных волосах, в стареньком, заботливо ухоженном лице, в кремовом кружеве высокого воротничка, сколотого крупной камеей, была своеобразная гордая красота – красота уважения к себе и ближним, сила характера, не поддающегося издевкам разрушения.

– Рада видеть вас, Йохим. Вы здесь всегда желанный, но редкий гость. А ведь живете теперь поблизости – по европейским меркам мы почти соседствуем. Рада приветствовать вашу жену… Знаете, детка, – обратилась Полина к Ванде. – Я знакома с вашим мужем давно. Он так возмужал за эти годы…

– Да что ты, бабушка, как уж там «давно»? – удивленно прикинул Дани. – Еще и трех лет не прошло с тех пор, как я изображал Делона и мы очертя голову гнали из Австрии на моем молоденьком тогда «рено»!

– Да, всего три года, а сколько воды утекло! – вздохнула Полина. – Я теперь богачка – у меня Сильвия и Жан-Пьер. А вот Мари в клинике уже с осени и пока оптимистических прогнозов нет… Магазин пришлось взвалить на Дани, теперь он «мадам Дюваль»… И что бы вы думали? – Он прекрасно справляется, я бы дала ему пальмовую ветвь за лучшее исполнение женской роли!… Да, приобретений много, но и потери большие. Вы, Йохим, наверное, слышали, Александра Сергеевна Грави умерла. Вы, кажется, были близки с ее семейством? Мы ведь почти ровесницы. Но уж очень ей тяжело пришлось в последние годы, все эти беды с внучкой…