Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя

Михаил Борисович вздрогнул от удовольствия и облизнул губы.

– А ты, Мария, ты довольна? – обратился к сестре Николай.

Мария покачала головой, ничего не ответив. Ей хотелось бы отвергнуть это предложение, но состояние, в котором находился ее муж, было слишком плачевным: ей пришлось принудить к молчанию свое самолюбие. Если бы только к этому предложению отца добавилось несколько доброжелательных слов, если бы он дал понять своей дочери, что она для него не совсем потеряна! И она застенчиво прошептала:

– Смею ли я надеяться, что вы, батюшка, снова проявите ко мне интерес и что речь идет не о том, чтобы подавать мне милостыню?..

– Ты называешь это милостыней? – воскликнул Михаил Борисович, побагровев. – Милостыней, которая принесет тебе примерно двадцать тысяч рублей!

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду! – испугавшись, выдохнула Мария.

– Нет!

– Приехав сюда, я мечтала о другом! Я думала, что мы с вами…

– Так вот! Ты ошиблась! Я не меняю своего мнения! Что отрезано, то отрезано! Ты получишь свои деньги! Но исчезни и никогда больше не показывайся мне на глаза!

Вытянув руку, он указал ей на дверь. Мария разрыдалась и бросилась вон, за ней – Софи и Николай. Михаил Борисович уселся в кресло и потер лоб тыльной стороной ладони. Дыхание у него успокоилось, мысли мелькали не так быстро. Через двадцать минут он услышал шум в передней. Софи и Николай провожали Марию после того, как утешили ее. Михаил Борисович подавил желание заглянуть в окно. Он представлял себе все: слезы, вздохи, объятия, обещания… Наконец, упряжка тронулась с места со скрипом колес и звоном колокольчиков.

– Пошла к черту! – пробурчал Михаил Борисович.

И с легким сердцем приготовился выслушивать упреки сына и золовки.

На следующий день во время обеда все усложнилось: не удовольствовавшись тем, что осудила суровость свекра, Софи вдруг объявила о своем желании сопровождать Николая в Санкт-Петербург. Не в силах воспротивиться столь законному решению, Михаил Борисович пробормотал:

– Неужели это так необходимо?.. Николай недолго будет отсутствовать!.. К тому же там у него появится куча дел!.. Вы редко будете видеть его!..

Но ничто не изменило намерений Софи. Михаилу Борисовичу с трудом удалось продержаться достойно до конца трапезы. Удалившись на отдых в свою комнату, он не получил никакого удовольствия от почесывания ног, прогнал Василису и почувствовал боль в сердце. Вытянувшись на диване, не раздеваясь, он засунул руку под рубашку и стал прислушиваясь к неровному биению в груди, задумался о смерти. Он говорил себе, что его жизненный путь завершился, что никому во всем мире он не нужен, что дети разделят его состояние, не заслужив того, и что если он не затеряется в дороге, то найдет свою жену в небесах. С наступлением вечера его размышления совершили более трагический поворот. Затем постепенно он осознал, что его несчастье может оказаться очень полезным ему. Когда настало время ужина, он зазвонил в колокольчик слабой рукой. Василиса приоткрыла дверь, зажгла лампу и побежала за Николаем и Софи. Увидев их, Михаил Борисович, чувствовавший себя значительно лучше, притворился чрезвычайно усталым. Его спросили, что он испытывает. Михаил Борисович ответил довольно искренне, что у него были перебои в сердце. Встревоженная Софи пощупала его пульс и отметила, что он был почти нормален. Василиса принесла ему взбитые с ромом и сахаром яйца, чтобы поддержать силы. Николай предложил послать за доктором в Псков, не дожидаясь утра, но Михаил Борисович запротестовал:

– Зачем беспокоить доктора, коль скоро боль прошла!

– Конечно! – заметила Софи. – Но мы должны проследить за тем, чтобы она не возобновилась!

Михаил Борисович философски улыбнулся:

– Тот, кто всегда ждет худшего, уже не живет!

Произнося это, он надеялся, что Софи, понимая, в каком он состоянии, не посмеет уехать. Она согласилась дождаться утра и только тогда побеспокоить доктора Прикусова.

Это был старый и скромный врач, лечивший семью Озарёвых вот уже двадцать пять лет. Он явился со своей черной сумкой, толстыми очками, а от его одежды пахло медикаментами и лошадиным навозом. Михаил Борисович боялся диагноза вдвойне: если его признают больным, то следует опасаться смертельного исхода, если он окажется достаточно бодрым, придется готовиться к отъезду Софи вместе с мужем в Санкт-Петербург. К счастью, доктор Прикусов любит тонкое обращение. Прослушав пациента, он пригласил членов его семьи и объявил, что у больного, разумеется, слишком слабое сердце и слишком густая кровь, но если слегка разгрузить кровь и укрепить сердце, он проживет сто лет. Рекомендованное лечение состояло в немедленном применении пиявок. Затем каждый вечер перед сном больной должен принимать некое питье и каждое утро натощак выпивать небольшой стаканчик росы. Доктор Прикусов придавал особое значение этому стаканчику росы, от которого, говорил он, большинство его пациентов были в восторге. Оставалось только выбрать несколько крепостных девушек, которые каждый день на рассвете отправлялись бы собирать капельки драгоценной влаги в полях и лесах имения. В остальном – отдых и как можно меньше неприятностей… Михаил Борисович по секрету признался своему врачу, что частенько страдает от тоски, и тот рекомендовал Николаю и Софи не оставлять его одного. При этих словах больной состроил скорбную физиономию и воскликнул:

– Это невозможно, доктор! Они оба должны уехать, это очень важное путешествие! Уверяю вас, что ничем не рискую во время их отсутствия!

Доктору Прикусову достаточно было услышать возражение, чтобы он, человек мягкий, превратился в самое непреклонность.

– А я повторяю вам, – проворчал он, – что вы нуждаетесь в постоянном уходе!

– Но для этого существуют слуги, – заявил Михаил Борисович.

– Мы не можем возложить на них эту заботу, отец! – вмешалась Софи.

Николай так радовался возможности пожить в столице, что мысль о помехе приводила его в отчаяние. Не могла ли Софи остаться в Каштановке, чтобы присмотреть за больным, а он тем временем съездил бы в Санкт-Петербург? Николай не осмеливался высказать подобное предложение, хотя горел желанием сделать это. Дарья Филипповна с ее китайскими безделушками начинала надоедать ему… Сидя в кресле в домашнем халате, Михаил Борисович украдкой наблюдал за сыном и втайне ликовал, делая вид, что очень расстроен:

– О! Мои бедные дети! Я усложняю вам жизнь!

– О нет, батюшка, – мужественно возражал Николай, – мы перенесем поездку на более позднее время!

– А Мария, ведь она с нетерпением ждет результата! – вздохнул Михаил Борисович.

Он боялся перегнуть палку, ведь такая его заботливость могла вызвать подозрение у Софи. Но она посмотрела на него с удивлением и почти с надеждой. Не думала ли она, что, преисполненный раскаяния, он вернется к своей дочери? Простодушие самых умных женщин не имеет границ, когда речь идет о перемене чувств.

После отъезда доктора Прикусова Михаил Борисович снова пожаловался на спазм в груди. Он морщился, задыхался, заикался:

– Это ничего!.. Вот!… Господи!.. Ох!.. Проходит!..

Сын и сноха настояли, чтобы Михаил Борисович рано лег, выпив предварительно липовый отвар. Он провел великолепную ночь. Утром за завтраком Софи сообщила ему, что Николай один поедет в Санкт-Петербург. Михаил Борисович чуть не задохнулся от радости. Все складывалось так, как он того хотел. Михаил Борисович размышлял: «Какая прекрасная паутина лжи! Я в восторге от того, что избавился от сына, и делаю вид, будто сожалею о том, что он уезжает без своей жены; Софи рада, что остается в Каштановке, и притворяется, будто обстоятельства вынудили ее поступить так…» Последнее предложение было наименее бесспорным из трех. Подумав об этом, Михаил Борисович прижал к сердцу обе руки. Сын и сноха заметили его жест и обменялись заговорщическим взглядом. Чтобы зря не потревожить больного, Софи сказала:

– Главное, отец, не воображайте, что я остаюсь из-за вас! Просто я боюсь, что путешествие в такое время может переутомить меня!

– Если это так, – прошептал он, – то я согласен.

И он склонил голову на грудь, будто побежденный великодушием детей.

6

В ночь с 6 на 7 ноября Николай был разбужен скорбным завыванием ветра в печи. Он зажег свечу на ночном столике. Порывом ветра раздувало пламя. На стене обозначилась огромная тень человека, будто выходящая из могилы. Во всех углах потрескивал паркет, стекла дрожали в оконных переплетах. Как обычно во время бессонницы, Николай обратился взором к иконе и перекрестился. Приехав двое суток назад в Санкт-Петербург, он поселился в этой пустой квартире, но не чувствовал себя здесь дома. Первый визит он нанес нотариусу своего отца Дмитрию Львовичу Муханову, который должен был заняться продажей дома. По утверждению юриста, дело предстояло нелегкое. Часть документов была утеряна. Возможно, необходимые сведения удастся найти в Смоленске, где родилась мать Николая и еще жили ее родственники. К счастью, у Дмитрия Львовича Муханова был хороший друг в этом городе. Ему придется поручить поиски. Но на это потребуется время. Перспектива подобной отсрочки вовсе не беспокоила Николая и, напротив, доставляла ему радость. Словно предвидев, что пребывание сына в столице может продлиться, Михаил Борисович перед отъездом снабдил его довольно приличной суммой денег. Что же касается Софи, то она приготовилась к разлуке на две-три недели с учетом того, что поездка туда и обратно потребует в общей сложности неделю. Никогда еще после женитьбы Николай не был свободнее!