Откровенно. Автобиография - Андре Агасси

— Для меня это честь, мистер Агасси.

Чувствую себя преисполненным добродетели: даже здесь, в этом медвежьем углу, я не забываю о деле. Начинаем тренировку. Мы находимся высоко над уровнем моря, здесь мяч летит в самых непредсказуемых направлениях, презирая законы гравитации. Совершенно бессмысленное занятие, подобное игре в невесомости.

А затем мой партнер повреждает себе плечо.

Следующие пару дней я провожу, поедая паэлью и отчаянно скучая. Когда мне становится настолько скучно, что, кажется, готов разбить голову о сосну, отправляюсь на курсы гольфа и развлекаюсь, пытаясь попасть в лунку прямо с крыльца.

Наконец, пора уезжать. Я целую на прощание Брук и бабушку Стрикланд и обнаруживаю, что оба поцелуя одинаково бесстрастны. Лечу в Майами, где пересаживаюсь на прямой рейс в Штутгарт. И кого же я вижу перед самой посадкой в самолет? Конечно, Пита! Как обычно. Он выглядит так, как будто весь последний месяц только и делал, что тренировался, а в свободное время лежал на койке в пустой камере, мечтая о победе надо мной. Сампрас кажется отдохнувшим и сконцентрированным, его ничто не способно отвлечь от намеченной цели. До этого я полагал, что наши с Питом различия слишком сильно раздуты прессой. Это казалось чрезвычайно удобной идеей: ведь для болельщиков, для Nike, для тенниса в целом было важно, чтобы мы с Питом оказались полными противоположностями, эдакими теннисными Yankees и Red Sox[36]. Игрок, обладающий лучшей подачей, против того, кто лучше всех отбивает чужие подачи. Застенчивый калифорниец против нахального уроженца Вегаса. Мне это казалось чушью. Или, используя любимое словечко Пита, нонсенсом. Но сейчас, пока мы с ним ведем светскую беседу у выхода на посадку, пропасть между нами вдруг кажется пугающе огромной, словно расстояние между добром и злом. Я часто говорил Брэду, что теннис занимает непропорционально большое место в жизни Пита и чересчур незначительное — в моей. Однако, похоже, у Пита с пропорцией все в порядке. Теннис — его работа, и он выполняет ее вдохновенно и истово, тогда как все мои разговоры о жизни помимо тенниса так и остаются болтовней, удобным способом найти оправдание своим слабостям. Впервые за годы нашего знакомства, за все то время, что я удивляюсь его поступкам, начинаю завидовать его безмятежности. Хотелось бы мне столь же легко обходиться без вдохновения и столь же естественно не испытывать в нем потребности.

В ШТУТГАРТЕ проигрываю Мартину в первом круге. Брэд увозит меня со стадиона. В подобном настроении я его еще не видел. Он смотрит на меня с изумлением, грустью и, подобно Рафтеру, с жалостью. В отеле приглашает к себе в комнату.

Он лезет в мини-бар, извлекает оттуда две бутылки пива, даже не смотрит на этикетки. Его совершенно не смущает, что это немецкое пиво. Уж если Брэд пьет немецкое пиво, не замечая этого и не жалуясь, это неспроста.

На Брэде джинсы и черная водолазка. Он мрачен, суров — и я впервые замечаю, как он постарел.

— Андре, нам нужно принять важное решение, и мы сделаем это, прежде чем выйдем из комнаты.

— В чем дело, Брэд?

— Так не может больше продолжаться. Ты достоин большего. Ты был когда-то гораздо лучше. Пора покончить со всем этим — или начать все заново. Но ты не должен портить себе жизнь, как сейчас.

— Что?..

— Дай мне закончить. Ты еще можешь играть и выигрывать. По крайней мере, я так считаю. У нас есть шанс дождаться хороших времен. Но ты обязан полностью пересмотреть свою игру. Вернуться к истокам. Ты должен отказаться от турниров, перегруппироваться. С самого начала.

Если Брэд заявляет, что мне не надо участвовать в турнирах, это и правда серьезно.

— Вот что, — продолжает он. — Ты должен начать тренироваться так, будто не тренировался многие годы. Из последних сил. Пора привести в порядок тело и разум. Начни с самого низкого уровня. С партнеров, которые и помыслить не могли о том, чтобы когда-нибудь сыграть с тобой. Начни играть с ними.

Он замолкает, делает большой глоток пива. Я молчу. Мы на распутье и, кажется, шли сюда уже много месяцев. Или лет? Смотрю в окно, на автомобили, несущиеся мимо. Я ненавижу теннис больше всего на свете. Хотя… еще больше ненавижу самого себя. «Ну и что, что ты ненавидишь теннис? — говорю себе. — Кого это волнует? В мире миллионы людей, которые ненавидят свою работу, — и все же они выполняют ее, чтобы обеспечить себя. Наверное, можно делать то, что ненавидишь, качественно, с удовольствием? Пожалуйста, кто тебе запретит ненавидеть теннис? Но ты должен уважать его. А заодно и себя».

— Хорошо Брэд, — произношу я. — Я не готов к тому, чтобы все бросить. Я твой. Говори, что делать, — все выполню.

21

МЕНЯЙСЯ. Пора меняться, Андре. Так больше не может продолжаться. Меняйся, меняйся, меняйся. Я говорю себе это слово каждый день по несколько раз, когда мажу маслом тост или чищу зубы. Оно не звучит угрожающе, скорее, наоборот, успокаивает. Мысль о том, что я должен стать совершенно другим, помогает сосредоточиться на главном. В этот раз меня не терзают мучительные сомнения, сопровождавшие раньше любую попытку заняться собственными проблемами. Теперь я не потерплю неудачи. Я не имею на это права: изменюсь сейчас — или никогда. Одна лишь мысль о том, чтобы остаться в своем нынешнем состоянии, быть именно таким Андре Агасси до конца своей жизни, заставляет меня краснеть от стыда.

И все же даже лучшим нашим намерениям, бывает, мешают внешние силы, которые мы сами когда-то вызвали к жизни. Наши решения, особенно неудачные, создают импульсы, а неожиданно сильный импульс бывает дико сложно погасить — об этом знает любой спортсмен. Даже если мы поклялись измениться, сожалеем о допущенных ошибках и стремимся искупить их, силы из прошлого продолжают толкать нас по неверному пути. Именно эти импульсы правят миром. Именно они придерживают нас за локоть: мол, подожди, не спеши, мы же еще здесь не закончили!.. Как любит говорить один мой друг, цитируя какую-то древнегреческую поэму, «вечные боги не так-то легко меняют решенья»[37].

Через несколько недель после Штутгарта иду по аэропорту Ла Гвардия. Звонит телефон: в трубке слышен грубый мужской голос, в котором, кажется, звучит неодобрение. Голос власти. Он представляется врачом, работающим с АТП (эти буквы вроде означают «Ассоциация теннисистов-профессионалов», думаю я). В его интонациях мне чудится знак катастрофы — он как будто собрался сообщить о моей смерти. Как выясняется, я недалек от истины. Этот врач проводил анализ моей мочи во время последнего турнира.

— Я должен сообщить вам, — заявляет мой собеседник, — что вы не прошли стандартный тест АТП на наркотики. В предоставленном вами образце мочи обнаружены следовые количества кристаллического метилена.