Солярис. Эдем. Непобедимый - Станислав Лем

— Вынужден вас огорчить: с этого момента мы должны выставлять постоянную охрану, — сообщил Координатор. — Просто безумие, что у нас её не было до сих пор. Первые два часа, до рассвета, добровольно, а потом…

— Я могу, — сказал Доктор.

— Ты? Ни за что, только кто-нибудь из нас, — сказал Инженер. — Мы хоть сидели на месте.

— А я сидел на вездеходе. Я устал не больше тебя.

— Ну, хватит. Сначала Инженер, потом Доктор, — сказал Координатор.

Он потянулся, потёр озябшие руки, подошёл к вездеходу, выключил фары и медленно подкатил его под самый корпус ракеты.

— Слушайте, — Кибернетик стоял над неподвижно лежащим двутелом, — а что с ним?

— Оставим его здесь. Наверно, он спит. Не убежит. А то чего бы он с вами ехал? — бросил Физик.

— Но так нельзя — нужно что-то сделать… — начал Химик и не договорил.

Один за другим все уже спускались в туннель. Он огляделся, сердито пожал плечами и пошёл за остальными.

Инженер разложил около излучателя надувные подушки и сел, но, чувствуя, что его сразу же начинает клонить ко сну, встал и начал размеренно прохаживаться.

Песок тихонько поскрипывал под ботинками. Небо на востоке серело, звёзды постепенно переставали мерцать, бледнели. Воздух был холодный и чистый. Инженер попробовал различить в нём этот чужой запах, запомнившийся с первого выхода на поверхность планеты, но уже не мог его ощутить. Бок лежащего поодаль двутела мерно поднимался и опускался. Вдруг Инженер увидел длинные и тонкие щупальца, которые выползли из груди двутела и схватили его за ногу. Он отчаянно рванулся, споткнулся, чуть не упал — и открыл глаза. Оказывается, он заснул на ходу. Светлело. Перистые облачка собрались на востоке в наклонную линию, как будто нарисованную одним мазком, её край медленно разгорался, в неопределённую серость неба вливалась голубизна. Последняя яркая звезда растворилась в ней. Инженер стоял лицом к горизонту. Облака из бурых превратились в бронзово-золотые, на их кромках бушевал огонь, розовая полоса, сплавленная с незапятнанной белизной, двигалась по небосклону — из-за плоского, словно выжженного края планеты показался тяжёлый красный диск. Это было похоже на Землю.

Его охватила пронзительная, невыразимая тоска.

— Смена! — послышался громкий голос за его спиной.

Инженер вздрогнул. Доктор смотрел на небо и улыбался. Инженеру вдруг захотелось поблагодарить его за что-то, что-то сказать, он сам не знал что, это было необыкновенно важно, но у него не нашлось слов, он встряхнул головой, ответил улыбкой на улыбку и нырнул в тёмный туннель.

Глава восьмая

В середине дня пятеро полураздетых мужчин, с шеями и лицами, покрытыми бронзовым загаром, лежали в тени ракеты под её белым брюхом. Вокруг валялась посуда, части приборов, на полотнище палатки были разбросаны комбинезоны, ботинки, полотенца, из открытого термоса поднимался запах свежезаваренного кофе, по огромной равнине ползли тени облаков, всё дышало спокойствием, и, если бы не съёжившееся голое существо, которое неподвижно сидело немного поодаль, это вполне могло бы сойти за какой-то земной бивак.

— Где Инженер? — спросил Физик; он лениво приподнялся на локтях и посмотрел перед собой.

— Пишет свою книжку, — ответил Координатор.

— Какую ещё? А, список ремонтных работ?

— Да, это будет толстая книга и, поверь мне, интересная!

Физик посмотрел на собеседника:

— У тебя хорошее настроение? Это приятно. А рана почти зажила. На Земле бы она так быстро, пожалуй, не затянулась.

Координатор притронулся к шраму на голове и поднял брови:

— Возможно. Корабль был стерильный, а здешние бактерии для нас безвредны. Насекомых здесь, кажется, вообще нет. Я не видел ни одного, а вы?

— Белые бабочки Доктора, — буркнул Физик.

От жары ему не хотелось говорить.

— Ну, это гипотеза.

— А что здесь не гипотеза? — спросил Доктор.

— Наше присутствие, — ответил Химик. Он перевернулся на спину. — Честно говоря, — признался он, — я бы не прочь сменить обстановку.

— Я тоже, — согласился Доктор.

— Видел, как у него покраснела кожа, когда он пару минут посидел на солнце? — спросил Координатор.

Доктор кивнул головой.

— Да. Это значит, что он или не бывал до сих пор на солнце, или носил какую-то одежду, какую-то оболочку, или…

— Или?

— Или ещё что-нибудь, чего я не знаю…

— Неплохо, — сообщил Кибернетик, оторвавшись от записей. — Генрих обещает мне достать диоды из Защитника. Предположим, завтра мы кончим осмотр и всё будет в порядке. Значит, вечером у нас уже будет работать первый автомат! Я его поставлю на сборку остальных; если он соберёт хотя бы три штуки, и то всё сдвинется с места. Запустим погрузчик, экскаватор, потом ещё неделя, поставим ракету и… — Он не кончил.

— Погоди-ка, — сказал Химик. — Так ты воображаешь, что мы просто сядем и улетим?

Доктор засмеялся.

— Астронавтика — это чистый, ничем не запятнанный плод людского любопытства, — сказал он. — Слышите? Химик уже не хочет отсюда трогаться!

— Нет, кроме шуток, Доктор, что с этим двутелом? Ты ведь сидел с ним целый день.

— Сидел.

— И что? Брось ты эту таинственность. Её и так достаточно…

— Да при чём тут таинственность! Ох, поверь мне, я бы от неё не отказался! Он… ну что ж, он ведёт себя как ребёнок. Как умственно недоразвитый ребёнок. Узнаёт меня. Когда я его зову, идёт. Когда подтолкну, садится. По-своему.

— Ты ведь затащил его в машину. Как он там себя вёл?

— Как младенец. Его ничто не интересовало. Когда я присел за генератор и он перестал меня видеть, его бросило в пот от страха. Если это пот и если он означает страх.

— Он что-нибудь говорит? Я слышал, как он что-то тебе булькал.

— Артикулированных звуков не издаёт. Я записывал на плёнку и анализировал частоты. Голос он слышит, во всяком случае, реагирует на голос. Всё это у меня просто не укладывается в голове… Он размазня, и пугливый, и несмелый, а ведь из подобных ему индивидуумов складывается всё их общество, разве что он один… Но такое совпадение…

— Может, он молодой? Может, они сразу после появления на свет становятся такими большими?

— О нет, он не молодой. Это видно хотя бы по коже, по её складкам, по морщинам. Здесь очень общие биологические закономерности. Кроме того, подошвы — утолщения, которыми они касаются почвы, — у него совершенно твёрдые, ороговевшие. Во всяком случае, в нашем понимании он не ребёнок. Впрочем, ночью, когда мы возвращались, он обращал внимание на некоторые вещи быстрее нас и реагировал весьма своеобразно, например, на отражение в воздухе, о котором я вам говорил. Он боялся. Этого… этого их поселения он тоже боялся. Иначе зачем бы ему оттуда убегать?