Волчина позорный - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала даже на работе все считали, что Шуре просто везёт. Но через год лично начальник УВД на всяких общих собраниях громко всем докладывал, что у Маловича самое большое количество задержаний убийц, потому как он имеет аномальную интуицию, чутьё нечеловеческое и кучу хитроумных собственных методов поиска. Ничего подобного другие, даже очень хорошие оперативники, не имели.
Шура никогда не носил оружие, отлавливал злодеев раз в десять быстрее других, и со стороны могло показаться, что кто-то, чуть ли не сам Господь, отринутый и униженный советской властью, несмотря на неприязнь к КПСС, Маловичу на ухо всё же нашептывает, как поймать убийцу быстро и ловко. Ибо убийство — грех не простой. Смертный, страшный грех. Сам Малович об этих своих уникальных способностях не думал никогда, а Бога не вспоминал даже выпив поллитра коньяка. Он считал свою работу умственной и старший брат Боря, корреспондент, с ним соглашался.
— Ты, Шурка, умный в принципе, то есть вообще, — говорил он. — Ты можешь делать что угодно и всё будет получаться у тебя отлично. Начни учить физику — станешь профессором лет через десять, пойди директором совхоза — будет хозяйство лучше всех, а ты весь в орденах и при звании депутата Верховного Совета. Это, Саня, ошибка природы. Она задумалась о своём, природном, отвлеклась и случайно впихнула в тебя одного ум, разум и мудрость минимум десятка достойных этих даров людей. Молодых и старых. Гордиться этим не надо. Заслуга не твоя. Но пользуйся этой ошибкой природы там, где самому нравится.
Маловичу нравилось трудиться в уголовном розыске. Заковав в наручники очередного убийцу, он не испытывал гордости и не чувствовал превосходства над пойманным. А только радовался, что злодей больше не сможет много лет отнимать у людей жизни. Гордился он только своей семьёй и родом своим казачьим, обосновавшимся после изгнания с Урала в уютной и родной деревне Владимировке.
Приехал Шура утром десятого августа на работу и пошел к командиру доложиться. Лысенко заканчивал собирать для суда подшитое в толстую папку дело банды Дикого. Всего за полторы недели управился. Хорошо работает командир!
— Красиво ты провёл следствие с дознанием, — пожал он руку майору. — Нет желания в следственный отдел перейти? Скоро сорок лет. Хватит носиться за этими гадами на предельных скоростях.
— Не, Ефимыч… — задумался Александр. — Жена тоже советует. Говорит, что в розыске я погибнуть могу легко. Может, смертью храбрых, что её тоже не радует. Но я быстрее скончаюсь от бумажной работы. Да и рыбаки толковые говорят начинающим свою заповедь. Не бегай, говорят, по всему берегу, не меняй место, пока на этом месте ловится хорошо.
— Ну, лады, — командир отложил папку с делом группы Дикого. У меня есть одно очень замороченное преступление в разработке. Его три наших бригады поочерёдно уже третий месяц мусолят без результата. Мы все эпизоды по делу объединили по признаку схожести и я решил его отдать тебе. Но отдам и всё расскажу про него после одного маленького поручения. Сгоняй сейчас на мясокомбинат. Там вчера днём кто-то в разделочном цехе сзади топором раскроил голову начальнику цеха Неверову.
Наш следователь и криминалист ездили сразу после звонка дежурному. Ничего не нашли. Людей в цехе всего четырнадцать. В час убийства был как раз общий двадцатиминутный перекур. Все рубщики курили на лестничной площадке. А начальник вообще с другого конца шел по пустому цеху. Никто из курильщиков ничего не видел. Не видно ни черта с площадки, где курили. На топорище следы стёрты мокрой тряпкой. Ты разберись, а потом я тебе это загадочное дельце передам и скажу всё, что про него знаю. Договорились?
— Так я поехал? — спросил Малович без интереса. — Раньше сядешь — раньше выйдешь. Хочется побыстрее к загадочному приступить.
И он рванул почти за город. На центральный мясокомбинат. В разделочном милицию ждали. Следователь сказал, что завтра наш лучший оперативник приедет. Надо, мол, найти сперва мотив убийства.
Шура обошел цех медленно. Вдоль него по обе стороны от прохода стояли огромные чурбаки — срезы старых дубов, привезённых с Уральских гор. В диаметре они были больше метра и топоры из них торчали огромные. Лезвие в длину не меньше тридцати сантиметров у них. А сталь толщиной почти в сантиметр. Рубщики подбирались на эту работу крупные, очень сильные и выносливые. Другие тут не протянули бы и недели.
Топор с топорищем весил больше десяти килограммов. Чтобы поднять его над головой, размахнуться и точно по центру размозжить до шеи голову начальника нужен был такой мужик, каких подбирали именно на эту работу. А их четырнадцать и на каждом топоре отпечатки пальцев только того мясника, который им работал. Никто чужой топор никогда бы и в руки не взял. Шура поднял окровавленный инструмент для рубки мяса с пола. Его никто не трогал после убийства кроме криминалиста, который отпечатков вообще не нашел и бросил топор туда, где преступник его оставил.
Покрутил его в руках Малович и подошел к чурбаку. Приставил топор с убийства к тому, что торчал из обрубка дерева.
— Так это не из вашего цеха тесак, а ребята? — спросил он мясников.
Все подошли к Шуре и внимательно пригляделись, чего явно не сделали раньше.
— Так он, бляха, меньше намного, — удивился хозяин места, на котором торчали рядом два разных топора. — Как мы этот факт не зафиксировали? Эти топоры имеются в обвальном цехе. Точно. Там как раз такие. Им мясо от жил и плёнок отделяют. Рубить тушу таким бесполезно.
— Как он сюда мог попасть? — улыбнулся Шура. — Так вам в цех пулемёты начнут таскать — вы и не заметите.
— Да не было его до убийства, — твёрдо сказал белобрысый парень двухметрового роста, весь состоящий из мускулов. — Я полы протирал вчера шваброй. Воду плесну, кровь после рубки разбавлю и толкаю всё вот к этому каналу сливному. По нему всё уходит в трубу и далее в канализацию. Так вот не было этого топора. Кто- то, видно, шел с ним тихо за начальником и его за спиной держал. Знал, что мы курим в это время. Шарахнул сзади, топор
