Воспитанник Шао.Том 1 - Сергей Разбоев

Скоро будет с полсотни миль, как они вдвоем с Сином гонят и гонят себя. Ноги превратились в свинцовые чурки, шея занемела. Портупея крепления автомата и патронов впилась режущей проволокой в тело, срослась с кожей. Этот трудно представимый путь позади. Но неизвестно, сколько еще топтать землю, поворачивать ее взъерошенный круглый лик назад.

Ночи прохладные. При дневной духоте сознание одурело бы.

Темно. В основном только внутренним чутьем предугадываешь поваленные стволы, пни, камни, ямы по слабым их очертаниям на фоне общей темени.

Земля сдвигалась под ногами, убиралась восвояси, отходя в прошлое. Мили исчезали за спиной горбатыми, нескладными отрезками.

Долина кончалась. Черный небосклон на востоке осветился первой слабой вспышкой. Погас. Потом снова. Мощней. Озолотились далекие купола вершин.

Прояснилось высокое небо.

Син сверкнул узкими глазами, оценивая время до значительного рассвета. Издав глухое «йяяахаа», для него обозначающее порядок, вскинул свободную руку, сжатую в кулак, и еще быстрей ринулся в угадывающийся бледнеющий провал раздвигающегося ущелья.

Взбодрился и Рус.

Вдруг они услыхали неожиданный шорох. Неожиданный и очень неопределенный для такого тихого и неподвижного утра. Звук перекатывающихся камешков, звук распрямляющейся листвы, травы.

Мгновение, и Рус в стороне, средь деревьев. Щелчок затвора.

Жестокая рука Сина легла на ствол автомата:

— Обожди. Наши.

— Но ты не говорил.

— Лишнее. Везде враг.

Через минуту в сумрачной свежести показались двое.

Син слабо хрустнул веткой.

В ответ два схожих звука. Тени присели.

Син захрустел камушками.

В ответ то же, и голос: «Син-Син».

Рус не выдержал, он еще помнил глуховатый голос Ши.

— Ши! Ты!

— Я, Рус, я!

Оружие Руса, боеприпасы перешли в руки братьев. Он даже в темноте видел, как они широко улыбались. Слезы слабости проступили на его глазах. Он присел на край выступа сколы.

— Что с тобой? Нужно идти.

— Сейчас. Вас так много, что у меня отнялись ноги от чувств. Минуты мне хватит. Я смогу бежать.

* * *

Утро.

Игривые лучи вовсю прыгали по снежным вершинам, рассылали разноцветные искры драгоценных светопотоков на усталые, невыспавшиеся глаза военных, тяжело поднимающихся после двух часов тревожной дремоты.

Полховник очнулся от легкого прикосновения к плечу руки дежурного. Бодро встал, встряхнулся. Голова побаливала от общей усталости. Быстро просмотрел новости за ночь. Руки небрежно отшвырнули бумаги. Поежился. С гор тянуло свежим сквознячком.

— Соберите офицеров.

Чан раздасадованно смотрел на карту. В последние часы часто не мог оторваться от мысли, что все затеянное впустую. Что сила, поднятая против монахов, ни к чему. Содеянное становилось не важным, суетным, каким-то противным трезвому разуму. В мыслях своих все чаще уподоблялся беспокойному муравью. Мелкому, многочленистому и, что обидно для собственного признания, какому-то подозрительно бестолковому. Терялась нить собственной логики. И это страшило не меньше, чем провал всей операции.

Он сел на походный стул. Штабной шатер назойливо трепетал от ветра, не давал сосредоточиться. То, что погоню не выиграть, становилось ясно. Ясно окончательно. Подразделения на подходе к долине. Последние гряды еще не перемахнули. Несколько минут четвертого. Ночь никаких выигрышных корректив не внесла. Все оставалось но своих местах. Также недосягаемы монахи. Также в неведении он сам. Схимники даже прекратили выходить в эфир. В два и в три ночи их никто не слышал. Чан ожидал от них неожиданного хода, но те не мудрили. Затаились. Но как затаиться, если им нужно двигаться вперед. Значит, они готовы и к последнему ходу полковника. Силе они противопоставили обдуманные действия, хорошую информированность, скорость передвижения. Чан видел и слышал железную волю противника, организованность до шага, чувствовал внушительную силу, способную не сгибаться под напором любой неожиданности. Вспомнились настоятель, патриарх. Их прямой жесткий взгляд. Непоколебимость Вана. Эти не отступают.

Разговорный шум отвлек полковника от мыслей. Офицеры собрались.

— Где наши части? — обратился ко всем сразу.

— В долину доставлено два взвода. Один вертолет потерял управление. Жертв нет, — за всех ответил дежурный. — С минуты на минуту должны поступить очередные донесения.

— Где опергруппы?

— У входа в долину. Отдыхают. Через четверть часа подымутся.

— Пусть сейчас выходят. Может, еще станут на пятки.

— Догонят ли?

— Без дебатов. Скоро мы будем над ними. Полковник Фын заметил интригующе:

— Во бегут: ни людьми, ни машинами не догнать. Офицеры кисло заржали.

Чан потерял интерес к стоящим возле него. Все стало совершенно безразличным, мелким, несущественным. Снова хандра овладела его мыслями.

— Но монахи идут теми путями, которые сами выбирают, — пробовал кто-то оговориться.

Полковник только отрешенно посмотрел на них:

— Они имели другой путь. Быстро переориентировались. А как с дозором, который засек группу Хуа?

Все, потупившись, молчали.

— Дежурный, почему молчите?

Голос Чана стал суров и холоден. Глаза зло смотрели на заснеженные вершины скалистых гор.

Дежурный шагнул вперед.

— От дозора никаких донесений.

Чана не расстроила эта весть. Монахи солдат обведут вокруг пальца в два счета. Видно, оно так и вышло.

— У нас все идет к этому. Хозяйственная деятельность рядового важнее процесса обучения. Великая нация.

Чан уныло обвел взглядом приумолкнувших офицеров.

— Все по вертолетам. Хоть сверху посмотрим.

У присутствующих разом зачесались различные участки тела.

— Ступайте, ступайте. Может, чему научитесь у нелюдей.

Вертолет — машина адская. А если еще в горах до на старых типах, то какое крепкое сердце не защемит в тисках качающейся безысходности? Где тот зацеп, если надо будет спасаться? Страшно. Но раз приказано — полезай.

Сверху горы не казались такими недоступными, как с земли. Даже во многом интересными. Заманчиво находить кратчайший путь в их бесконечных складках. Но когда порыв ветра со страшным свистом проносился за бортом, то горы, прямо вскипающие на глазах, становились живыми, подвижными, жуткими. Вертолеты покачивало, и исполинские холмы, как громадные океанские волны, то опасно приближались к смотровому стеклу, то далеко уходили вниз. И тогда было не до созерцаний эагадочных рисунков земли. Сердце замирало, как вскипающий миг, губы не выдерживали осады момента и мелко тряслись, словно вибрирующая перепонка, а руки судорожно хватались за что только можно было ухватиться: поручни или соседа, — все равно. Вспоминались молитвы, различные заклинания, буквально все нужные боги и святые, добрые духи. Все посылалось во их славу, лишь бы ненароком не пасть в обратный неведомый мир, только бы не грохнуться о землю.

Все семь вертолетов пролетели долину и сейчас зависли над входом в малое ущелье.

Слева виднелась хорошо накатанная дорога.

Рассвело полностью. Глазам наблюдавших предстала довольно неожиданная картина. По обеим сторонам ущелья, на склонах у дороги виднелись темные фигурки. Расположенные не часто, но очень выгодно. Ощетинившись, в молчаливой суровости, зловеще напоминали о себе пулеметы, два миномета.

Как и горы, фигуры неподвижны. Они видят вертолеты, но никаких движений, Даже холодок пробирает при виде полного безразличия и спокойствия тел.

Чан приказал пилоту набрать высоту.

Горы поджались, собрались кучней.

Все стало видно, как на карте. С севера разрозненно подходили части. Охватывали в движении по периметру несколько миль. Но горы, окаймлявшие долину, и впрямь были трудны: остры, кряжисты. С востока тоже двигались группы. Они были где-то в центре долины.

— Вон, видно, группа Хан Хуа, — как ужаленный подпрыгнул полковник Хэн.

— Да, уже у входа в малое ущелье. Нашим до них около часа ходьбы.

— Значит, агент должен быть уже в сомом ущелье.

— Какие-то четыре фигуры двигаются впереди. Но где он?

— С ними. Встретились, теперь ведут.

— Может, с пулеметов саданем? К земле придолбим, как кур на бойне, — дежурный в азарте потирал руками о форму.

— Чего вы добьетесь, милейший? — раздраженно съязвил Хэн. — Только облицовку с гор обдерете. А вон те муравьи с вашей шкурки облицовку и оскальпируют. Забываетесь, что мы на старых небронированных машинах.

— Отставить, — остановил перебранку Чан. — Чего доброго, сцепитесь. Вертолет кульнете. Ноблюдайтe лучше. Всем писать придется.

Неожиданно офицеры сгрудились у одной стороны борта и уставились на узкую, зигзагами вьющуюся дорогу.