Золотая шпора, или путь Мариуса - Евгений Ясенов

Расмус хорошо понимал, что от него требуется. Перехватив свесившееся покрывало, он выдернул его из-под Бахара. И тут же Бахар схлопотал от Расмуса по двум ушам одновременно. Предупреждая крик жреца, Расмус упал на него, настойчиво запихивая покрывало в ненавистный рот.

Оглушенный, Бахар сопротивлялся слабо. Его спеленали и уселись у изголовья. Мариус старался применять светильник так, чтобы его золотистого сияния не заметили с улицы. Постепенно жрец приходил в себя, осознавал весь ужас своего положения и привыкал к мысли, что пленники вдруг непостижимым образом вырвались на свободу и сделали пленником его самого.

— Хорошо слышишь? — спросил Уго.

Бахар с трудом кивнул. Повязка на рту фиксировала его голову в крайне неудобном положении.

Нам нужен сапфир. Если мы его не получим, ты очень быстро увидишься со своим любимым богом, — и по знаку Уго Расмус продемонстрировал трофейный нож, размеры которого служили наилучшим аргументом. Ужас в глазах Бахара стал беспредельным. Он замычал, пытаясь двигать руками и ногами.

— Учти: попробуешь кричать — тут тебе и конец, — предупредил Уго и развязал рот Бахару.

Отплевавшись, жрец произнес срывающимся голосом:

— Ты понимаешь, нечестивец, что мне конец и в том случае, если я отдам вам сапфир?

— Дело твое, — усмехнулся Уго. — Выбирай, какой конец тебе больше подходит.

— Друг Уго, — вдруг подал голос Расмус. — Зачем нам этот сраный сапфир? Что нам нужно — так это резвые кони, оружие и запас еды. Пусть даст нам это — и катится к чертовой матери.

"Верно, разрази меня Ток!" — подумал Уго. Чудесный сапфир так околдовал его, что о более прагматичных путях к цели он как-то и не подумал. Нет, с этой страстью ко всяким загадочным предметам пора заканчивать! Тайны, талисманы, секретные рукописи… Надо быть отрешенным, как учил отец Клемм. В жизни пристрастия как минимум бесполезны, а чаще — вредны.

А предложение Расмуса проще и куда эффективнее.

— Правда твоя! — сказал Уго и, обернувшись к Бахару, поинтересовался: — Слыхал, святой отец? Задача меняется. Но это не все. Друг Расмус забыл добавить, что ты нам вернешь наши вещи. Все, которые вы у нас отобрали.

— Их здесь нет, — сказал Бахар и, облизнувшись, добавил: — Сейчас их взять нельзя. Только утром.

Нож уперся в горло Куршу. Это само по себе было убедительно. А взгляд Расмуса служил хорошим дополнением.

— Ты вернешь все сейчас же, — ласково сказал Уго.

Бахар не стал спорить. В конце концов, расчет Уго оказался верен. Этот святоша был слишком откормленным баранчиком, чтобы сохранить в своей душе понятие о самопожертвовании. Когда долго занимаешь высокий духовный пост, собственная шкура в списке приоритетов прочно выходит на первое место. Смерть не испугала бы большинство черных, коричневых и даже желтых халатов. Ради бога Митры любой из жрецов рангом пониже принял бы ее с радостью. Уго представлял себе, насколько строг отсев, пополняющий ряды священнослужителей Кабы. Сюда наверняка попадали лишь самые крепкие в вере. А вера степняков, по суждению путешественников — неслыханно фанатична. Бахар же, как любой нормальный первосвященник, принял сан, потому что успешно переболел фанатизмом. Иначе просто не бывает. Фанатик в роли наместника божьего — такая же аномалия, как трезвенник в армии. Постоянное прямое общение с богом очень способствует трезвомыслию.

Шпору, красный камень, плащ, шпагу и пистолеты Бахар нашел, не выходя из храма. Все вещи, отнятые у пленников, хранились в большом ларе у очага, близ которого все так же недвижимо отдыхали двое прибитых старцев.

— Слушай, ты их не того? — засомневался Уго.

Расмус склонился к старцам, прислушался.

— Дышат! — вынес он диагноз.

Плачевный вид подчиненных произвел должное впечатление на Курш Бахара. Он приосанился и максимально внимательно выслушал план дальнейших действий.

— Теперь — еда, заряды для пистолетов. И лошади. Когда выйдем из храма, не дергайся. Друг Расмус у нас скор на расправу. Поверь, он успеет сделать все, что нужно.

И Бахар не дергался. Тут же, в храме, он прихватил связку ключей, и затем вся компания спустилась по ступенькам вниз, на обширный регистан, который терялся в кромешной тьме. Уго, шедший впереди, тормознулся у помоста, на котором был воздвигнут идол.

— "Идол скажет слово, когда повернешь его", — процитировал он. — Помнишь, друг Мариус?

— Этот? — Мариус указал на верх и, получив утвердительный ответ, полез на помост.

Расмус подумал, что они явно превышают допустимую степень риска.

Но на сей раз не стал развивать идею, а жестко себя одернул и сосредоточился на Бахаре, которого ни на секунду нельзя было выпускать из-под опеки.

Мариус спустился, разочарованный. Идол не желал поворачиваться.

— А ну-ка, отец, расскажи нам, как это делается? — Расмус усилил давление ножа.

— Нет. Хоть убейте, не могу, — простонал Курш Бахар.

— Я убью. Обещаю: я тебя точно убью, кактус бритый, — угрожающе прошипел Расмус, которому осточертели увертки жреца. — И пикнуть не успеешь, собака!

С опаской глянув на Расмуса, Курш предложил компромисс: поднимаются на помост все вместе, и сам жрец поворачивает своего драгоценного идола. Так и сделали. Курш совершил с правой рукой истукана быструю манипуляцию — и тот отъехал в сторону, а под ним открылся подземный ход.

— Ух ты! — присвистнул Расмус. — И что это за нора?

— Там — главное хранилище Кабы, — плачущим голосом сознался Курш после некоторого колебания.

— А кроме хранилища?

— Ничего. Да не лгу я!

— Ну-ка, открой, — вступил в разговор Уго.

Курш Бахар потоптался на месте — и люк вдруг открылся сам собой.

Тотчас Мариус легко вскрикнул.

— Тихо, чума! — схватил его за руку Расмус.

— Вижу! — прошептал Мариус.

В тот момент, когда распахнулся люк, он увидел написанное красным в темноте слово. Он медленно, по складам прочел: "Позеленеть".

В хранилище спускаться не стали. Несметные сокровища страны Джанг пахли смертью, и это понимали все трое. Идола вернули на место и покинули помост.

Итак, что мы имеем, рассуждал Уго. "Двенадцать морей одолев, могучий пескарь тверди достиг..". Тут пропускаем слово, и дальше идет «позеленеть». Ключевая фраза головоломки, и без того не шибко ясная, теперь, со словом, которое Мариус забыл (вернее — без этого слова), превратилась в полнейшую ахинею. Но выбора нет. Вариант один: тупо идти вперед, к известной цели, и надеяться, что все как-то образуется.

Еда и оружие отыскались в длинном, как кишка, складе. Расмус, любитель и ценитель, немедленно заменил свой пистолет, полученный от Седрика, на здешний, более современный. Удивительно, но мирные служители Бога Митры имели к своим услугам вооружение по последнему слову техники. Интересно, зачем?

— Не советую, друг Расмус, — с легкой укоризной сказал Уго, указывая на новый пистолет. — Лучше бы оставил себе испытанное оружие. Да и дружеский подарок все-таки. Нехорошая примета — подарок выбрасывать.

— Так ведь этот лучше, — простодушно ответил Расмус, с любовью глядя на новый «ствол». Но, подумав, принял соломоново решение. — А я их оба возьму.

Кроме того, он с неизвестными целями прихватил нарядную дробницу, прельстившись ее роскошной бисерной вышивкой.

Ни один из троих не смог отказать себе в удовольствии перекусить на ходу. Голод все еще донимал их. Да и скачка предстояла отчаянная. Жуя, они подошли к коновязи. Бахар со связанными руками и приставленным к спине ножом плелся с видом обреченного. Было тихо. Лишь вдали орало что-то типа выпи. Если Курш Бахар и рассчитывал на какую-то помощь, то расчет его провалился. Ничего, ну буквально ничего в Кабе не охранялось. Приходи и забирай все — начиная с лошадей и заканчивая сокровищами. Бог Митра (или, если угодно, сила предрассудков) охранял Кабу только от своих, которые и без того не рискнули бы приблизиться к святому месту в неположенное время. А вот чужие… Что им кара Митры? Они застрахованы от нее собственной верой — или, если угодно, собственными предрассудками.

Трех скакунов выбрали наугад. Обмотав им ноги тряпками, оседлали и взнуздали, укрепили у седел походный скарб.

— Ну и духота, — сказал Уго. — К грозе, что ли?

Бахар ждал, когда его, наконец, развяжут.

— Заткни-ка ему рот, друг Расмус, — распорядился Уго. И тут же Бахар вновь потерял дар речи. А на его бешеное мычание беглецы просто не обращали внимания.

— Чего ты, родной? — миролюбиво спросил Уго, наблюдая за судорогами жреца. — Мы ведь не дураки. Оставь мы тебя здесь, ты через минуту поднимешь всех на ноги. Нет, уважаемый, мы отпустим тебя позже.

Впрочем, их совместное путешествие не затянулось. Через пару миль кавалькада остановилась. Брезжил рассвет. Освободив лошадей от ставшей ненужной обуви, Расмус рассупонил Бахара и сгрузил его со спины своего скакуна, который вздохнул от облегчения. Освободив религиозного лидера от пут, Расмус толкнул его в спину: