Возвращение в Египет - Владимир Шаров

Усталость от Бога, который переменчив, может казнить из-за ерунды, в другой раз смягчится, простит.

Дядя Степан — Коле

Отказ от Бога и от чуда, от воды, от манны небесной, от перепелов, прочего вызвал невиданное ликование. Буквально взрыв его: всё сами и своими руками. Это и было свободой.

Дядя Петр — Коле

К чудесам у твоего дяди Святослава сложное отношение. В пятнадцатом году перед уходом на фронт он написал сестре Кате, что «кажется, наш народ закалился и окреп, стал наконец достоин своего Господа. Мы больше не пеленочники, и даже за помочи, как народ еврейский, поддерживать нас теперь не надо». А в тридцать четвертом году уже мне: «Федоров, Вернадский и революция внушили народу, что ему достанет силы встать, пойти и дойти до Небесного Иерусалима. Для этого не нужно никаких чудес: ни бьющей из-под скалы воды, ни манны, ни перепелов, и Завета тоже не нужно. Чудеса есть слабость, есть несамостоятельность, зависимость от Господа — советского человека они могли бы только унизить».

Дядя Ференц — Коле

Слишком часто «люди исхода» делаются «людьми возвращения в рабство». Может, они просто легки на подъем, а куда идти — им всё равно.

Дядя Юрий — Коле

А может, в них, наоборот, много оседлости. Увлеченные общим движением, они поднялись, пошли за Господом, однако затем одумались, стали поворачивать обратно.

Дядя Петр — Коле

У Юрия другое понимание времени. Он утверждает, что при переходе через Красное море те, кто уходит из Египта, всегда сталкиваются с теми, кто туда возвращается. Часто даже они ждут друг друга, чтобы вместе воспользоваться расступающимися водами. Из-за этого столько крови, столько сумятицы и неразберихи. Из-за этого столько запутавшихся, тех, кто пошел не с теми и не туда.

Дядя Юрий — Коле

Мы вусмерть запутались, кто из нас египтянин, а кто народ Божий, оттого почем зря режем и режем друг друга.

Дядя Артемий — Коле

Среди возвращающихся в Египет было много трусов и паникеров. Иногда, уже войдя в море, они начинали вопить: а что, если фараон, когда народ предстанет пред ним, спросит, почему семя Иакова предало родину — страну, в которой родилось, выросло, и пошло за каким-то проходимцем, провокатором Моисеем; того хуже, потребует ответ за казни египетские? Как они тогда оправдаются, чем вымолят себе прощение — и тут же начиналась общая истерия. Самое любопытное, что это безумие разом охватывало всех: и тех, кто шел из Египта, и кто, напротив, возвращался обратно, и они, будто малые дети, скуля и стеная, вместе бросались к какому-нибудь поводырю.

Чтобы успокоить народ, навести порядок, в частности, разобраться с главным: кто куда идет, приходилось в сотый раз останавливаться и объяснять потерявшим разум людям, что ничего бояться не надо, никто ни в чем обвинять их не станет. Фараон будет им только рад. Если же все-таки возникнут вопросы, они скажут, что, как и говорили Сыну Солнца, уходили в пустыню принести жертву своему Богу, а теперь, держа данное слово, возвращаются домой и готовы преданно, старательно исполнять любые повинности. Когда фараон это услышит, он растрогается и никому ничего не поставит в вину. Наоборот, как отец блудного сына, прижмет народ к груди, скажет, что лучше любого бога — не важно, где он обитает: в пустыне, на горах или в морской бездне — напоит и накормит семя Иакова, защитит его от невзгод.

Дядя Ференц — Коле

Те, кто переправился через Красное море обратно в Египет, были встречены не праздничным фейерверком, а казнями (голод, вши, смертоубийства Гражданской войны) и приняли это как должное. Вера, что путь искупления — страдание, иного не дано, разделялась всеми.

Коля — дяде Петру

Я спрашиваю кормчего, а нельзя ли хотя бы сделать так, чтобы было меньше крови. Он отвечает, что вера странников тихая, она будто таится, оттого бегуны редко ходят столбовыми дорогами, предпочитают проселки и лесные тропы. Но ведь все мы, в сущности, одна душа — малое пространство — на этом пятачке тем, кто продолжает уходить прочь от Создателя, с теми, кто уже раскаялся и теперь возвращается к Отцу Небесному, разойтись нелегко. Кроме того, египтяне, сколь бы ни были они многочисленны, тяжело переживают, считают за измену, если ты с ними не заодно и, следовательно, народ не полон.

Дядя Артемий — Коле

У нас всё более или менее в порядке. Кто должен расти — растет, а кто работать — работает. Твои приветы и поздравления с Новым годом я огласил, в ответ семейство и целокупно, и поодиночке тоже тебе кланяется, надеется, что и у вас с мамой нынешний год сложится не хуже минувшего. О том, что ты спрашивал в последнем письме, я много думал, и вот что получается. Похоже, вера прошивает душу, будто челнок ходит туда-сюда между Святой землей и Вавилонской блудницей, снова Святой землей и Египтом. Пересекая пустыни и Красное море, она кого-то увлекает за собой, прочих оставляет на хозяйстве. Конечно, родиться без Исхода она не может, и, чтобы окрепнуть, войти в полную силу, ей необходима Земля Обетованная, но в другие времена без Междуречья и долины Нила она бы не выжила.

Смотри: Авраам уходит из Ура Халдейского, но дальше Вавилонское пленение — возвращение на круги своя. Позже — строить Второй Храм вернется лишь доля изгнанников. Однако и те, кто остается, не отступят от Всевышнего, не забудут Его. Больше того, они создадут Вавилонский Талмуд, которым вера жива до сего дня.

То же и с Египтом. Сначала он спасет и размножит Иосифа, потом напитает Иакова, его сыновей. Он будет кормить и давать кров евреям при римлянах — как до Тита, так и после него. Спасет от смерти Христа, гонимого Иродом. В общем, одно и другое не дистиллят добра и зла, скорее полюса магнита.

Дядя Юрий — Коле

Познавая добро и зло, ты, как уток, мечешься туда-сюда между Египтом и Землей Обетованной. В своей вере и молитве, в своем служении Господу иногда почти находишь Его, потом снова теряешь. Во время этой не имеющей ни начала, ни конца маеты, когда Красное море переходишь, не надеясь на чудо: не торгуясь, отстегиваешь столько жизней, сколько запросят, и идешь; ты вынашиваешь, рождаешь потомство, так что всё продолжается. Надежда, что пустыня однажды кончится и ты, как блудный сын, вернешься к Отцу, тоже теплится.

Петр — Степану

Некоторые из Гоголей сводили эти перекочевки из Египта в Землю Обетованную и обратно к языческому в своей сути, безнадежному движению по кругу. Они не соглашались, не хотели верить, что путь из зла в добро все-таки есть, пусть он и извилист, запутан.

Дядя Святослав — Коле

Мы живем в переходную эпоху. Пережитки и родовые пятна так просто не сведешь. Мир после революции — мир за гробом. Одни в смертном поту уходят в небытие, другие встречают рассвет новой счастливой жизни. Но пока, прости Господи, варево: в один котел бросили предсмертные судороги и родовые схватки, стоим помешиваем ложкой.

Дядя Ференц — Коле

Основой, фундаментом сталинской монархии была постоянно ведомая гражданская война. С этой целью она была формализована (НКВД — от следствия до лагерей — и Особые совещания), после чего превратилась в обычный правильно функционирующий институт и легко вписалась в государственное устройство. Страна была вполне манихейской. Вечное, неистребимое зло (размножающиеся, воспроизводящие себя враги народа), зло, без устали совращающее добро, — те же вчерашние соратники, ставшие врагами, бывший Божественный синклит, взбунтовавшийся против Творца, теперь низвергнутый в ад.

К счастью, не иссякал и источник добра. По ожесточенности его противостояния со злом наша история ничуть не уступала последним временам, возможно, предваряла их, готовила к ним народ. Чтобы поддержать энтузиазм, всё шло в топку. Думаю, мировая война, которую, по всем данным, Сталин собирался начать в пятьдесят четвертом году, стала бы естественным завершением его правления. Конец абсолютной власти сделался бы концом всего.

Дядя Петр — Коле

Слышал от нескольких гинекологов, что в конце двадцатых годов жизнь в Советской России так переполнилась верой и надеждой, восторгом и ликованием, что, как бывает при крайнем напряжении сил, у многих женщин прекратились месячные.

Оскар Станицын — Коле

Рой — особое состояние живого вещества, нечто вроде плазмы. Держит его напряжение правды, ее поле. Энергия столь велика, что понятны яростный напор и энтузиазм, восторг, ликование и героизм самопожертвования. Больше того, скорость каждой пчелы так велика, что, с точки зрения физики, ее полет есть вещественная нить — все вместе они сплетаются в кокон. Спроси у Святослава — он должен знать, летит ли сама матка, или ее держат, не дают упасть пчелы.

Оскар Станицын — Коле

Думал написать революцию как майский луг. Всё цветет, но что сейчас время спокойного, методичного сбора пыльцы, никто не вспоминает. Вместо этого, побросав старые ульи, неведомо почему пустившись в путь, над травой туда-сюда ходят пчелиные рои. Иногда случайно сталкиваются. Неслыханное ожесточение бешено вращающихся, от напряжения воющих коконов. Удивляться ему не стоит. Внутри каждого роя — матка, она его цель и смысл, правда, к которой он однажды пришел и за которую теперь готов отдать жизнь. От познания этой правды, от обладания ею пчёлы в каком-то нескончаемом, хоть и сумбурном, оргазме. Впрочем, счастья мало, больше тревоги. Последний трутень знает: если однажды рой остановится, просто замедлит ход, погибнет не только матка, конец ждет всех. Для белых такой правдой в Гражданскую войну был император Николай II, возможно, должен был стать и вел. кн. Михаил.