Постижение России; Опыт историософского анализа - Н Козин

Отсюда неизбывное стремление русского человека жить не только по закону, но и по совести - по закону как по совести, что с большим трудом поддается упорядочиванию с позиций права, испытывает недостаток регулирования с позиций права, в том числе и потому, что авторитета права просто недостаточно для упорядочивания всех противоречий, для регулирования всего богатства человеческих отношений в обществе. Отсюда заметен менее выраженный правовой характер русского мышления и поведения в жизни и истории, заметно более широкое распространение, которое получают в России отношения, регулируемые не на правовой основе, что, как и все в этой жизни, имеет как свои достоинства, так, увы, и свои недостатки.

И, наконец, особенностями православного покаяния не в последнюю очередь определяется и знаменитый русский максимализм, как характерная национальная особенность специфически русского поведения в жизни и истории. Истинно православное покаяние требует всего человека, всей его души, ибо устремлено именно к целостному его преображению, к такому, которое может завершиться только в абсолютном обожении человека, только в уподоблении абсолютному в Абсолюте, а значит, и в жизни, и в истории. Вот почему вне отношения к абсолютному для истинно русского человека если не все, то очень многое просто перестает существовать. Ради идеала и веры в абсолютное в жизни и истории он готов претерпеть все, пожертвовать всем, отказаться от всего. Вот почему стоит лишь усомниться в праведности идеала или поколебаться вере в абсолютное, чтобы от абсолютного максимализма в хорошем он качнулся к абсолютному максимализму в дурном, к полному отрицанию всего исторически сложившегося или невиданному равнодушию ко всему. Крайности высокого духовного поиска и покаяния прорываются крайностями поведения в более прозаических буднях жизни и истории. Истинно русское начало живет максимумами в жизни и истории. В меньшем оно просто не находит для себя подлинных целей и смыслов существования. И это кое-что объясняет даже в безалаберности русского быта, в ряде случаев просто его отсутствие.

Однако вернемся к главному - необычайно глубокой укорененности вненационального в национальных духовных архетипах России. В этом их отличительная черта, самым трагическим образом сказывающаяся на устойчивости основ исторической и национальной идентичности России и в ней русской нации, на той легкости, с какой при определенных исторических условиях духовные императивы соборности и всеединства - всечеловечность России перерастает в процесс слома основ национальной и исторической идентичности. В этом суть феномена России, его парадоксальности: лучшие качества ее духовных архетипов превращаются в то, что ее преодолевает как Россию. То, что является великой силой великой духовности России, оборачивается ее слабостью и только потому, что им придается совершенно несуразный вненациональный масштаб и форма реализации в истории, только потому, что их эксплуатируют во вненациональных целях и смыслах исторического существования России. Вполне закономерным итогом этого становится разрушительный характер противоречий, складывающихся между национальным и вненациональным в национальной истории России. Такие противоречия имеют место в истории любой страны, ибо история любой страны история взаимодействия и взаимовлияния культур и цивилизаций. Но только в России они становятся источником тенденций вненационального развития, представляющих угрозу для самих основ национального бытия в истории.

Во всяком случае, за XX столетие противоречия между национальным и вненациональным в истории России сформировали весьма парадоксальное явление: русская нация, претендующая на статус одной из великих наций современности, одновременно с этим является нацией с наименее развитым национальным сознанием и самосознанием. Этот парадокс никак не вяжется со статусом великой нации, не говоря уже о том, что он уже не единожды за XX столетие становился источником великих исторических потрясений России, особенно в начале и конце столетия.

Нация, лишенная развитых форм национального сознания и самосознания, лишена элементарных инстинктов национального самосохранения в истории, становится легко доступной для манипулирования любой группой проходимцев и преходящих идей. В ней просто отсутствуют факторы, сдерживающие и ограничивающие имплантацию в ее историю, в тело ее культуры и духовности произвольных идей, идеалов, ценностей и смыслов бытия. Она становится беззащитной перед агрессией вненационального в ее историю, которая настолько интернационализирует ее историческое пространство, что оно перестает просто им быть - пространством исторического бытия конкретной нации. Так вместе с умиранием национального сознания и самосознания умирает сама нация. И это грозное предупреждение русской нации.

Она поставлена перед жестким выбором: либо самоопределяется в истории как русская нация, либо превращается в этнографический материал истории для его эксплуатации в своих национальных интересах иными нациями, культурами и цивилизациями. Иного, действительно, не дано.

Все это еще раз в новой связи и с большим вниманием требует отнестись к диалектике взаимосвязи национального и вненационального в духовных архетипах России, к самим акцентам духовного поиска, к базовым основаниям духовной ориентации жизни вообще. В них действительно содержатся компоненты, которые при определенных условиях, в тенденции своего развития делают Россию весьма уязвимой для влияния идей с подчеркнуто вненациональным содержанием, для вталкивания ее истории в пространство вненационального исторического развития, а значит, для формирования собственной субъектной базы истории на вненациональной основе. Увы, но вненациональная Россия подпитывается духовными архетипами самой национальной России. Это исторический парадокс, который, правда, постоянно усиливается направленными действиями самой вненациональной России по деформации ее национальных архетипов, вплоть до масштабов кризиса исторической и национальной идентичности.

Есть еще один источник формирования в России массового вненационального субъекта, не идентичного исторической и национальной России,- это многонациональность России, точнее, не сама по себе многонациональность, а наличие в России-СССР массового инонационального субъекта, не укорененного в исторической и национальной России, в основах локальности ее цивилизации. Само по себе это не удивительно. Связать российско-русскими архетипами огромное евразийское пространство, 1/6 часть суши с фантастическим многообразием этносов, культур, цивилизаций - задача непосильная даже для самого Бога. Поэтому закономерно, что Россия столкнулась с кризисом идентичности в начале XX века, который вновь повторился в его конце. Всему этому способствовал сам алгоритм геополитического расширения России, который радикально отличался от европейского.

Расширение Запада в пространстве всегда было связано с расширением его принципов идентичности, а потому это было расширение с выраженными ассимиляционными процессами. Поэтому не случайно, что в Европе за последние 1500 лет исчезло свыше 200 этносов, а распространение Запада в Америке и Австралии вообще превратило эти континенты в этническую пустыню. Не отличались особым миролюбием отношения Запада и с колониально осваиваемой Африкой и Азией. В большинстве случаев отношения строились по принципу господства и подчинения. И это отвечало глубинным духовным архетипам Запада, в частности, его сосредоточенности на самом себе как на абсолютном максимуме истории.

Россия расширялась в пространстве принципиально иначе. Нельзя сказать, что ее геополитическое расширение никак не было связано с расширением принципов ее идентичности как России, но оно не сопровождалось выраженными ассимиляционными процессами. Иначе Россия не сохранила бы в себе почти столько же этносов, сколько вошло в нее за время ее геополитического расширения. При этом ассимиляционные процессы шли - это общая закономерность истории и, что характерно, осуществлялись не только русскими, но касались и самих русских, это были взаимоассимиляционные процессы. Поэтому в большинстве случаев отношения русских с нерусскими строились не по принципу господства и подчинения, а на принципах соборного единения наций и культур. И это отвечало самым глубинным архетипам России.

Россия объединяла, но не ассимилировала Евразию. Всему этому способствовали две особенности русской национальной ментальности и русской национальной государственности, точно подмеченные И. Солоневичем: "Русская национальная идея всегда перерастала племенные рамки и становилась сверхнациональной идеей, как русская государственность всегда была сверхнациональной государственностью"38. В этом были свои достоинства достоинства объединяющего начала, но в этом были и свои недостатки недостатки объединяющего начала на сверхнациональной, а в тенденции - на вненациональной основе. Оно не приводит к более глубокой интеграции на базе национальных архетипов социальности, культуры, духовности, совпадающей или очень близко стоящей к ассимиляционным процессам.