Золотая шпора, или путь Мариуса - Евгений Ясенов

— Шел откуда?

— Из этого… Из Джанга.

Трое обменялись быстрыми репликами на птичье языке. Потом порядочный гневно изрек:

— Лжешь ты!

— Нет, — терпеливо сказал Мариус.

— Чужестранцу пересечь невозможно Джанг, — убежденно заявил порядочный.

Мариус молчал. Запас аргументов он исчерпал до дна. Накатила смертельная усталость, а с ней — тупое безразличие к происходящему.

— Докажешь чем, что не лжешь ты? — спросил второй человек из троицы, пуча глаза, как рассерженный бык.

Мариус поднял над головой руки в «браслетах» и потряс ими.

— Вот чем! — крикнул он. — Это мне степняки ваши на память оставили.

Трое подошли к нему, осмотрели запястья, воспаленное плечо, изодранную куртку, затем переключились на Уго с его увечьями. Уго шатался на своем Теленке, как ванька-встанька, бессмысленно таращась в никуда.

Предъявленные аргументы тройка неожиданно сочла убедительными.

— Готовы послушать тебя, — вынес вердикт порядочный. — О себе расскажешь что?

— Сначала помогите моему товарищу, — жестко потребовал Мариус. — Не видите разве, он от лихорадки умирает?

Третий предводитель местных, до сих пор не проронивший ни слова и только искавшийся в чудовищной рыжей бороде, сделал знак. Уго сняли с Теленка и унесли в неизвестном направлении. Лошадей взяли под уздцы и увели туда же. Мариус начал свой рассказ. О вольном городе Реккеле и победе над стражей губернатора Северных провинций. О санахах и разбойниках Седрика. О Каменном Лесе и пещере людоеда. О великом Глинте и Зеркальных Озерах. Об острове Тинторетто и сердце быка. И лишь о происшествии в святилище бога Митры Мариус благоразумно решил умолчать. Хотя, по правде, и о половине остального вполне мог не говорить.

По мере повествования Мариус увлекся. Он все переживал заново, и потому вдруг заговорил образно, сочно. Излагая, он дивился: сколько всего случилось за эти несколько месяцев! Его, Мариуса, приключения для любого обитателя Черных Холмов, для любого рена — фантастика, если не бред. Ведь не поверит никто, если рассказать! А какая книга могла из этого получиться! Почище "Альбентинских хроник"!

Вокруг Мариуса сгрудилась толпа. Слушали очень внимательно. Некоторые — даже с открытым ртом. И для них тоже, наверное, все это выглядит сказкой. От Уго Мариус знал, что степняку Ренига так же близка, как потусторонний мир. Публика оживилась при рассказе о лагере бандитов в Угольном Лесу. Для нее это было живо и понятно. Историю о пещере людоеда слушатели тоже оценили по достоинству. Была с уважением ощупана трофейная шпага Вулвера.

— Толково рассказал ты, — резюмировал порядочный, когда Мариус умолк. — Главного только не услышал я: идешь куда и зачем.

Эту тему Мариус как раз хотел обойти. Прикидывая, как бы сделать это половчее, он протянул:

— Иду в Пустыню Гномов, — и тут вспомнил Барбадильо и, осененный идеей, уверенно продолжил. — Искать клад.

И он поведал аудитории, которая вся была у его ног, историю о Великом Кладе, слышанную от Барбадильо на постоялом дворе в Даре.

Человек со светлым взором подошел к Мариусу. Пристально глянув в глаза пришельцу, он сказал:

— Вижу — не врешь. Глаза честные у тебя. Отдыхай. Завтра решим.

"Что решим?" — не понял Мариус. Его повели на отдых. Он шел и думал о полезных свойствах лжи. Уго, ходячая энциклопедия, мог бы прокомментировать ситуацию изречением из богохульника Геронтократа: "Правда — наименее удобный способ существования". Но Уго сейчас был не в том состоянии, чтобы цитировать великих.

Глава 27 Уго забывает некоторые детали

Болезнь Уго оказалась немного не тем, что о ней думал Мариус. В Красном Лесу Уго подхватил не простуду, не грипп, не инфлюэнцу, а степную лихорадку фьюг-фьюг (и как это в лесу можно подхватить степную лихорадку?). Это штука жестокая и подлая. Она бьет из-за угла и ниже пояса. Внедряясь в организм, уже ослабленный недомоганием, она вызывает жар и озноб одновременно. Мозг больного раздирают развесистые галлюцинации, где конец света — самая радостная картинка. С губ больного срывается бред, по сравнению с которым брань пьяного кузнеца — священные псалмы… Для степняков лихорадка фьюг-фьюг — коричневое облако, одно из многих сгустков зла, разбросанных по миру Джавахарлалом (под этим псевдонимом у них работает Черный Демон). Лихорадка фьюг-фьюг приводит к потере памяти, нарушениям речи, слуха, зрения. Она атакует в первую очередь голову и четыре чувства, которыми голова управляет. Если ее не лечить, человек сгорает, как свечка, за несколько дней.

Как прицепилась эта зараза к Уго, здоровому и крепкому парню? Местные специалисты объяснили, что всему причина — кошмарная рана на правой руке больного. Ее, как мы все еще помним, Уго получил от конвойного по пути в Кабу. В эту рану и втянулась лихорадка фьюг-фьюг. Побочным эффектом последних несчастий стало установление на теле Уго симметрии увечий. Давным-давно он заработал себе глубокий шрам на левом предплечье. Получил его Уго в результате поединка на ножах — забавы лихой реккельской молодежи. Уго тогда едва исполнилось 14 лет, и был он глуп. Теперь давний шрам имел зеркальное отражение в виде свежей раны на правой руке. Уго распростерся на лежанке. Его мощная грудь, хрипя, судорожно вздымалась.

— Ну, что? — спросил Мариус у лекаря, закончившего свои манипуляции.

Все лекари, независимо от национальности и темперамента, одинаковы в работе. На их усталых лицах тускло мерцают глаза, в которых — снисходительное застоявшееся безразличие к человеческой природе. Их губы насмешливо сжаты. Всем своим видом лекарь показывает, что бывали в его практике случаи и похлеще. Покрывая рану Уго вонючей мазью ядовито-желтого цвета, местный эскулап сердито заметил:

— Жив хорошо что остался.

— Выживет? — упавшим голосом спросил Мариус.

— Откуда знать мне? — раздраженно бросил лекарь. — Выживет если — останется все равно хворь.

— Какая?

Лекарь только плечами пожал.

Уго все-таки выжил. Он боролся с фьюг-фьюгом пять дней, а на шестой в один прекрасный момент вдруг вскинулся и посмотрел на мир прозрачным взором. И после этого перестал, наконец, молоть чепуху, которая Мариусу казалась безнадежно далекой от действительности — о каких-то посвящениях, юбилейных факельных шествиях, фазах полной луны, великой колонизации на юг и поголовной стерилизации самцов.

Словом, Уго пришел в себя и посмотрел на Мариуса. Но прежде чем узнать, что из этого вышло, стоит вернуться на пять дней назад.

Пять дней назад Мариус выяснил, что их с Уго выбросило на поселение степняков-изгоев. Отсюда, с южных окраин Красного Леса, начиналось государство Умар, основанное этим квазинародом. Возникал резонный вопрос: как же степняки преодолели врожденный страх перед Красным Лесом и решились его пересечь?

— Светлый Митра силу и смелость дал пройти Красным Лесом чтоб, — гордо объяснил стройный бородач с лицом порядочного человека — один и соправителей поселка. Его звали Хар. Он ведал экономикой. Рыжебородый здоровяк Хуфу был у них чем-то вроде воеводы. Свирепого вида длиннорукий и сутулый тип по имени Джут совмещал посты коменданта и ученого советника. Поселок назывался Визар.

Мариуса насильно погрузили в пучину религиозной доктрины изгоев-умарцев. Оказалось, что Митра, который властвует на территории Джанга — это Темный, ненастоящий Митра. Сфера его влияния резко ограничена Красным Лесом. А здесь, в прекрасной стране Умар, чтут Светлого Митру, который посредством Светлого же Пророка привел избранных в свое царство. Путь через Красный Лес под руководством Пророка стал очищением для нового народа.

— Темный Митра недобрый. Светлый Митра хорош, — популярно объяснил Хар.

Разумеется, изгои считали своего С.Митру богом номер один. И Мариус, которому было с чем сравнивать, молчаливо с ними соглашался. Может, Светлый Митра и не первый, но он, как минимум, получше Темного — хотя бы потому, что не мешает своим людям соблюдать человеческие законы гостеприимства. Может, тут и плевать на землю не возбраняется? Мариуса подмывало это проверить, но он решил все же воздержаться от слишком смелых экспериментов.

А вот другое табу северных степняков — не сметь общаться с незамужними женщинами! — в Умаре точно не действовало. Мариус в этом убедился довольно скоро, хотя и отнюдь не по своей инициативе.

У нее были пухлые алые губы, персиковая кожа, и она постоянно мелькала у Мариуса перед глазами. Частота встреч исключала случайность. Возможно, ей не хватало любви. Но почему она положила глаз на чужестранца? Своих, что ль, мало? В иное время Мариус и размышлять бы не стал, а с готовностью ринулся бы на амбразуру. Но после трагедии с Расмусом ни о каком либидо не могло быть и речи. К тому же, еще не стерся из памяти прискорбный любовный конфуз с Чарой. И Мариус отвечал на огненные взоры аборигенки мрачным равнодушием.