Постижение России; Опыт историософского анализа - Н Козин

Таким образом, первое, что подлежит констатации,- это реальность среди духовных архетипов России таких, которые безразличны к дихотомии национальное - вненациональное в истории, ибо утверждают добро, любовь и правду жизни для всех и каждого. При этом они не могут оставаться тем, что они есть, если не становятся добром, любовью и правдой жизни именно для всех и на этой основе для каждого, для каждого и на этой основе для всех, если не преодолевают границ национального бытия. В этом глубинная человеческая суть их природы. Они абсолютно всечеловечны и лежат исключительно в плоскости тотальной этизации мира, обусловливая, в частности, идею примата общего спасения над личным. Если все во всем и все во всех и, следовательно, все ответственны за всех, то и спасаться следует не отдельными делами, а одним общим делом объединенного человечества. Тем более что проблема спасения души человека настолько сложна, что она по силам лишь совокупным усилиям объединенного человечества. Вот почему спасать нужно человечество, и прежде всего человечество, всех и каждого, а не отдельную личность саму по себе. В рамках русского космизма спасение вообще становится космическим событием, в которое вовлечена вся Вселенная. Творческое преобразование творения становится актом, охватывающим не только все человечество, но и весь Универсум.

Всем этим, и прежде всего приматом идеи коллективного спасения над идеей индивидуального спасения, Россия отличается от Запада, по крайней мере, протестантского Запада уже на уровне духовных архетипов поведения в жизни, а потому и в истории. На эту сторону вопроса стоит обратить особое внимание, так как явные отличия архетипов православной этики, как этики коллективного спасения от протестантской как этики индивидуального спасения стали в ряде публикаций основанием для дискредитации с крайних индивидуалистических позиций духовной полноценности и самодостаточности Русского Православия, а вслед за этим и духовных основ русской нации как якобы изначально, в силу своей укорененности в Православии, укорененной в антиличностных и тоталитарных основах бытия.

Прежде всего, нет ничего более далекого от истины, чем попытка с идеей коллективного спасения связать идеи, нарушающие баланс индивидуального и коллективного, личностного и общественного в индивиде и, тем более, демократического и тоталитарного в обществе в пользу антиличностных и тоталитарных структур и тенденций. К слову сказать, протестантская этика не стала в XX веке препятствием на пути фашизма - абсолютного олицетворения абсолютно антиличностных и тоталитарных начал в человеке и обществе, который именно на Западе и, надо полагать, именно в его духовных архетипах нашел наиболее благоприятную духовную среду. Во всяком случае, именно такой вывод напрашивается с позиций той логики, с помощью которой пытаются дискредитировать духовные архетипы России. А потому, сравнивая духовные архетипы Запада и России, следует сравнивать и реальную историю, а она сложилась так и такой, что у Запада нет особых оснований на то, чтобы превратить свои духовные архетипы в абсолютную точку отсчета мировой истории и тем более в этическую. И вместе с тем проблема спецификаций духовных архетипов Запада и России, восходящих к идейно-теоретическим оттенкам западного и восточного христианства и, главное, сказывающихся на особенностях реальной истории, существует, но существует, во-первых, не с позиции "хороших" и "плохих" архетипов, и, во-вторых, не с позиций, все объясняющих в истории.

В данном случае этика коллективного и индивидуального спасения, имея отношение к истории, вместе с тем, и это очевидно, не имеет отношения абсолютно ко всему в истории, ею нельзя объяснить всей истории, в частности, выраженные антиличностные и тоталитарные тенденции в истории России XX века. Они находят объяснение в более прозаических, но от этого не менее фундаментальных причинах - в том, что России в XX веке вместо логики цивилизационной модернизации, навязали логику цивилизационного переворота, изменение типа цивилизации с русско-российского на общечеловеческий. Именно на этой основе страна накрепко была связана с мобилизационной логикой исторического развития, которая, как мобилизационная, может реализоваться только в формах тоталитаризма, только подчиняя все в истории, саму личность логике мобилизационного развития в истории - слому основ локальности собственной национальной цивилизации. Вот что реально объясняет реальности истории. Этика коллективного спасения объясняет нечто другое - несомненно, более выраженный дух коллективизма, социабельности, взаимосострадательности, способности не только подчинить свои личные интересы общественным, но и в осуществлении общественных идеалов найти подлинные смыслы своего личностного бытия в истории.

Такая ментальная позиция в жизни и истории нравственно труднее достижима, чем индивидуалистическая, ибо она предполагает превращение личной жизни еще и в пространство для бытия другого, а не только "для себя любимого". А это огромный труд, неотделимый от самоограничения и самопожертвования, на острие которых и сформулировались две характерологические черты русского национального характера. Н.Я. Данилевский определил их как "дисциплина, или дар повиновения и энтузиазм, или беспредельная готовность к самопожертвованию"37 - покорность перед Россией и самопожертвование во имя Великой России, как абсолютным духовным максимумом истинно русской души и русского существования в истории.

Такая логика поведения в жизни и истории - прямое следствие этики коллективного спасения, в рамках которой каждый озабочен не только собой, но и другим, ставит свое личное спасение в зависимость от спасения всех и каждого. Не будем говорить о том, что такое поведение в жизни и истории больше соответствует социальной природе человека, а значит, самой жизни и истории. Отметим другое: такие духовные архетипы сами по себе нейтральны к антиличностным тенденциям в жизни и истории, в частности, не подрывают основ деятельного бытия в истории, так как речь не идет о том, что можно спастись чужими делами или вообще без дел. Спастись можно только своими собственными, но такими, которые увязаны с другими делами в одно общее дело спасения всех и каждого. Увидеть во всем этом духовные истоки некой особой и принципиально непреодолимой тоталитарной и антиличностной позиции самого национального сознания русских, его духовных архетипов - для всего этого необходимо обладать "особым видением" национальной духовности русских и, уж во всяком случае, "особым интересом" в интерпретации ее специфики, при которой она, похоже, является неполноценной уже только потому, что является русской.

К особенностям православных духовных архетипов восходят и некоторые другие особенности русского поведения в жизни и истории. В частности, с особенностями православного покаяния можно попытаться связать то заметно более широкое распространение, которое получают в России отношения, регулируемые не на правовой основе. Разумеется, неправовой характер мышления на евразийских просторах России был необычайно усилен самой революционной ломкой России на протяжении всего XX столетия. Ведь, ко всему прочему, революция потому и является революцией, что отменяет старое право и, следовательно, на какой-то период вводит беззаконие с позиций старого права. В России этот период, период революционной и тотальной ломки старого строя несколько затянулся и, ко всему прочему, сопровождался актами беззакония и с позиции уже нового, революционного права. Все это не могло не сказаться на закреплении стойкого неприятия всех форм регуляции общественных отношений, источником которого становилась официальная власть и официальное право.

Неправовой характер мышления и поведения в жизни и истории навязывался России не правовым характером мышления и поведения самой власти, которая с течением времени вообще пришла к исповедованию принципов двойного права: официального - для основной массы населения, для "трудящихся", и неофициального - только для себя, в итоге ставшего мафиозным. Ничем, кроме как неуважением к самому институту права, закончиться это не могло. Там, где право перестает быть источником справедливости и, тем более, там, где оно покупается и продается оптом и в розницу, оно перестает просто быть, не говоря уже о том, чтобы быть правом.

И вместе с тем есть еще одна весьма тонкая духовная интенция, уходящая корнями в особенности принципов православного покаяния, которая из архетипических глубин национального духа определяет инаковое отношение России, по сравнению с Западом, к самому способу поведения в жизни и истории, в данном случае к его правовому обеспечению. Для истинного Православия покаяние не сводится к точному возмещению грехов соответствующим количеством добрых дел и, тем более, не к покупке индульгенции, а к целостному преобразованию человека - процесс, с большим трудом поддающийся измерению. А закон наиболее эффективно функционирует там, где есть то, что образует сам феномен меры. Православное покаяние апеллирует к тому, что нередко находится за пределами всякой меры - к высшим и абсолютным ценностям и смыслам бытия, к Абсолюту, главному месту его пребывания в человеческой душе, внутреннему Богу человека - к человеческой совести.